Неточные совпадения
Сам господин был высокого роста; руки и ноги у него огромные, выражение
лица неглупое и очень честное; как бы для вящей противоположности с
бароном, который был причесан и выбрит безукоризнейшим образом, господин этот носил довольно неряшливую бороду и вообще всей своей наружностью походил более на фермера, чем на джентльмена, имеющего возможность носить такие дорогие пальто.
Он как-то притворно-радушно поклонился дяде, взглянул на генерала и не поклонился ему; улыбнулся тетке (и улыбка его в этом случае была гораздо добрее и искреннее), а потом, кивнув головой небрежно
барону, уселся на один из отдаленных диванов, и
лицо его вслед за тем приняло скучающее и недовольное выражение, так что Марья Васильевна не преминула спросить его встревоженным голосом...
— Мне говорил один очень хорошо знающий его человек, — начал
барон, потупляясь и слегка дотрогиваясь своими красивыми, длинными руками до серебряных черенков вилки и ножа (голос
барона был при этом как бы несколько нерешителен, может быть, потому, что высокопоставленные
лица иногда не любят, чтобы низшие
лица резко выражались о других высокопоставленных
лицах), — что он вовсе не так умен, как об нем обыкновенно говорят.
Когда стакана по два, по три было выпито и
барон уже покраснел в
лице, а князь еще и больше его, то сей последний, развалясь на диване, начал как бы совершенно равнодушным голосом...
— Ну нет, вы шутите! — произнес
барон, краснея даже немножко в
лице.
— Нет, не вру, потому что в России все, что есть порядочного, непременно выдумали иностранцы, — сказал
барон, вспыхивая весь в
лице.
Последнего спора Елены с князем ни
барон, ни Анна Юрьевна не поняли нисколько, и
барон, видимо решившийся наблюдать глубочайшее молчание, только придал своему
лицу весьма мыслящее выражение, но Анна Юрьевна не унималась.
С такими мыслями он шел домой и, подойдя к террасе, увидел, что княгиня, разодетая и прехорошенькая, в какой-то полулежачей и нежной позе сидела на креслах, а у ног ее помещался
барон с красным, пылающим
лицом, с разгоревшимися маслеными глазами.
Барон в настоящий вечер был особенно нежен с княгиней: его белобрысое
лицо, с каким-то медовым выражением, так и лезло каждоминутно князю в глаза.
Увидав знакомых ему
лиц, и
лиц такого хорошего круга, Архангелов сейчас же подлетел к ним самым развязным манером, сказал две — три любезности княгине, протянул как-то совершенно фамильярно руку
барону, кивнул головой приветливо князю.
— И последнее время, — не унимался, однако, Миклаков, — княгиня, как известно вам, сделалась очень любезна с
бароном Мингером, и это, изволите видеть, оскорбляет самолюбие князя, и он даже полагает, что за подобные поступки княгини ему будто бы целый мир плюет в
лицо.
Приняв этот новый удар судьбы с стоическим спокойствием и ухаживая от нечего делать за княгиней,
барон мысленно решился снова возвратиться в Петербург и приняться с полнейшим самоотвержением тереться по приемным и передним разных влиятельных
лиц; но на этом распутий своем он, сверх всякого ожидания, обретает Анну Юрьевну, которая, в последние свои свидания с ним, как-то всей своей наружностью, каждым движением своим давала ему чувствовать, что она его, или другого, он хорошенько не знал этого, но желает полюбить.
Раз, часу в первом дня, Анна Юрьевна сидела в своем будуаре почти в костюме молодой: на ней был голубой капот, маленький утренний чепчик;
лицо ее было явно набелено и подрумянено. Анна Юрьевна, впрочем, и сама не скрывала этого и во всеуслышание говорила, что если бы не было на свете куаферов и косметиков, то женщинам ее лет на божий свет нельзя было бы показываться.
Барон тоже сидел с ней; он был в совершенно домашнем костюме, без галстука, в туфлях вместо сапог и в серой, с красными оторочками, жакетке.
