Неточные совпадения
Я не помню, что я еще говорил ему. Он было
хотел приподняться, но, поднявшись немного, опять упал на землю и опять начал что-то бормотать
тем же хриплым, удушливым голосом.
Анна Андреевна, например, никак не
хотела поверить, что новый, прославляемый всеми писатель —
тот самый Ваня, который и т. д., и т. д., и все качала головою.
Но Анна Андреевна, несмотря на
то что во время чтения сама была в некотором волнении и тронута, смотрела теперь так, как будто
хотела выговорить: «Оно конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?» и т. д.
— Ваше превосходительство, не
хотите ли кушать? — закричала резвая Наташа, которая
тем временем собрала нам поужинать.
Ну, положим, хоть и писатель; а я вот что
хотел сказать: камергером, конечно, не сделают за
то, что роман сочинил; об этом и думать нечего; а все-таки можно в люди пройти; ну сделаться каким-нибудь там атташе.
— Да, Ваня, — спросил вдруг старик, как будто опомнившись, — уж не был ли болен? Что долго не ходил? Я виноват перед тобой: давно
хотел тебя навестить, да все как-то
того… — И он опять задумался.
Да к
тому же отец и сам его
хочет поскорей с плеч долой сбыть, чтоб самому жениться, а потому непременно и во что бы
то ни стало положил расторгнуть нашу связь.
— Обещал, все обещал. Он ведь для
того меня и зовет теперь, чтоб завтра же обвенчаться потихоньку, за городом; да ведь он не знает, что делает. Он, может быть, как и венчаются-то, не знает. И какой он муж! Смешно, право. А женится, так несчастлив будет, попрекать начнет… Не
хочу я, чтоб он когда-нибудь в чем-нибудь попрекнул меня. Все ему отдам, а он мне пускай ничего. Что ж, коль он несчастлив будет от женитьбы, зачем же его несчастным делать?
К
тому же отец непременно
хотел меня везти сегодня к невесте (ведь мне сватают невесту; Наташа вам сказывала? да я не
хочу).
Ведь сделаться семейным человеком не шутка; тогда уж я буду не мальчик…
то есть я
хотел сказать, что я буду такой же, как и другие… ну, там семейные люди.
И
хотя Николай Сергеич становился иногда чрезвычайно угрюм,
тем не менее оба они, даже на два часа, не могли расстаться друг с другом без тоски и без боли.
Зато вполне вознаграждала себя перед Анной Андреевной, грубила ей на каждом шагу и показывала явную претензию господствовать над своей госпожой,
хотя в
то же время душевно и искренно любила ее и Наташу.
И он начал выбрасывать из бокового кармана своего сюртука разные бумаги, одну за другою, на стол, нетерпеливо отыскивая между ними
ту, которую
хотел мне показать; но нужная бумага, как нарочно, не отыскивалась. В нетерпении он рванул из кармана все, что захватил в нем рукой, и вдруг — что-то звонко и тяжело упало на стол… Анна Андреевна вскрикнула. Это был потерянный медальон.
Она поняла, что он нашел его, обрадовался своей находке и, может быть, дрожа от восторга, ревниво спрятал его у себя от всех глаз; что где-нибудь один, тихонько от всех, он с беспредельною любовью смотрел на личико своего возлюбленного дитяти, — смотрел и не мог насмотреться, что, может быть, он так же, как и бедная мать, запирался один от всех разговаривать с своей бесценной Наташей, выдумывать ее ответы, отвечать на них самому, а ночью, в мучительной тоске, с подавленными в груди рыданиями, ласкал и целовал милый образ и вместо проклятий призывал прощение и благословение на
ту, которую не
хотел видеть и проклинал перед всеми.
— Так неужели ж никогда, никогда не кончится этот ужасный раздор! — вскричал я грустно. — Неужели ж ты до
того горда, что не
хочешь сделать первый шаг! Он за тобою; ты должна его первая сделать. Может быть, отец только
того и ждет, чтоб простить тебя… Он отец; он обижен тобою! Уважь его гордость; она законна, она естественна! Ты должна это сделать. Попробуй, и он простит тебя без всяких условий.
Повторяю тебе, он знал и любил девочку и не
хотел и думать о
том, что я когда-нибудь тоже стану женщиной…
И хоть мне и больно будет, если он не
захочет понять, чего мне самой стоило все это счастьес Алешей, какие я сама страдания перенесла,
то я подавлю свою боль, все перенесу, — но ему и этого будет мало.
— Не знаю, Наташа, в нем все в высшей степени ни с чем несообразно, он
хочет и на
той жениться и тебя любить. Он как-то может все это вместе делать.
