Неточные совпадения
Она вздыхала и трусила, плакала
о прежнем житье-бытье, об Ихменевке,
о том, что Наташа на возрасте, а об ней и
подумать некому, и пускалась со мной в престранные откровенности, за неимением кого другого, более способного к дружеской доверенности.
То есть, клянусь вам обоим, будь он зол со мной, а не такой добрый, я бы и не
думал ни
о чем.
— И Алеша мог поместить Наталью Николаевну в такой квартире! — сказал он, покачивая головою. — Вот эти-то так называемые мелочии обозначают человека. Я боюсь за него. Он добр, у него благородное сердце, но вот вам пример: любит без памяти, а помещает
ту, которую любит, в такой конуре. Я даже слышал, что иногда хлеба не было, — прибавил он шепотом, отыскивая ручку колокольчика. — У меня голова трещит, когда
подумаю о его будущности, а главное,
о будущности АнныНиколаевны, когда она будет его женой…
— Более всего надо беречь свое здоровье, — говорил он догматическим тоном, — и во-первых, и главное, для
того чтоб остаться в живых, а во-вторых, чтобы всегда быть здоровым и, таким образом, достигнуть счастия в жизни. Если вы имеете, мое милое дитя, какие-нибудь горести,
то забывайте их или лучше всего старайтесь
о них не
думать. Если же не имеете никаких горестей,
то… также
о них не
думайте, а старайтесь
думать об удовольствиях…
о чем-нибудь веселом, игривом…
— Но к чему же, что за фантазия, Нелли? И как же ты
о ней судишь: неужели ты
думаешь, что она согласится взять тебя вместо кухарки? Уж если возьмет она тебя,
то как свою ровную, как младшую сестру свою.
Видно только было, что горячее чувство, заставившее его схватить перо и написать первые, задушевные строки, быстро, после этих первых строк, переродилось в другое: старик начинал укорять дочь, яркими красками описывал ей ее преступление, с негодованием напоминал ей
о ее упорстве, упрекал в бесчувственности, в
том, что она ни разу, может быть, и не
подумала, что сделала с отцом и матерью.
В
тот день я бы мог сходить к Ихменевым, и подмывало меня на это, но я не пошел. Мне казалось, что старику будет тяжело смотреть на меня; он даже мог
подумать, что я нарочно прибежал вследствие встречи. Пошел я к ним уже на третий день; старик был грустен, но встретил меня довольно развязно и все говорил
о делах.
— Я ужасно любила его прощать, Ваня, — продолжала она, — знаешь что, когда он оставлял меня одну, я хожу, бывало, по комнате, мучаюсь, плачу, а сама иногда
подумаю: чем виноватее он передо мной,
тем ведь лучше… да! И знаешь: мне всегда представлялось, что он как будто такой маленький мальчик: я сижу, а он положил ко мне на колени голову, заснул, а я его тихонько по голове глажу, ласкаю… Всегда так воображала
о нем, когда его со мной не было… Послушай, Ваня, — прибавила она вдруг, — какая это прелесть Катя!
Я уверена, что он, кроме
того: что со мной, как живу я,
о чем теперь
думаю? — ни
о чем более и не помышляет.
— Нет, Ваня, он не умер! — сказала она решительно, все выслушав и еще раз
подумав. — Мамаша мне часто говорит
о дедушке, и когда я вчера сказала ей: «Да ведь дедушка умер», она очень огорчилась, заплакала и сказала мне, что нет, что мне нарочно так сказали, а что он ходит теперь и милостыню просит, «так же как мы с тобой прежде просили, — говорила мамаша, — и все ходит по
тому месту, где мы с тобой его в первый раз встретили, когда я упала перед ним и Азорка узнал меня…»
Неточные совпадения
Но он не без основания
думал, что натуральный исход всякой коллизии [Колли́зия — столкновение противоположных сил.] есть все-таки сечение, и это сознание подкрепляло его. В ожидании этого исхода он занимался делами и писал втихомолку устав «
о нестеснении градоначальников законами». Первый и единственный параграф этого устава гласил так: «Ежели чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие,
то, сняв оный со стола, положи под себя. И тогда все сие, сделавшись невидимым, много тебя в действии облегчит».
И все сие совершается помимо всякого размышления; ни
о чем не
думаешь, ничего определенного не видишь, но в
то же время чувствуешь какое-то беспокойство, которое кажется неопределенным, потому что ни на что в особенности не опирается.
Он не мог уже
думать о самом вопросе смерти, но невольно ему приходили мысли
о том, что теперь, сейчас, придется ему делать: закрывать глаза, одевать, заказывать гроб.
Но он не сделал ни
того, ни другого, а продолжал жить, мыслить и чувствовать и даже в это самое время женился и испытал много радостей и был счастлив, когда не
думал о значении своей жизни.
О матери Сережа не
думал весь вечер, но, уложившись в постель, он вдруг вспомнил
о ней и помолился своими словами
о том, чтобы мать его завтра, к его рожденью, перестала скрываться и пришла к нему.