Неточные совпадения
—
О, я совсем не обладаю такими дипломатическими способностями,
какие вы во мне заподозрили, я только любопытна
как женщина старинного режима и люблю поверять свои догадки соображениями других. Есть пословица, что человека не узнаешь, пока с ним не съешь три пуда соли, но мне кажется, что это вздор. Так называемые нынче «вопросы» очень удобны для того, чтобы при их содействии узнавать человека, даже
ни разу не посоливши с ним хлеба.
Конец спустившегося одеяла задел за лежавший на полу колокольчик, и тот, медленно дребезжа
о края язычком, покатился по полу. Вот он описал полукруг и все стихло, и снова нигде
ни дыхания,
ни звука, и только слышно Висленеву,
как крепко ударяет сердце в его груди; он слегка разомкнул ресницы и видит — темно.
— Зачем?.. Ты только будешь лгать и сделаешься жалок мне и гадок, а я совсем не желаю
ни плакать
о тебе,
как было в старину,
ни брезговать тобой,
как было после, — отвесила с гримасой Бодростина и, вынув из бокового кармана своей курточки черепаховый портсигар с серебряною отделкой, достала пахитоску и, отбросив ногой в сторону кресло, прыгнула и полулегла на диван.
— Это мы увидим. Я вам не стану нахваливать мой план,
как цыган лошадь: мой верный план в этом не нуждается, и я не к тому иду теперь. Кроме того, что вы
о нем знаете из этих слов, я до времени не открою вам ничего и уже, разумеется, не попрошу у вас под мои соображения
ни денег,
ни кредита,
ни поручительства.
— Я и не прошу вашего доверия: я не беру
ни одного гроша до тех пор, пока вы сами скажете, что дело сделано основательно и честно. Говорите только
о цене,
какая ваша последняя цена?
— Ты больше ничего
как сумасшедший, с которым нельзя
ни о чем рассуждать.
Скажу примером: если бы дело шло между мною и вами, я бы вам смело сказала
о моих чувствах,
как бы они
ни были глубоки, но я сказала бы это вам потому, что в вас есть великодушие и прямая честь, потому что вы не употребили бы потом мою искренность в орудие против меня, чтобы щеголять властью, которую дало вам мое сердце; но с другим человеком, например с Иосафом Платоновичем, я никогда бы не была так прямодушна,
как бы я его
ни любила.
—
О, несравненно! В достоинствах можно сшибиться; притом, — добавила она, вздохнув, — один всегда достойнее другого, пойдут сравнения и выводы, а это смерть любви; тогда
как тот иль та, которые любимы просто потому, что их любят, они ничего уж не потеряют
ни от
каких сравнений.
Она обласкала Жозефа, сделалась жаркою его сторонницей, говорила с ним же самим
о его честности, которая будто бы устояла против всех искушений и будто бы не шла
ни на
какие компромиссы.
— Об уме уж
ни слова:
как он, каналья, третирует наших дворян и особенно нашего вице-губернаторишку, это просто слушаешь и не наслушаешься. Заговорил он нам
о своих намерениях насчет ремесленной школы, которую хочет устроить в своем именьишке. Дельная мысль! Знаете, это человек-с, который не химеры да направления показывает…
«Это прекрасно! — мелькнуло в ее голове. —
Какая блестящая мысль!
Какое великое счастие!
О, никто, никто на свете,
ни один мудрец и
ни один доброжелатель не мог бы мне оказать такой неоцененной услуги,
какую оказывают Кишенский и княгиня Казимира!.. Теперь я снова я, — я спасена и госпожа положения… Да!»
Я, незаметная и неизвестная женщина, попала под колесо обстоятельств, накативших на мое отечество в начале шестидесятых годов, которым принадлежит моя первая молодость. Без всякого призвания к политике, я принуждена была сыграть роль в событиях политического характера,
о чем, кроме меня, знает только еще один человек, но этот человек никогда об этом не скажет. Я же не хочу умереть, не раскрыв моей повести, потому что человеку,
как бы он
ни был мал и незаметен, дорога чистота его репутации.
Он послал благословение ей за эту смерть; вспомнил
о Боге, но не послал Ему
ни просьб,
ни воздыхания и начал обеими руками поднимать пистолет, наводя его на Горданова
как пушку.
Глафира Васильевна очаровывала девушку вниманием к этому рассказу и им же не допускала ее
ни до
каких речей
о своем вчерашнем припадке.
Катерина Астафьевна со всем этим умела управляться в совершенстве, и такая жизнь, и такие труды не только нимало не тяготили ее, но она даже почитала себя необыкновенно счастливою и,
как в песне поется, «не думала
ни о чем в свете тужить».
