Только целовальник мне вдруг говорит: «Я-ста, говорит, и не бирал никакого мешка!» Такая меня
злость взяла: чувствую, что сам-то я какое воровство и мошенничество сделал, и вижу, что против меня то же делают, и начал я этого целовальника утюжить, и как я его не убил — не знаю…
Так меня, знаете,
злость взяла, думал требовать дополнения по делу — пользы нет, я и говорю этому мальчику-то (он шел в губернский город — хлопотать по своему определению): «Ступай, говорю, скажи все это губернатору!» Мальчик-то, вероятно, пошел да и донес.
Думаю это я и сама себе не верю: «Подлая я аль не подлая, побегу я к нему аль не побегу?» И такая меня
злость взяла теперь на самое себя во весь этот месяц, что хуже еще, чем пять лет тому.
Злость взяла меня, и я вдруг сумел рассудить совершенно правильно, потому что присутствие духа никогда не оставляет меня: я рассудил, что, отдав ей деньги, сделаю ее, может быть, даже несчастною.
Неточные совпадения
Вспоминал потом про историю с мальчиком, которого он
взял из деревни, чтобы воспитывать, и в припадке
злости так избил, что началось дело по обвинению в причинении увечья.
«И с чего
взял я, — думал он, сходя под ворота, — с чего
взял я, что ее непременно в эту минуту не будет дома? Почему, почему, почему я так наверно это решил?» Он был раздавлен, даже как-то унижен. Ему хотелось смеяться над собою со
злости… Тупая, зверская злоба закипела в нем.
— Из чего же они бьются: из потехи, что ли, что вот кого-де ни
возьмем, а верно и выйдет? А жизни-то и нет ни в чем: нет понимания ее и сочувствия, нет того, что там у вас называется гуманитетом. Одно самолюбие только. Изображают-то они воров, падших женщин, точно ловят их на улице да отводят в тюрьму. В их рассказе слышны не «невидимые слезы», а один только видимый, грубый смех,
злость…
Ну, меня и
взяла злость: а когда, говорю, по — вашему я не честная, так я и буду такая!
— Тут
злостью ничего не
возьмешь. Пусти тебя в суд, ты первым бы делом всех обругал.