Неточные совпадения
— Нет, а ты не шути! — настойчиво сказал Горданов и, наклонясь к уху собеседника, прошептал: — я знаю, кто о тебе думает, и не самовольно обещаю тебе любовь такой
женщины,
пред которою у всякого зарябит в глазах. Это вот какая
женщина,
пред которою и сестра твоя, и твоя генеральша — померкнут как светляки при свете солнца, и которая… сумеет полюбить так… как сорок тысяч жен любить не могут! — заключил он, быстро кинув руку Висленева.
Даже обязанности волокитства кажутся уж тяжки, —
женщина не стоит труда, и начинаются rendez-vous нового сорта; не мелодраматические rendez-vous с замирающим сердцем на балконе «с гитарою и шпагой», а спокойное свидание у себя
пред камином, в архалуке и туфлях, с заученною лекцией сомнительных достоинств о принципе свободы…
Горданов быстро опустил занавесы на всех окнах, зажег свечи, и когда кончил,
пред ним стояла высокая стройная
женщина, с подвитыми в кружок темно-русыми волосами, большими серыми глазами, свежим приятным лицом, которому небольшой вздернутый нос и полные пунцовые губы придавали выражение очень смелое и в то же время пикантное.
Я была
женщина: ваша школа не могла меня вышколить как собачку, и это меня погубило; взбешенный ревностью, ты оскорбил моего мужа, который
пред тобой ни в чем не виноват, который старее тебя на полстолетия и который даже старался и умел быть тебе полезным.
Лариса в утреннем капоте сидела за чашкой чая и
пред нею стояла высокая
женщина в коричневом ситцевом платье.
Базаров, по его мнению, был неумен и слаб — неумен потому, что ссорился с людьми и вредил себе своими резкостями, а слаб потому, что свихнулся
пред «богатым телом»
женщины, что Павел Николаевич Горданов признавал слабостью из слабостей.
Очутясь у Синтяниной, которую Бодростина ненавидела тою ненавистью, какою бессердечные
женщины ненавидят
женщин строгих правил и открытых честных убеждений, Глафира рассыпалась
пред нею в шутливых комплиментах. Она называла Александру Ивановну «русской матроной» и сожалела, что у нее нет детей, потому что она верно бы сделалась матерью русских Гракхов.
«Вот только одно бы мне еще узнать», — думал он, едучи на извозчике. — «Любит она меня хоть капельку, или не любит? Ну, да и прекрасно; нынче мы с нею все время будем одни… Не все же она будет тонировать да писать, авось и иное что будет?.. Да что же вправду, ведь
женщина же она и человек!.. Ведь я же знаю, что кровь, а не вода течет в ней… Ну, ну, постой-ка, что ты заговоришь
пред нашим смиренством… Эх, где ты мать черная немочь с лихорадушкой?»
Пред ним точно вдруг разогнулась страница одного из тех старинных романов, к которым Висленев намеревался обратиться за усвоением себе манер и приемов, сколько-нибудь пригодных для житья в обществе благопристойных
женщин.
Но когда окончилась вечерняя и среди церкви поставили аналой, зажгли
пред ним свечи и вынесли венцы, сердце бедной
женщины сжалось от неведомого страха, и она, обратясь к Евангеловой попадье и к стоявшим с нею Синтяниной и Ларисе, залепетала...
Увидав
пред собою эту мягкую светлорусую бороду и пару знакомых веселых голубых глаз, Катерина Астафьевна выпустила руки обеих
женщин и, кинувшись к Евангелу, прошептала...
Не сознаваясь, разумеется, в этой последней мысли, Кишенский становился
пред Глафирой на некоторую нравственную высоту, и чувствуя, что ему не совсем ловко стоять
пред этою умною
женщиной в такой неестественной для него позиции, оправдывался, что «хотя ему и не к лицу проповедовать мораль, но что есть на свете вещи, которые все извиняют».
Ему, действительно, было некогда: одна часть его программы была исполнена удачно: он владел прелестнейшею
женщиной и уверен был в нерасторжимости своего права над нею. Оставалась другая часть, самая важная: сочинить бунт среди невозмутимой тишины святого своим терпением края; сбыть в этот бунт Бодростина, завладеть его состоянием и потом одним смелым секретом взять такой куш,
пред которым должны разинуть от удивления рты великие прожектеры.
Синтянина увидала
пред собою
женщину, чуждую всего земного, недоступную земным скорбям и радостям, — одним словом, существо превыше мира и страстей.
Ночь уходила; пропели последние петухи; Михаил Андреевич Бодростин лежал бездыханный в большой зале, а Иосаф Платонович Висленев сидел на изорванном кресле в конторе;
пред ним, как раз насупротив, упираясь своими ногами в ножки его кресла, помещался огромный рыжий мужик, с длинною палкой в руках и дремал, у дверей стояли два другие мужика, тоже с большими палками, и оба тоже дремали, между тем как под окнами беспрестанно шмыгали дворовые
женщины и ребятишки, старавшиеся приподняться на карниз и заглянуть чрез окно на убийцу, освещенного сильно нагоревшим сальным огарком.
Неточные совпадения
И три
женщины задумались об одном и том же. Кити первая прервала молчание. Ей вспомнилась вся эта последняя
пред ее замужеством зима и ее увлечение Вронским.
— Да о чем мы? — сказал он, ужаснувшись
пред выражением ее отчаянья и опять перегнувшись к ней и взяв ее руку и целуя ее. — За что? Разве я ищу развлечения вне дома? Разве я не избегаю общества
женщин?
И доктор
пред княгиней, как
пред исключительно умною
женщиной, научно определил положение княжны и заключил наставлением о том, как пить те воды, которые были не нужны. На вопрос, ехать ли за границу, доктор углубился в размышления, как бы разрешая трудный вопрос. Решение наконец было изложено: ехать и не верить шарлатанам, а во всем обращаться к нему.
Кстати: Вернер намедни сравнил
женщин с заколдованным лесом, о котором рассказывает Тасс в своем «Освобожденном Иерусалиме». «Только приступи, — говорил он, — на тебя полетят со всех сторон такие страхи, что боже упаси: долг, гордость, приличие, общее мнение, насмешка, презрение… Надо только не смотреть, а идти прямо, — мало-помалу чудовища исчезают, и открывается
пред тобой тихая и светлая поляна, среди которой цветет зеленый мирт. Зато беда, если на первых шагах сердце дрогнет и обернешься назад!»
Затем произошло нечто, чего, за несколько минут
пред этим, Самгин не думал и чего не желал. Полежав некоторое время молча, с закрытыми глазами,
женщина вздохнула и проговорила вполголоса, чуть-чуть приоткрыв глаза: