Огуревна. Нет, как можно, не в пример тише стал. Да доктор говорит, чтоб не сердился, а то вторительный удар ошибет, так и
жив не будет. Он теперь совсем на Веру Филипповну расположился, так уж и не наглядится; все-то смотрит на нее, да крестит, да шепчет ей: «Молись за меня, устрой мою душу, раздавай милостыню, не жалей!» А уж такая ль она женщина, чтоб пожалела!
Неточные совпадения
Жилая комната купеческого дома, представляющая и семейную столовую, и кабинет хозяина, в ней же принимают и гостей запросто, то
есть родных и близких знакомых; направо (от актеров) небольшой письменный стол, перед ним кресло, далее железный денежный сундук-шкаф, вделанный в стену; в углу дверь в спальню; с левой стороны диван, перед ним круглый обеденный стол, покрытый цветной салфеткой, и несколько кресел; далее большая горка с серебром и фарфором; в углу дверь в парадные комнаты; в глубине дверь в переднюю; с правой стороны большой комод, с левой — буфет; вся мебель хотя
не модная, но массивная, хорошей работы.
Константин. Мое дело. Обо всем
буду разговаривать. Никакого завещания
не нужно; дяденька должен мне наследство оставить; я единственный… понимаешь… И потому еще, что я, в надежде на дяденькино наследство, все свое состояние
прожил.
Аполлинария Панфиловна. Уж на маменьку только слава; чай, и сами
были не прочь за Потапа Потапыча идти. Всякому хочется получше
пожить, особливо кто из бедности.
Вера Филипповна. «Получше
пожить». Да
жила ли я, спросите! Моей жизни завидовать нечему. Я пятнадцать лет свету
не видала; мне только и выходу
было, что в церковь. Нет, виновата, в первую зиму, как я замуж вышла, в театр
было поехали.
Константин. Вот так-то лучше; а ты еще в рассуждения пускаешься! Какие еще твои рассуждения, когда ты обязан во всем слушать меня и всегда подражать под меня. Я старше тебя хотя
не летами, но жизнью и умом; я большое состояние
прожил, а ты всегда
жил в бедности; я рассуждаю свободно, а ты в рассуждении связан; я давно совесть потерял, а ты еще только начинаешь. Когда ж подробный об этом предмете у нас разговор
будет?
Ераст. Конечно, всякое дело ведется хозяином; только ведь мы от хозяина-то, кроме брани да обиды, ничего
не видим. А коли
есть у нас в доме что хорошее, коли еще
жить можно, так все понимают, что это от вас. Ведь мы тоже
не каменные, благодарность чувствуем; только выразить ее
не смеем; потому, как вы от нас очень отдалены.
Ераст. Так как вижу я со всех сторон одни нападки и ниоткуда мне никакой радости и утешения нет, так для чего жить-с?
Не в пример лучше
будет, ежели свою жизнь покончить.
Мне жизнь недорога; я
не живу, а только путаюсь в своей жизни; стало
быть, и жалеть ее нечего, и, значит, я человек отчаянный.
Ераст. Но позвольте! Человек я для вас маленький, ничтожный, так все одно, что червь ползущий; но
не откажите сделать мне последнюю милость. (Становится на колени.) Скажите, что-нибудь да скажите! Ругайте, прощайте, проклинайте; ну, что вам угодно, только говорите — мне
будет легче; ежели же вы уйдете молча, мне
жить нельзя.
Не убивайте презрением, сорвите сердце, обругайте и уйдите!..
Вера Филипповна. Божиться
не стала, я грехом считаю, а сказала, что я и в помышлении этого
не имею. Что мне за охота себя под чужую волю отдавать?
Будет,
пожила.
Аполлинария Панфиловна (
выпив). Ну, вот теперь, кажется, в самый раз. Отчего это мы с вами по-приятельски
не сойдемся? Я ведь женщина недурная, я гораздо лучше того, что про себя рассказываю. Отчего ж это мы по-дружески
не живем?
Ераст. Так что ж за беда! Потап Потапыч уж
не жилец на свете, доктора говорят, что он больше месяца
не проживет. Притом же если умный человек, так он поймет ваше теперешнее положение,
будет себя вдали держать и сумеет благородным образом своего термину дождаться.
Убить ее, люди добрые, убить? Убить тебя, а? (Глядит ей в глаза, бросает палку, весь дрожит и едва держится на ногах. Вера Филипповна его поддерживает, Каркунов смотрит ей в глаза, потом прилегает к плечу.) За пятнадцать-то лет любви, покоя, за все ее усердие убить хотел. Вот какой я добрый. А еще умирать собираюсь. Нет, я
не убью ее,
не убью и
не свяжу… Пусть
живет, как ей угодно; как бы она ни
жила, что бы она ни делала, она от добра
не отстанет и о душе моей помнить
будет.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Сам
не знаю, неестественная сила побудила. Призвал
было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда
не чувствовал.
Не могу,
не могу! слышу, что
не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй,
не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по
жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Трудись! Кому вы вздумали // Читать такую проповедь! // Я
не крестьянин-лапотник — // Я Божиею милостью // Российский дворянин! // Россия —
не неметчина, // Нам чувства деликатные, // Нам гордость внушена! // Сословья благородные // У нас труду
не учатся. // У нас чиновник плохонький, // И тот полов
не выметет, //
Не станет печь топить… // Скажу я вам,
не хвастая, //
Живу почти безвыездно // В деревне сорок лет, // А от ржаного колоса //
Не отличу ячменного. // А мне
поют: «Трудись!»
Пришел солдат с медалями, // Чуть
жив, а
выпить хочется: // — Я счастлив! — говорит. // «Ну, открывай, старинушка, // В чем счастие солдатское? // Да
не таись, смотри!» // — А в том, во-первых, счастие, // Что в двадцати сражениях // Я
был, а
не убит! // А во-вторых, важней того, // Я и во время мирное // Ходил ни сыт ни голоден, // А смерти
не дался! // А в-третьих — за провинности, // Великие и малые, // Нещадно бит я палками, // А хоть пощупай —
жив!
Был господин невысокого рода, // Он деревнишку на взятки купил, //
Жил в ней безвыездно // тридцать три года, // Вольничал, бражничал, горькую
пил, // Жадный, скупой,
не дружился // с дворянами, // Только к сестрице езжал на чаек; // Даже с родными,
не только // с крестьянами,
Но радость их вахлацкая //
Была непродолжительна. // Со смертию Последыша // Пропала ласка барская: // Опохмелиться
не дали // Гвардейцы вахлакам! // А за луга поемные // Наследники с крестьянами // Тягаются доднесь. // Влас за крестьян ходатаем, //
Живет в Москве…
был в Питере… // А толку что-то нет!