Она
хотела было удержать меня, но я вышел в прихожую к Мавре. Так и есть! Это был Алеша. Он об чем-то расспрашивал Мавру;
та сначала не пускала его.
— А
то, что не
хочу никакой другой невесты, а что у меня есть своя, — это ты.
Потом объяснил ему тут же, что я tiers état [третье сословие (франц.)] и что tiers état c'est l'essentiel; [третье сословие — это главное (франц.)] что я горжусь
тем, что похож на всех, и не
хочу ни от кого отличаться…
Любопытство мое было возбуждено в последней степени. Я хоть и решил не входить за ней, но непременно
хотел узнать
тот дом, в который она войдет, на всякий случай. Я был под влиянием тяжелого и странного впечатления, похожего на
то, которое произвел во мне в кондитерской ее дедушка, когда умер Азорка…
А
то,
хочешь, другую историю про мужнюю жену расскажу?
— Вот видишь, старый приятель, наведывайся сколько
хочешь. Сказки я умею рассказывать, но ведь до известных пределов, — понимаешь? Не
то кредит и честь потеряешь, деловую
то есть, ну и так далее.
Елена же его поразила; она вырвала у него свою руку, когда он щупал ее пульс, и не
хотела показать ему язык. На все вопросы его не отвечала ни слова, но все время только пристально смотрела на его огромный Станислав, качавшийся у него на шее. «У нее, верно, голова очень болит, — заметил старичок, — но только как она глядит!» Я не почел за нужное ему рассказывать о Елене и отговорился
тем, что это длинная история.
— Так; давно, как-то мельком слышал, к одному делу приходилось. Ведь я уже говорил тебе, что знаю князя Валковского. Это ты хорошо делаешь, что
хочешь отправить ее к
тем старикам. А
то стеснит она тебя только. Да вот еще что: ей нужен какой-нибудь вид. Об этом не беспокойся; на себя беру. Прощай, заходи чаще. Что она теперь, спит?
В назначенное время я сходил за лекарством и вместе с
тем в знакомый трактир, в котором я иногда обедал и где мне верили в долг. В этот раз, выходя из дому, я захватил с собой судки и взял в трактире порцию супу из курицы для Елены. Но она не
хотела есть, и суп до времени остался в печке.
Что же касается до Анны Андреевны,
то я совершенно не знал, как завтра отговорюсь перед нею. Я думал-думал и вдруг решился сбегать и туда и сюда. Все мое отсутствие могло продолжаться всего только два часа. Елена же спит и не услышит, как я схожу. Я вскочил, накинул пальто, взял фуражку, но только было
хотел уйти, как вдруг Елена позвала меня. Я удивился: неужели ж она притворялась, что спит?
Я нагнулся к ней: она была опять вся в жару; с ней был опять лихорадочный кризис. Я начал утешать ее и обнадеживать; уверял ее, что если она
хочет остаться у меня,
то я никуда ее не отдам. Говоря это, я снял пальто и фуражку. Оставить ее одну в таком состоянии я не решился.
— Вот видишь, Елена, вот видишь, какая ты гордая, — сказал я, подходя к ней и садясь с ней на диван рядом. — Я с тобой поступаю, как мне велит мое сердце. Ты теперь одна, без родных, несчастная. Я тебе помочь
хочу. Так же бы и ты мне помогла, когда бы мне было худо. Но ты не
хочешь так рассудить, и вот тебе тяжело от меня самый простой подарок принять. Ты тотчас же
хочешь за него заплатить, заработать, как будто я Бубнова и тебя попрекаю. Если так,
то это стыдно, Елена.
— А
то такое, что и не знаю, что с ней делать, — продолжала Мавра, разводя руками. — Вчера еще было меня к нему посылала, да два раза с дороги воротила. А сегодня так уж и со мной говорить не
хочет. Хоть бы ты его повидал. Я уж и отойти от нее не смею.
Я едва дошел домой. Голова моя кружилась, ноги слабели и дрожали. Дверь ко мне была отворена. У меня сидел Николай Сергеич Ихменев и дожидался меня. Он сидел у стола и молча, с удивлением смотрел на Елену, которая тоже с неменьшим удивлением его рассматривала,
хотя упорно молчала. «То-то, — думал я, — она должна ему показаться странною».
Отвечаю: во-первых, для
того, что не
хочу дать восторжествовать низкому и коварному человеку, а во-вторых, из чувства самого обыкновенного человеколюбия.
