Неточные совпадения
— Вот как? —
сказала княгиня, немного краснея в лице. — Что ж, я очень рада буду тому.
— Да кто был? — отвечала
княгиня, припоминая. — Приезжала всего только одна Анна Юрьевна и велела тебе
сказать, что она умирает от скуки, так долго не видав тебя.
Испугавшись всего этого, она поутру, не
сказав даже о том князю, послала за Елпидифором Мартынычем, который и прибыл сейчас же и вместе с
княгиней вошел в кабинет к князю.
— Не знаю! —
сказала княгиня с улыбкою.
— Ну, хорошо! —
сказала Елена. — Adieu, princesse, — прибавила она опять как-то официально
княгине.
— Вряд ли это так, —
сказала она, — потому что, кроме молчания,
княгиня имела такой сердитый и недовольный вид.
— Уверена в том! — подхватила Анна Юрьевна и захохотала. — Il me semble, que la princesse ne peut pas… [Мне кажется, что
княгиня не может… (франц.).], как это
сказать по-русски, владеть всем мужчиной.
—
Скажите, пожалуйста!.. Но вы забыли, как
княгиня еще позволит вам это.
— Я
княгиню и спрашивать не буду, а
скажу ей только, что мы переедем туда.
Княгиня на последние слова его ничего не
сказала; барон тоже. Он, кажется, начинал немножко догадываться, что между супругами что-то неладное происходит.
— Сделайте одолжение! — подхватил барон шутя. — Однако вот что вы мне
скажите, — прибавил он уже серьезно, — что же будет, если
княгиня, так вполне оставленная вами, сама полюбит кого-нибудь другого?
Когда князь
сказал княгине, что они переедут на дачу в Останкино, то она была очень рада тому.
Прежде всего он затребовал приличное количество миндальной эмульсин, а потом выписал для успокоения нервов лавровишневых капель и на всякий случай, авось чему-нибудь поможет, нукс-вомика [Нукс-вомик — чилибуха, южное растение, из семян которого изготовляют стрихнин и бруцин.]; затем, для приятного вкуса и против желчи, положил лимонного сиропу; кроме того, прописал невиннейший по содержанию, но огромной величины пластырь на печень и,
сказав, как нужно все это употреблять, уселся против
княгини.
— Д-да… — протянула ему в ответ
княгиня. — А что,
скажите, вы ее знаете хорошо? — прибавила она, помолчав немного.
Видимо, что она ожидала и желала, чтобы на эти слова ее Елпидифор Мартыныч
сказал ей, что все это вздор, одна только шалость со стороны князя, и Елпидифор Мартыныч понимал, что это именно
княгиня хотела от него услышать, но в то же время, питая желание как можно посильнее напакостить князю, он поставил на этот раз правду превыше лести и угодливости людям.
— Вы сейчас же отсюда и заезжайте к Жиглинским, разведайте у них, а завтра ко мне приедете и
скажете, — настаивала
княгиня.
— Никогда я ему ничего не
скажу и не помирюсь с ним в душе!.. — возразила
княгиня.
Между тем
княгиня велела ему
сказать, что она никак не может выйти из своей комнаты занимать гостью, а поэтому князю самому надобно было оставаться дома; но он дня два уже не видал Елены: перспектива провести целый вечер без нее приводила его просто в ужас.
—
Скажи княгине, что я сейчас зайду к ней проститься.
— Как не больна? — воскликнула
княгиня с удивлением, — ты после этого какой-то уж жестокий человек!.. Вспомни твои поступки и пойми, что не могу же я быть здорова и покойна! Наконец, я требую, чтобы ты прямо мне
сказал, что ты намерен делать со мной.
— Вы боитесь огласки, которая, вероятно, и без того есть, —
сказала княгиня, — а вам не жаль видеть бог знает какие мои страдания!
«А что если за
княгиней примахнуть?» — подумал он, тем более, что она не только что не подурнела, но еще прелестнее стала, и встретилась с ним весьма-весьма благосклонно; муж же прямо ему
сказал, что он будет даже доволен, если кто заслужит любовь его супруги; следовательно, опасаться какой-нибудь неприятности с этой стороны нечего!
— Садитесь тут, около меня! —
сказала княгиня.
— Мне странно было бы отвечать вам что-нибудь! —
сказала княгиня, не поднимая глаз. — Вы были тогда такой еще мальчик!
— И гораздо получше, по лицу это видно! —
сказал Елпидифор Мартыныч и сел против
княгини. Физиономия его имела такое выражение, которым он ясно говорил, что многое и многое может передать
княгине.