Анна Юрьевна последнее время как будто бы утратила даже привычку хорошо одеваться и хотя сколько-нибудь себя подтягивать, так что в тот день, когда у князя Григорова должен был обедать Жуквич, она сидела в своем будуаре в совершенно распущенной блузе; слегка подпудренные волосы ее были не причесаны,
лицо не подбелено.
Барон был тут же и, помещаясь на одном из кресел, держал голову свою наклоненною вниз и внимательным образом рассматривал свои красивые ногти.
Елена слушала его с серьезным и чрезвычайно внимательным выражением в
лице; даже
барон уставил пристальный взгляд на Жуквича, и только князь слушал его с какой-то недоверчивой полуулыбкой, потом Николя Оглоблин, который взирал на Жуквича почти с презрением и ожидал только случая оспорить его, уничтожить, втоптать в грязь.
Барон судил в сем случае несколько по Петербургу, где долгие годы можно делать что угодно, и никто не будет на то обращать большого внимания; но Москва оказалась другое дело: по выражениям
лиц разных знакомых, посещавших Анну Юрьевну,
барон очень хорошо видел, что они понимают его отношения к ней и втайне подсмеиваются над ним.
Тяжело и неловко спустившись по винтообразной лестнице вниз, Анна Юрьевна вошла в кабинет к
барону, где увидела, что он, в халате и с бледным от бессонницы
лицом, сидел на одном из своих диванов.
— Ну да, оправдывайся Грибоедовым! — произнесла Анна Юрьевна и больше не в состоянии была шутить: предложение
барона заметно ее встревожило;
лицо Анны Юрьевны, как бы против воли ее, приняло недовольное выражение, так что
барон, заметив это, немножко даже струхнул, чтоб она не передумала своего решения.
В один из вечеров
барон приехал с несколько более обыкновенно оживленным
лицом.
Княгиня опять, как и
барону, сделала Елпидифору Мартынычу знак, чтоб он перестал об этом говорить, и тот замолчал было; но князь, в продолжение всего рассказа Елпидифора Мартыныча то красневший, то бледневший в
лице, сам с ним возобновил этот разговор.
Днем для открытия вновь преобразованного училища
барон выбрал воскресенье; он с большим трудом, и то с помощью Петицкой, уговорил княгиню снять с себя глубокий траур и приехать на его торжество хоть в каком-нибудь сереньком платье. Г-жа Петицкая, тоже носившая по князе траур, сняла его и надела форменное платье начальницы. К двенадцати часам они прибыли в училище. Княгиню
барон усадил на одно из почетнейших мест. Г-жа Петицкая села в числе служащих
лиц, впрочем, рядом с
бароном и даже по правую его руку.
На лестные слова
барона г-жа Петицкая, пылая в
лице и потупляя свои глаза, произнесла несколько трепещущим голосом, что она все старание, все усердие свое положит, чтобы исполнить те надежды, которые возложил на нее ее высокопочтенный начальник.
Неточные совпадения
Это был
барон, полковник, лет тридцати пяти, щеголеватый тип офицера, сухощавый, с немного слишком продолговатым
лицом, с рыжеватыми усами и даже ресницами.
Вот
барон Крюднер, напротив, ничего не помнил, ни местности, ни
лиц, и тоже никогда не смотрел вперед.
Мы с
бароном делали наблюдения над всеми сидевшими за столом
лицами, которые стеклись с разных концов мира «для стяжаний», и тихонько сообщали друг другу свои замечания.
Барон Крюднер ожил; облако исчезло с
лица его. «Il y a une providence pour les voyageurs! [«Провидение хранит путешественников!» — фр.] — воскликнул он, — много я на своем веку получал приглашений на обед или ужин, но всегда порознь: и вот здесь, на пустом берегу, среди дикарей, — приглашение на обед и ужин разом!»
Всякий раз, при сильном ударе того или другого петуха, раздавались отрывистые восклицания зрителей; но когда побежденный побежал, толпа завыла дико, неистово, продолжительно, так что стало страшно. Все привстали с мест, все кричали. Какие
лица, какие страсти на них! и все это по поводу петушьей драки! «Нет, этого у нас не увидите», — сказал
барон. Действительно, этот момент был самый замечательный для постороннего зрителя.