Тихо, бережно взял он ее за руку. Опустив передник, она взглянула на него робким,
печальным взором… Слезу заметила на реснице друга.
Еще больше мальчик зарделся. Тоскливым,
печальным взором, но смело, открыто взглянул он дяде прямо в глаза и чуть слышно вымолвил...
Со мной вместе живет мать моя, еврейка, дочь умершего живописца, вывезенного из-за границы, болезненная женщина с необыкновенно красивым, как воск бледным лицом и такими грустными глазами, что, бывало, как только она долго посмотрит на меня, я, и не глядя на нее, непременно почувствую этот печальный,
печальный взор, и заплачу, и брошусь ее обнимать.
В июле… ночью. Странную приятность // Я находил в ее
печальном взоре // И помертвелых губах. Это странно. // Ты, кажется, ее не находил // Красавицей. И точно, мало было // В ней истинно прекрасного. Глаза, // Одни глаза. Да взгляд… такого взгляда // Уж никогда я не встречал. А голос // У ней был тих и слаб — как у больной — // Муж у нее был негодяй суровый, // Узнал я поздно… Бедная Инеза!..
Неточные совпадения
Мои богини! что вы? где вы? // Внемлите мой
печальный глас: // Всё те же ль вы? другие ль девы, // Сменив, не заменили вас? // Услышу ль вновь я ваши хоры? // Узрю ли русской Терпсихоры // Душой исполненный полет? // Иль
взор унылый не найдет // Знакомых лиц на сцене скучной, // И, устремив на чуждый свет // Разочарованный лорнет, // Веселья зритель равнодушный, // Безмолвно буду я зевать // И о былом воспоминать?
Питая горьки размышленья, // Среди
печальной их семьи, // Онегин
взором сожаленья // Глядит на дымные струи // И мыслит, грустью отуманен: // Зачем я пулей в грудь не ранен? // Зачем не хилый я старик, // Как этот бедный откупщик? // Зачем, как тульский заседатель, // Я не лежу в параличе? // Зачем не чувствую в плече // Хоть ревматизма? — ах, Создатель! // Я молод, жизнь во мне крепка; // Чего мне ждать? тоска, тоска!..
Она осталась
печальной и озабоченной до самого вечера. Что-то происходило в ней, чего я не понимал. Ее
взор часто останавливался на мне; сердце мое тихо сжималось под этим загадочным
взором. Она казалась спокойною — а мне, глядя на нее, все хотелось сказать ей, чтобы она не волновалась. Я любовался ею, я находил трогательную прелесть в ее побледневших чертах, в ее нерешительных, замедленных движениях — а ей почему-то воображалось, что я не в духе.
В половине обедни в церковь вошел Кергель. Он не был на этот раз такой растерянный; напротив,
взор у него горел радостью, хотя, сообразно
печальной церемонии, он и старался иметь
печальный вид. Он сначала очень усердно помолился перед гробом и потом, заметив Вихрова, видимо, не удержался и подошел к нему.
— Гроб, предстоящий
взорам нашим, братья, изображает тление и смерть,
печальные предметы, напоминающие нам гибельные следы падения человека, предназначенного в первобытном состоянии своем к наслаждению непрестанным бытием и сохранившим даже доселе сие желание; но, на горе нам, истинная жизнь, вдунутая в мир, поглощена смертию, и ныне влачимая нами жизнь представляет борение и дисгармонию, следовательно, состояние насильственное и несогласное с великим предопределением человека, а потому смерть и тление сделались непременным законом, которому все мы, а равно и натура вся, должны подвергнуться, дабы могли мы быть возвращены в первоначальное свое благородство и достоинство.