— Именно вытурят из Москвы!.. — согласилась с удовольствием
княгиня. — И потом объясните вы этой девчонке, — продолжала она, — что это верх наглости с ее стороны — посещать мой дом; пусть бы она видалась с князем, где ей угодно, но не при моих, по крайней мере, глазах!.. Она должна же хоть сколько-нибудь понять, что приятно ли и легко ли это мне, и, наконец, я не ручаюсь за себя: я, может быть,
скажу ей когда-нибудь такую дерзость, после которой ей совестно будет на свет божий смотреть.
— Нет уж, это я вас буду просить пригласить ее, —
сказала княгиня.
— Неприятнее всего тут то, — продолжал князь, — что барон хоть и друг мне, но он дрянь человечишка; не стоит любви не только что
княгини, но и никакой порядочной женщины, и это ставит меня решительно в тупик… Должен ли я
сказать о том
княгине или нет? — заключил он, разводя руками и как бы спрашивая.
— Все мужья на свете, я думаю, точно так же отзываются о своих соперниках! — проговорил как бы больше сам с собою Миклаков. — А что,
скажите,
княгиня когда-нибудь говорила вам что-нибудь подобное об Елене? — спросил он князя.
— Хорошо, —
сказала и на это совершенно равнодушно
княгиня.
Увидав знакомых ему лиц, и лиц такого хорошего круга, Архангелов сейчас же подлетел к ним самым развязным манером,
сказал две — три любезности
княгине, протянул как-то совершенно фамильярно руку барону, кивнул головой приветливо князю.
Княгиня, при всем этом разговоре их, ничего не
сказала, а барон так даже отошел от нее и стоял уже вдали.
— Пожалуй, поедемте! — произнесла опять с расстановкой Анна Юрьевна; ей самой было противно оставаться в клубе. —
Скажите князю, чтобы он довез моего грума, — присовокупила она
княгине, уходя; и, когда Елена стала садиться в кабриолет, Анна Юрьевна ей
сказала с участием...
— Вы возьмите с собою грума Анны Юрьевны! —
сказала ему
княгиня.
Княгиня на это ничего ей не
сказала.
— За то, что он мне ужасно надоел, —
сказала княгиня, по-видимому, совершенно искренним голосом, но г-жа Петицкая на это только усмехнулась: она не совсем поверила
княгине.
— Не знаете того! — повторил Миклаков. — Хорошо и то, по крайней мере, что откровенно сказано!.. Теперь, значит, остается внушить
княгине, что, ежели она в самом деле любит этого господина, в чем я, признаться
сказать, сильно сомневаюсь…
Княгиня, в противоположность Елене, любила все больше представлять себе в розовом, приятном цвете, но князь всю дорогу промолчал, и когда она при прощании
сказала ему, что он должен извиняться перед ней в совершенно другом, то он не обратил на эти ее слова никакого внимания, а потом она дня три и совсем не видала князя.
Княгиня начала почти догадываться, что хочет этим
сказать Миклаков, и это еще больше сконфузило ее. «Неужели же князь этому полузнакомому человеку рассказал что-нибудь?» — подумала она не без удивления.
— И все мужчины, я думаю, такие! —
сказала княгиня.
— Люблю! —
сказала протяжно
княгиня.
— Почему же это?.. Я полагаю, напротив! —
сказала с некоторою колкостью
княгиня.
—
Скажите, когда бывают влюблены и им отвечают взаимно, то пишут такие письма? — проговорил барон и, вынув из своего бумажника маленькую записочку, подал ее Анне Юрьевне. Письмо это было от
княгини, писанное два дня тому назад и следующего содержания: «Вы просите у меня „Московских ведомостей“ [«Московские ведомости» — газета, издававшаяся с 1756 года. В 1863 году была арендована реакционерами М.Н.Катковым и П.М.Леонтьевым.], извините, я изорвала их на папильотки, а потому можете сегодня сидеть без газет!»
— Он мне сам давно
сказал об этом! — отвечала
княгиня с прежним достоинством.
— Монастырей недостало бы, если бы всех за это так наказывали, —
сказала княгиня, слегка усмехаясь.
— Но только я ужасно его боюсь: он насмешник, должно быть, большой! —
сказала княгиня.
— Завтра приходите! —
сказала ему
княгиня.
Миклаков прошел в гостиную, где
княгиня всегда его принимала, но там никого не застал и оставался довольно долгое время один, так что, увидав выглянувшую на него из-за дверей с любопытством горничную, он поспешил
сказать ей...
— Потому что я не могу иначе отвечать! —
сказала княгиня.
С этим намерением
княгиня пробыла весь день и с этим же намерением приняла Миклакова; но его расстроенный вид, его печаль и отчаяние, когда она
сказала ему свое решение, сильно поколебали ее решимость: она уже готова была
сказать ему, что она, пожалуй, и не поедет, однако, произнести эти слова ей было невыносимо стыдно, и она сочла за лучшее промолчать.