Неточные совпадения
Привалов остановился на Половодове, потому что он
был ближе к Веревкину и от него удобно
было получить некоторые предварительные сведения, прежде чем
ехать к Ляховскому.
Часов в десять утра Привалов
был совсем готов и только выжидал еще полчаса, чтобы
ехать прямо к Половодову. Когда он уже надевал перчатки, в комнату ворвался Виктор Васильич в своей табачной визитке.
— Ну, брат, не ври, меня не проведешь, боишься родителя-то? А я тебе скажу, что совершенно напрасно. Мне все равно, какие у вас там дела, а только старик даже рад
будет. Ей-богу… Мы прямо на маменькину половину пройдем. Ну, так
едешь, что ли? Я на своей лошади за тобой приехал.
— Вздор! Зачем тебе туда? Надя
была там и может тебе рассказать, что все обстоит благополучно… Обожди с месяц, а там я с тобой могу вместе
ехать.
— Ну, к отцу не хочешь
ехать, ко мне бы заглянул, а уж я тут надумалась о тебе. Кабы ты чужой
был, а то о тебе же сердце болит… Вот отец-то какой у нас: чуть что — и пошел…
—
Был. Заезжал с Николаем Иванычем, чтобы вместе
ехать к Половодову.
— С той разницей, что вы и Костя совершенно иначе высказались по поводу приисков: вы не хотите
быть золотопромышленником потому, что считаете такую деятельность совершенно непроизводительной; Костя, наоборот, считает золотопромышленность вполне производительным трудом и разошелся с отцом только по вопросу о приисковых рабочих… Он рассказывает ужасные вещи про положение этих рабочих на золотых промыслах и прямо сравнил их с каторгой, когда отец настаивал, чтобы он
ехал с ним на прииски.
Как Привалов ни откладывал своего визита к Ляховскому,
ехать было все-таки нужно, и в одно прекрасное утро он отправился к Половодову, чтобы вместе с ним
ехать к Ляховскому. Половодова не
было дома, и Привалов хотел вернуться домой с спокойной совестью, что на этот раз уж не он виноват.
— А ведь я думал, что вы уже
были у Ляховского, — говорил Половодов на дороге к передней. — Помилуйте, сколько времени прошло, а вы все не
едете. Хотел сегодня сам
ехать к вам.
Привалову совсем не хотелось
ехать к Половодову. Он пробовал сопротивляться, но Веревкин
был неумолим и даже отыскал шляпу Привалова, которую сейчас же и надел ему на голову.
— Нет, батенька, едемте, — продолжал Веревкин. — Кстати, Тонечка приготовила такой ликерчик, что пальчики оближете. Я ведь знаю, батенька, что вы великий охотник до таких ликерчиков. Не отпирайтесь,
быль молодцу не укор.
Едем сейчас же, время скоротечно. Эй, Ипат! Подавай барину одеваться скорее, а то барин рассердится.
Когда башкирам
было наконец объявлено, что вот барин
поедет в город и там
будет хлопотать, они с молчаливой грустью выслушали эти слова, молча вышли на улицу, сели на коней и молча тронулись в свою Бухтарму. Привалов долго провожал глазами этих несчастных, уезжавших на верную смерть, и у него крепко щемило и скребло на сердце. Но что он мог в его дурацком положении сделать для этих людей!
Это предложение доктора обрадовало Бахарева, как ребенка, которому после долгой ненастной погоды позволили наконец выйти на улицу. С нетерпением всех больных, засидевшихся в четырех стенах, он воспользовался случаем и сейчас же решил
ехать к Ляховскому, у которого не
был очень давно.
Привалов не слушал его и торопливо пробегал письмо, помеченное Шатровским заводом. Это писал Костя. Он получил из Петербурга известие, что дело по опеке затянется надолго, если Привалов лично не явится как можно скорее туда, чтобы сейчас же начать хлопоты в сенате. Бахарев умолял Привалова бросить все в Узле и
ехать в Петербург. Это известие бросило Привалова в холодный пот: оно
было уж совсем некстати…
«Если
поедешь направо — сам
будешь сыт, конь голоден;
поедешь налево — конь
будет сыт, сам
будешь голоден; а если
поедешь прямо — не видать тебе ни коня, ни головы, — припомнились Привалову слова сказки, и он
поехал прямо на дымок кошей.
— Я одного только не понимаю, Сергей, — заговорил Бахарев, стараясь придать тону голоса мягкий характер, — не понимаю, почему ты зимой не
поехал в Петербург, когда я умолял тебя об этом? Неужели это так трудно
было сделать?
Ехать на ярмарку
было счастливой мыслью для Привалова.
— Да так… не выдержал характера: нужно
было забастовать, а я все добивал до сотни тысяч, ну и продул все. Ведь раз совсем
поехал из Ирбита, повез с собой девяносто тысяч с лишком,
поехали меня провожать, да с первой же станции и заворотили назад… Нарвался на какого-то артиста. Ну, он меня и раздел до последней нитки. Удивительно счастливо играет бестия…
В конце зимы Василий Назарыч уехал на свои прииски, и в бахаревском доме наступила особенно тяжелая пустота: не
было Надежды Васильевны, не
было Кости. Виктор Васильич притих, — вообще царило очень невеселое настроение. Процесс Виктора Васильича приближался, и Веревкин время от времени привозил каких-то свидетелей и все допрашивал Виктора Васильича. Раз, когда Веревкин хотел
ехать домой, Виктор Васильич остановил его...
Здоровье Лоскутова не поправлялось, а, напротив, делалось хуже. Вместе с весной открывались работы на приисках, но Лоскутову нечего
было и думать самому
ехать туда; при помощи Веревкина
был приискан подходящий арендатор, которому прииски и
были сданы на год. Лоскутовы продолжали оставаться в Узле.
— Ничего… Собирается
ехать на свою мельницу. Да, еще
есть новость, Василий Назарыч… Сегодня видел доктора, он
едет в Париж. На днях получил телеграмму от Зоси; она ему телеграфирует, что Половодов застрелился. Его давно разыскивали по Европе по делу о конкурсе, но он ловко скрывался под чужими именами, а в Париже полиция его и накрыла: полиция в двери, а он пулю в лоб… Теперь Зося вызывает доктора в Париж; она хлопочет о разводе.
Веревкин по тону голоса слышал, что не нужно спрашивать старика, куда и зачем он
едет. У Василия Назарыча
было что-то на уме, ну, пусть его:
ехать так
ехать. Отчего не проехаться: дорога как карта, экипаж у Василия Назарыча отличный, можно всю дорогу спать.
— Вот и мы к тебе за крупчаткой приехали, — шутил Василий Назарыч, хлопая Нагибина по плечу. — У нас своя-то вся вышла, а
есть хочется… Вон у меня зятек-то мастер насчет
еды.
Неточные совпадения
Осип. Да что завтра! Ей-богу,
поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка
будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Добчинский. Он! и денег не платит и не
едет. Кому же б
быть, как не ему? И подорожная прописана в Саратов.
Сначала он принял
было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице все нехорошо, и к нему не
поедет, и что он не хочет сидеть за него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и, слава богу, все пошло хорошо.
Помалчивали странники, // Покамест бабы прочие // Не поушли вперед, // Потом поклон отвесили: // «Мы люди чужестранные, // У нас забота
есть, // Такая ли заботушка, // Что из домов повыжила, // С работой раздружила нас, // Отбила от
еды.
Сладка
еда крестьянская, // Весь век
пила железная // Жует, а
есть не
ест!