Неточные совпадения
Чтобы сорвать
на ком-нибудь собственное неловкое положение, Домнушка высунулась в окошко и
закричала на старика...
— С фалетуром зажаривают!.. —
кричал из сарайной Тишка, счастливый, что первый «узорил» гостей. — Вон как заухивает… Казаки
на вершных гонят!
— Козак иде… шире дорогу! —
кричал голос
на улице.
Нюрочка совсем не заметила, как наступил вечер, и пропустила главный момент, когда зажигали иллюминацию, главным образом, когда устанавливали над воротами вензель. Как весело горели плошки
на крыше, по карнизам,
на окнах, а собравшийся
на площади народ
кричал «ура». Петр Елисеич разошелся, как никогда, и в окно бросал в народ медные деньги и пряники.
— Ах, ешь тебя мухи с комарами! —
кричал Иван Семеныч, избочениваясь и притопывая ногами
на месте. — Ахти… хти, хти…
— Будешь по ночам пропадать, а?.. —
кричал на всю улицу Тит, продолжая работать палкой. — Будешь?..
— Эвон она, Самосадка-то! —
крикнул Семка, осаживая взмыленную тройку
на глинистом косогоре, где дорога шла корытом и оставленные весеннею водой водороины встряхивали экипаж, как машинку для взбивания сливочного масла.
— Вот это уж настоящий праздник!.. —
кричал Груздев, вытаскивая из экипажа Нюрочку и целуя ее
на лету. — Ай да Петр Елисеич, молодец… Давно бы так-то собраться!
— Эй ты, святая душа
на костылях! —
кричал снизу Вася, окруженный целою толпой пристанских ребятишек.
— Ну-ка, поворачивай, молодцы! —
кричал он с балкона гудевшей
на мысу толпе. — Эй, самосадские, не выдавай!.. Кто унесет круг, приходи получать кумачную рубаху — это от меня!
— До трех раз! нет, брат, до трех раз!.. —
кричал Самойло Евтихыч, барахтаясь
на земле.
Достаточно было одного этого крика, чтобы разом произошло что-то невероятное. Весь круг смешался, и послышался глухой рев. Произошла отчаянная свалка. Никитич пробовал было образумить народ, но сейчас же был сбит с ног и очутился под живою, копошившеюся
на нем кучей. Откуда-то появились колья и поленья, а у ворот груздевского дома раздался отчаянный женский вопль: это
крикнула Аграфена Гущина.
— Садитесь, этово-тово,
на прясло-то, так гости будете, —
кричал Тит, едва успевая принимать подкидываемое сыновьями сено.
— Да вы садитесь… — упрашивала Домнушка. — Катря, пан дома? —
крикнула она
на лестницу вверх.
— Эй, Иванычи, старайся!.. —
кричал Терешка. — А я вас жалованьем… четыре недели
на месяц, пятую спать.
— Да я-то враг, што ли, самому себе? —
кричал Тит, ударяя себя в грудь кулаком. —
На свои глаза свидетелей не надо… В первую голову всю свою семью выведу в орду. Все у меня есть, этово-тово, всем от господа бога доволен, а в орде лучше… Наша заводская копейка дешевая, Петр Елисеич, а хрестьянская двухвершковым гвоздем приколочена. Все свое в хрестьянах: и хлеб, и харч, и обуй, и одёжа… Мне-то немного надо, о молодых стараюсь…
— Последнее это дело! —
кричала Наташка. — Хуже, чем по миру идти. Из-за Окулка же страмили
на весь завод Рачителиху, и ты же к ней идешь за деньгами.
Полуэхт Самоварник теперь жил напротив Морока, — он купил себе избу у Канусика. Изба была новая, пятистенная и досталась Самоварнику почти даром. Эта дешевка имела только одно неудобство, именно с первого появления Самоварника в Туляцком конце Морок возненавидел его отчаянным образом и не давал прохода. Только Самоварник покажется
на улице, а Морок уж
кричит ему из окна...
— Ты чего это, милая, мужикам-то
на шею лезешь? —
кричала она, размахивая своими короткими руками. — Один грех избыла, захотелось другого… В кои-то веки нос показала из лесу и сейчас в сани к Кириллу залезла. Своем глазам видела… Стыдобушка головушке!
— Што вы делаете, отчаянные? —
крикнул он, бросаясь в толпу с своим иноческим посохом. — Креста
на вас нет…
— Эй, вы, чего лезете? —
крикнул он
на толпу. — Не вашего это ума дело… Да и ты, Гермоген, держал бы лучше язык за зубами.
— Што вы делаете, душегубы? —
крикнул Макар, отталкивая Артема. — Креста
на вас нет!
Он прежде всего снял шапку, помолился
на церковь, потом раскланялся
на четыре стороны, раскрыл сундук и
крикнул...
— В двои руки с матерью-то Илюшка грабит Груздева, —
кричал на весь базар Полуэхт Самоварник. — В острог бы их обоих!
Обезумевший от горя старик бродил с покоса
на покос и
кричал своим зычным голосом: «Федорка!..
Он не
кричал на мужиков, не топал ногами, не приходил в неистовство, как, бывало, Лука Назарыч, а держал себя совершенно бесстрастно, как доктор с пациентами.