Неточные совпадения
— Тараса Семеныча вы знаете? А это
два купца Ивановых… три купца Поповых… старший городской врач Кацман, а это его помощник,
доктор медицины Кочетов… член управы Голяшкин.
Странно, что все эти переговоры и пересуды не доходили только до самого Полуянова. Он, заручившись благодарностью Шахмы, вел теперь сильную игру в клубе. На беду, ему везло счастье, как никогда. Игра шла в клубе в
двух комнатах старинного мезонина. Полуянов заложил сам банк в три тысячи и метал. Понтировали Стабровский, Ечкин, Огибенин и Шахма. В числе публики находились Мышников и
доктор Кочетов. Игра шла крупная, и Полуянов загребал куши один за другим.
Он, по обыкновению, был с похмелья, что являлось для него нормальным состоянием. Устенька достала из буфета бутылку финьшампань и поставила ее на стол.
Доктор залпом выпил
две больших рюмки и сразу осовел.
По возбужденному лицу Прасковьи Ивановны румянец разошелся горячими пятнами, и она старалась не смотреть на
доктора, пока он залпом выпил
две рюмки.
Положение
доктора вообще получалось критическое. Все смотрели на него, как на зачумленного. На его имя получались анонимные письма с предупреждением, что купцы нанимают Лиодора Малыгина избить его до полусмерти. Только
два самых влиятельных лица оставались с ним в прежних отношениях — Стабровский и Луковников. Они были выше всех этих дрязг и пересудов.
Теперь она была счастлива, что целых
две недели могла проводить с
доктором по нескольку часов в день среди самой сближающей обстановки.
Были
два дня, когда уверенность
доктора пошатнулась, но кризис миновал благополучно, и девушка начала быстро поправляться. Отец радовался, как ребенок, и со слезами на глазах целовал
доктора. Устенька тоже смотрела на него благодарными глазами. Одним словом, Кочетов чувствовал себя в классной больше дома, чем в собственном кабинете, и его охватывала какая-то еще не испытанная теплота. Теперь Устенька казалась почти родной, и он смотрел на нее с чувством собственности, как на отвоеванную у болезни жертву.
Галлюцинация продолжалась до самого утра, пока в кабинет не вошла горничная. Целый день потом
доктор просидел у себя и все время трепетал: вот-вот войдет Прасковья Ивановна. Теперь ему начинало казаться, что в нем уже
два Бубнова: один мертвый, а другой умирающий, пьяный, гнилой до корня волос. Он забылся, только приняв усиленную дозу хлоралгидрата. Проснувшись ночью, он услышал, как кто-то хриплым шепотом спросил его...
— Да вы не читали… Вот посмотрите — целая статья: «Наши партии». Начинается так: «В нашем Заполье городское общество делится на
две партии: старонавозная и новонавозная». Ведь это смешно? Пишет
доктор Кочетов, потому что дума не согласилась с его докладом о необходимых санитарных мерах. Очень смешные слова
доктор придумал.
В городе же Франкфурте, если таковые на продажу изданные книги не будут смотрены и утверждены почтенным и нам любезным одним богословия магистром и одним или
двумя докторами и лиценциатами, которые от думы оного города на годовом жалованье содержимы быть имеют.
Но еще можно спасти: пошлите к нему завтра же, для удовлетворения публики, административным порядком и со всеми онёрами,
двух докторов, узнать о здоровье, даже сегодня бы можно, и прямо в больницу, на холодные примочки.
А для Ольги Михайловны было уже решительно всё равно. В голове у нее стоял туман от хлороформа, на душе было пусто… То тупое равнодушие к жизни, какое было у нее, когда
два доктора делали ей операцию, всё еще не покидало ее.
Неточные совпадения
Прошло еще
две минуты, пока
доктор надевал сапоги, и еще
две минуты, пока
доктор надевал платье и чесал голову.
Левины жили уже третий месяц в Москве. Уже давно прошел тот срок, когда, по самым верным расчетам людей знающих эти дела, Кити должна была родить; а она всё еще носила, и ни по чему не было заметно, чтобы время было ближе теперь, чем
два месяца назад. И
доктор, и акушерка, и Долли, и мать, и в особенности Левин, без ужаса не могший подумать о приближавшемся, начинали испытывать нетерпение и беспокойство; одна Кити чувствовала себя совершенно спокойною и счастливою.
Она встала, подсела к нам, оживилась… и мы только в
два часа ночи вспомнили, что
доктора велят ложиться спать в одиннадцать.
Тащу его к Родьке и потом тотчас к вам, значит в час вы получите о нем
два известия, — и от
доктора, понимаете, от самого
доктора; это уж не то что от меня!
Две комнаты своей квартиры
доктор сдавал: одну — сотруднику «Нашего края» Корневу, сухощавому человеку с рыжеватой бородкой, детскими глазами и походкой болотной птицы, другую — Флерову, человеку лет сорока, в пенсне на остром носу, с лицом, наскоро слепленным из мелких черточек и тоже сомнительно украшенным редкой, темной бородкой.