— Я начал о моем ветренике, — продолжал князь, — я видел его только одну минуту и
то на улице, когда он садился ехать к графине Зинаиде Федоровне. Он ужасно спешил и, представьте, даже не
хотел встать, чтоб войти со мной в комнаты после четырех дней разлуки. И, кажется, я в
том виноват, Наталья Николаевна, что он теперь не у вас и что мы пришли прежде него; я воспользовался случаем, и так как сам не мог быть сегодня у графини,
то дал ему одно поручение. Но он явится сию минуту.
Итак, если только предположить, что я вами обижен,
то теперь, в настоящую минуту, я нарочно не
хочу извинения; мне выгоднее будет впоследствии, когда вы сознаете вашу ошибку и
захотите ее загладить перед мной… тысячью ласк.
— Вот она: ни одним словом, ни одним намеком обо мне не беспокоить Алешу ни сегодня, ни завтра. Ни одного упрека за
то, что он забыл меня; ни одного наставления. Я именно
хочу встретить его так, как будто ничего между нами не было, чтоб он и заметить ничего не мог. Мне это надо. Дадите вы мне такое слово?
Ты встречаешь меня с восторгом, ты вся проникнута новым положением нашим, ты
хочешь говорить со мной обо всем этом; ты грустна и в
то же время шалишь и играешь со мной, а я — такого солидного человека из себя корчу!
Говорите после
того, что
хотите, я в себе уверен.
Но почему же теперь ты с какой-то радостью беспрерывно намекаешь мне, что я еще смешной мальчик и вовсе не гожусь быть мужем; мало
того, ты как будто
хочешь осмеять, унизить, даже как будто очернить меня в глазах Наташи.
— Так вы все-таки упрямитесь и не
хотите понять с двух слов, несмотря на
то что все это наизусть знаете? Вы непременно
хотите, чтоб я вам все прямо высказала?
—
То есть, может быть, вы
хотите воскресить в нем все прежние беспокойства, чувство долга, всю «тоску по своим обязанностям» (как вы сами давеча выразились), для
того чтоб этим снова привязать его к себе по-старому.
— Могу ль я винить, — отвечал он с горьким чувством, — когда сам всему причиной и во всем виноват? Это я довел тебя до такого гнева, а ты в гневе и его обвинила, потому что
хотела меня оправдать; ты меня всегда оправдываешь, а я не стою
того. Надо было сыскать виноватого, вот ты и подумала, что он. А он, право, право, не виноват! — воскликнул Алеша, одушевляясь. — И с
тем ли он приезжал сюда!
Того ли ожидал!
— Он был раздражен, когда сказал, что «поторопились», — ты увидишь сама, завтра же, на днях, он спохватится, и если он до
того рассердился, что в самом деле не
захочет нашего брака,
то я, клянусь тебе, его не послушаюсь.
— Полно, Алеша, будь у ней, когда
хочешь. Я не про
то давеча говорила. Ты не понял всего. Будь счастлив с кем
хочешь. Не могу же я требовать у твоего сердца больше, чем оно может мне дать…
Но в
ту же минуту и засмеялась, — и плакала и смеялась — все вместе. Мне тоже было и смешно и как-то… сладко. Но она ни за что не
хотела поднять ко мне голову, и когда я стал было отрывать ее личико от моего плеча, она все крепче приникала к нему и все сильнее и сильнее смеялась.
— Что ж такое, что написал? Вчера тебе написал, а сегодня мне написали, да так, что лоб затрещал, — такие дела! Ждут меня. Прости, Ваня. Все, что могу предоставить тебе в удовлетворение, это исколотить меня за
то, что напрасно тебя потревожил. Если
хочешь удовлетвориться,
то колоти, но только ради Христа поскорее! Не задержи, дела, ждут…
Вечером я
хотел быть у Наташи. Но так как теперь дал слово Маслобоеву,
то и рассудил отправиться к ней сейчас. Я был уверен, что застану у ней Алешу. Действительно, он был там и ужасно обрадовался, когда я вошел.
— Потом вспомнил, а вчера забыл. Об деле действительно
хотел с тобою поговорить, но пуще всего надо было утешить Александру Семеновну. «Вот, говорит, есть человек, оказался приятель, зачем не позовешь?» И уж меня, брат, четверо суток за тебя продергивают. За бергамот мне, конечно, на
том свете сорок грехов простят, но, думаю, отчего же не посидеть вечерок по-приятельски? Я и употребил стратагему [военную хитрость]: написал, что, дескать, такое дело, что если не придешь,
то все наши корабли потонут.
Вот и все; кроме разве
того, что эта сиротка возбудила во мне жалость, да, кроме
того, она и говорить со мной не
хотела, как будто сердилась.
Старик же любил дочь без памяти, до
того, что замуж ее отдавать не
хотел.