Это, разумеется, было очень неприятно и само по себе, потому что добрый и любящий Жозеф ожидал совсем не такого свидания, но сюда примешивалась еще другая гадость: Глафира пригласила его налету ехать за нею в Прагу, что Жозеф, конечно, охотно бы и исполнил, если б у него были деньги, или была, по крайней мере, наглость попросить их тут же у Глафиры; но
как у Иосафа Платоновича не было
ни того,
ни другого, то он не мог выехать, и вместо того, чтобы лететь в Прагу с следующим поездом,
как желало его влюбленное сердце, он должен был еще завести с Глафирой Васильевной переписку
о займе трехсот гульденов.
Висленев, не желая продолжать этого разговора, отвечал, что в его положении ничего подобного нет, да и быть не может,
как по характеру госпожи Бодростиной, так особенно по его личному характеру,
о котором он отозвался с большим почтением,
как о характере, не допускающем
ни малейшей приниженности.
Воодушевившейся, расчетливой Бодростиной и в ум не приходило в эту минуту, что поучение ее
о простоте, нападающей на мудрецов, может быть
ни для кого не имеет столько подходящего значения,
как для нее самой, с которой не спускает очей своего мщения униженный и оскорбленный и в жизни никогда не прощавший
ни одной своей обиды генерал Синтянин.
Глафире прежде всего, разумеется, хотелось знать: действительно ли Горданов успел заручиться каким-либо покровительством. Постоянно вращаясь в мире интриг и не имея права рассчитывать
ни на
какую преданность со стороны Горданова, она опасалась, что и он, не доверяя ей, точно так же, может статься, предпочел устроиться иным способом и, может быть, выдал ее намерения. Поэтому Глафира прямо спросила своего собеседника: что ему известно
о Павле Николаевиче?
Приходилось долгожданные Вальдегановские щетки бросить и ждать всего от времени, но тем часом начиналось дело
о дуэли, затянувшееся за отсутствием прикосновенных лиц, и произошло маленькое qui pro quo, [Недоразумение (лат.).] вследствие которого Глафира настойчиво требовала, чтобы Жозеф повидался с сестрой, и
как это
ни тяжело, а постарался привести, при ее посредстве, Подозерова к соглашению не раздувать дуэльной истории возведением больших обвинений на Горданова, потому что иначе и тот с своей стороны поведет кляузу.
Слушатели пожелали знать в чем дело, и Жозеф рассказал содержание письма, кое-что утаив и кое-что прибавив, но все-таки не мог изменить дело настолько, чтоб и в его изложении весь поступок Подозерова перестал быть свидетельством заботливости
о Ларисе, и потому в утешение Жозефу никто не сказал
ни одного слова, и он один без поддержки разъяснял, что это требование ничто иное
как большое нахальство, удобное лишь с очень молодыми и неопытными людьми; но что он не таков, что у него, к несчастию, в подобных делах уже есть опытность, и он, зная что такое вексель, вперед
ни за что никакого обязательства не подпишет, да и признает всякое обязательство на себя глупостью, потому что, во-первых, он имеет болезненные припадки, с которыми его нельзя посадить в долговую тюрьму, а во-вторых, это, по его выводу, было бы то же самое, что убить курицу, которая несет золотые яйца.
С тех пор
как Бодростина укатила за границу,
ни та,
ни другая из названных нами двух дам не имели
о ней никаких обстоятельных сведений, но с возвращением Глафиры Васильевны в свои палестины, молва быстро протрубила и про ее новую славу, и про ее полную власть над мужем, и про ее высокие добродетели и спиритизм.
Майор не обиделся, но попросил так не говорить и старался внушить, что у него есть, или по крайней мере были, убеждения и даже очень последовательные, во главе которых, например, стояло убеждение, что род людской хоть понемножечку все умнеет, тогда
как он глупеет. Майор рассказал, что их зовут на суд за дуэль, и что Андрей Иванович Подозеров
ни более,
ни менее
как желает, чтобы, при следствии
о дуэли его с Гордановым, не выдавать этого негодяя с его предательством и оставить все это втуне.
Генрих Иванович, в одну из уединенных прогулок Глафиры по парку, предстал ей неожиданно и, поговорив с ней
о своих постоянных теперешних опасениях, прямо сказал, что он поставлен ею в затруднительнейшее положение
ни за что и
ни про что: между тем
как и Висленев, и Горданов гораздо более его пользуются и ее сообществом, и ее вниманием.
Графиня и баронесса обедали у Бодростиной, и потому у Синтяниной была отнята всякая надежда пересидеть их, и она должна была прямо просить Глафиру Васильевну
о минуте разговора наедине, в чем та ей, разумеется, не отказала. Они взошли в маленький, полутемный будуар, и Синтянина прямо сказала, что она находится в величайшей тревоге по случаю дошедших до нее известий
о Ларисе и во что бы то
ни стало хочет добиться, где эта бедняжка и в
каком положении?
Глафира-нигилистка и Глафира-спиритка не верила
ни в Бога,
ни в духовное начало человека, но игра в спиритизм, заставлявшая для вида рассуждать
о независимой природе духа, развила в ней нечто такое, что она могла принимать
как казнь за свое шарлатанство.