Неточные совпадения
На легкую работу польстился, —
ну,
и руби всякую погань...
— Эй ты, выворотень, поди-ка сюды…
ну, вылезай! — кричала Домнушка, становясь в боевую позицию. — Умеешь по сарайным шляться… а?.. Нету стыда-то, да
и ты, Катря, хороша.
— Матушка наказывала… Своя кровь, говорит, а мне все равно, родимый мой. Не моя причина… Известно, темные мы люди, прямо сказать: от пня народ.
Ну, матушка
и наказала: поди к брату
и спроси…
— Это точно, родимый мой… Есть грех: зашибает.
Ну, а пристанские за него, значит, за брата Мосея,
и всё водкой его накачивают.
— Вот что, отец Сергей, — заговорил Лука Назарыч, не приглашая священника садиться. — Завтра нужно будет молебствие отслужить на площади… чтобы по всей форме. Образа поднять, хоругви, звон во вся, —
ну, уж вы там знаете, как
и что…
— Да ведь он
и бывал в горе, — заметил Чермаченко. — Это еще при твоем родителе было, Никон Авдеич. Уж ты извини меня, а родителя-то тоже Палачом звали…
Ну, тогда француз нагрубил что-то главному управляющему, его сейчас в гору, на шестидесяти саженях работал… Я-то ведь все хорошо помню… Ох-хо-хо… всячины бывало…
—
Ну, это еще старуха надвое сказала, Иван Семеныч. В глупой копейке толку мало, а умная любит, чтобы ее умненько
и брали…
Ну что, как Лука-то Назарыч?
—
Ну, скажи, что ты круглая дура! — бойко отвечал мальчик
и был совершенно счастлив, что его слова вызывали сдержанный смех набравшейся во двор толпы. — У тебя
и рожа глупая, как решето!
— Родимые мои, слава тебе, господи…
Ну,
и народичку понаперло: здорово! Эх, родимые вы мои…
—
Ну, господа, теперь можно
и выпить, — предлагал Мухин, стараясь занимать своих гостей.
Знакомый человек, хлеб-соль водили, —
ну, я ему
и говорю: «Сидор Карпыч, теперь ты будешь бумаги в правление носить», а он мне: «Не хочу!» Я его посадил на три дня в темную, а он свое: «Не хочу!» Что же было мне с ним делать?
—
Ну,
ну, у себя на печи командуй, — спокойно огрызнулся мальчик
и лениво зевнул. — Экая прорва народу наперла!..
— А
ну поцалуемся, Тит, — предлагал Ковальчук
и облапил будущего свата, как настоящий медведь. — Оттак!.. Да пидем к Дуньке, пусть руки разнимет.
— А до господского дома ходив, — вяло ответил хохол
и знаком приказал целовальничихе подать целый полуштоф водки. — Паны гуляют у господском дому, —
ну, я на исправника поглядел… Давно не видались.
Челыш
и Беспалый в это время шептались относительно Груздева. Его теперь можно будет взять, потому как
и остановился он не у Основы, а в господском доме. Антип обещал подать весточку, по какой дороге Груздев поедет, а он большие тысячи везет с собой. Антип-то ловко все разведал у кучера: водку даве вместе пили, —
ну, кучер
и разболтался, а обережного обещался напоить. Проворный черт, этот Матюшка Гущин, дай бог троим с ним одним управиться.
— Сегодня можно
и припомнить… Да
ну же, ангел мой, расскажи!..
— Да самая простая вещь: все первые ученики, кончившие курс в Ecole polytechnique, [Политехнической школе (франц.).] обедали с королем… Такой обычай существовал, а Луи-Филипп был добряк.
Ну,
и я обедал…
— А страшно было, ангел мой?
Ну, признайся… хе-хе!.. Какой-нибудь кержак из Самосадки
и вдруг обедает за одним столом с французским королем. Это, черт возьми, ангел мой… Ты как полагаешь, Самойло Евтихыч?
—
Ну,
и нашел время, — ворчал Иван Семеныч.
— А как же, например, моя-то домна останется? — накинулся Никитич с азартом, — для него вдруг сделалось все совершенно ясно. —
Ну, как ее оставить хоть на час?.. Сейчас козла посадишь —
и конец!
—
Ну, так что тебе? — сурово спросила Палагея, неприятно пораженная этою новостью. Тит не любил разбалтывать в своей семье
и ничего не сказал жене про вчерашнее.
—
Ну, живет…
Ну, мать меня к ей посылала… Я нарочно по Кержацкому концу прошел
и двух кержаков отболтал.
— Я?.. Верно тебе говорю…
Ну, прихожу к тетке, она меня сейчас давай чаем угощать, а сама в матерчатом платье ходит… Шалевый платок ей подарил Палач на пасхе, да Козловы ботинки, да шкатунку. Вот тебе
и приказчица!
—
Ну, вы, бабы: будет! — окрикнул Макар, дал затрещину хныкавшему Пашке
и, пошатываясь, пошел домой.
—
Ну,
и зверь! — удивлялся Морок, показывая Рачителихе укушенный палец.
—
Ну, дело дрянь, Илюшка, — строго проговорил Груздев. — Надо будет тебя
и в сам-деле поучить, а матери где же с тобой справиться?.. Вот что скажу я тебе, Дуня: отдай ты его мне, Илюшку, а я из него шелкового сделаю. У меня, брат, разговоры короткие.
— Рачитель выпил? — коротко спросил Груздев
и, поморщившись, скостил два украденных Рачителем полуштофа. —
Ну, смотри, чтобы вперед у меня этого не было… не люблю.
— Знаю, знаю, Дунюшка… Не разорваться тебе в сам-то деле!.. Руки-то твои золотые жалею…
Ну, собирай Илюшку, я его сейчас же
и увезу с собой на Самосадку.
— Перестань, Дуня, — ласково уговаривал ее Груздев
и потрепал по плечу. — Наши самосадские старухи говорят так: «Маленькие детки матери спать не дают, а большие вырастут — сам не уснешь».
Ну, прощай пока, горюшка.
— Известно, не от ума поехали: не сами, а водка едет… Макарка-то с лесообъездчиками-кержаками дружит, —
ну,
и надеется на защиту, а Терешка за ним дуром увязался.
— Темнота наша, — заметил Груздев
и широко вздохнул. — А вот
и Нюрочка!..
Ну, иди сюда, кралечка, садись вот рядом со мной, а я тебя буду угощать…
—
Ну ее, ногу: заживет… А я все думаю про этого Кирилла, который говорил давеча о знамениях. Что это, по-твоему, значит: «
и разбойник придет с умиренною душой»? Про кого это он закинул?
Такие разговоры повторялись каждый день с небольшими вариациями, но последнего слова никто не говорил, а всё ходили кругом да около. Старый Тит стороной вызнал, как думают другие старики. Раза два, закинув какое-нибудь заделье, он объехал почти все покосы по Сойге
и Култыму
и везде сталкивался со стариками. Свои туляки говорили все в одно слово, а хохлы или упрямились, или хитрили.
Ну, да хохлы сами про себя знают, а Тит думал больше о своем Туляцком конце.
— А
ну их, жинок, к нечистому! — подтвердил старый Коваль
и даже благочестиво отплюнулся.
—
Ну, вот
и слава богу, мужик нашелся, — радовалась она. — А ты, Наташка, совсем затощала, лица на тебе нет… Ай да Окулко! Тоже
и придумал ловко.
— Мимо шли, так вот завернули, — объяснял Чеботарев. — Баско робите около зароду,
ну, так мы
и завернули поглядеть… Этакую-то семью да на пашню бы выгнать: загорелось бы все в руках.
—
Ну, ты, француз, везде бывал
и всякие порядки видывал, — говорил он с обычною своею грубостью, — на устюжаниновские денежки выучился…
Ну, теперь
и помогай. Ежели с крепостными нужно было строго, так с вольными-то вдвое строже. Главное, не надо им поддаваться… Лучше заводы остановить.
— Так… да.
Ну, а если отец вернется из орды
и Туляцкий конец будет переселяться?
— Нет, врешь!.. — останавливал голос с полатей кого-нибудь из завравшихся выучеников. — Говори сызнова… «
и на пути нечестивых не ста»…
ну?..
— Это на фабрике, милушка… Да
и брательникам сейчас не до тебя: жен своих увечат. Совсем озверели…
И меня Спирька-то в шею чуть не вытолкал! Вот управятся с бабами, тогда тебя бросятся искать по заводу
и в первую голову ко мне налетят…
Ну, да у меня с ними еще свой разговор будет. Не бойся, Грунюшка… Видывали
и не такую страсть!
— Цельный день проспала, Аграфенушка, — объяснил Кирилл. — А я тебя пожалел будить-то… Больно уж сладко спала. Тоже измаялась, да
и дело твое молодое… Доходил я до Чистого болота: нету нам проезда. Придется повернуть на Талый…
Ну, да ночное дело, проедем как-нибудь мимо куренных.
—
Ну, они на Святом озере
и есть, Крестовые-то… Три старца на них спасались: Пахомий-постник, да другой старец Пафнутий-болящий, да третий старец Порфирий-страстотерпец, во узилище от никониан раны
и напрасную смерть приявший. Вот к ним на могилку народ
и ходит. Под Петров день к отцу Спиридону на могилку идут, а в успенье — на Крестовые. А тут вот, подадимся малым делом, выступит гора Нудиха, а в ней пещера схимника Паисия. Тоже угодное место…
—
Ну,
и не пойду… Помирайте все голодом! Один конец.
—
Ну, мальчуга, действуй, — прикрикивал Кузьмич, молодой
и бойкий машинист. — Да смотри у меня — в машину головой не лезь.
— А ведь ты верно говоришь, — согласился обескураженный Петр Елисеич. — Как это мне самому-то в голову не пришло? А впрочем, пусть их думают, что хотят… Я сказал только то, что должен был сказать. Всю жизнь я молчал, Самойло Евтихыч, а тут прорвало…
Ну, да теперь уж нечего толковать: дело сделано.
И я не жалею.
—
Ну, слава богу! — говорила она Наташке. — Сказал одно слово Самойло Евтихыч
и будет твой Тараско счастлив на всю жизнь. Пошли ему, господи, хоть он
и кержак. Не любит он отказывать, когда его вот так поперек дороги попросят.
— Перш усего выпьем чарочку за шинкарочку, — балагурил у кабацкой стойки старый Коваль, как ни в чем не бывало. —
Ну, Дуня, давай нам трохи горилки, щоб вороги мовчалы
и сусиди не зналы… Так я говорю, Терешка? Отто ведмедица!.. отто проклятуща!..
У старика, целую жизнь просидевшего в караулке, родилась какая-то ненависть вот именно к этому свистку.
Ну, чего он воет, как собака? Раз, когда Слепень сладко дремал в своей караулке, натопленной, как баня, расщелявшаяся деревянная дверь отворилась,
и, нагнувшись, в нее вошел Морок. Единственный заводский вор никогда
и глаз не показывал на фабрику, а тут сам пришел.
—
Ну, черт с тобой, обыскивай хоть сейчас. Я
и сам-то у себя ничего не найду…
—
Ну, понесем, — предлагала Наташка, привычным жестом, легко
и свободно поднимая носилки. — Погоди, привыкнет
и Феклиста.