Неточные совпадения
Ну,
да все это вздор, а только она, видя, что
ты уже не студент, уроков и костюма лишился и что по смерти барышни ей нечего уже
тебя на родственной ноге держать, вдруг испугалась; а так как
ты, с своей стороны, забился в угол и ничего прежнего не поддерживал, она и вздумала
тебя с квартиры согнать.
— А чего такого? На здоровье! Куда спешить? На свидание, что ли? Все время теперь наше. Я уж часа три
тебя жду; раза два заходил,
ты спал. К Зосимову два раза наведывался: нет дома,
да и только!
Да ничего, придет!.. По своим делишкам тоже отлучался. Я ведь сегодня переехал, совсем переехал, с дядей. У меня ведь теперь дядя…
Ну да к черту, за дело!.. Давай сюда узел, Настенька. Вот мы сейчас… А как, брат, себя чувствуешь?
— Гм! — сказал тот, — забыл! Мне еще давеча мерещилось, что
ты все еще не в своем… Теперь со сна-то поправился… Право, совсем лучше смотришь. Молодец!
Ну да к делу! Вот сейчас припомнишь. Смотри-ка сюда, милый человек.
—
Ну, и руки греет, и наплевать! Так что ж, что греет! — крикнул вдруг Разумихин, как-то неестественно раздражаясь, — я разве хвалил
тебе то, что он руки греет? Я говорил, что он в своем роде только хорош! А прямо-то, во всех-то родах смотреть — так много ль людей хороших останется?
Да я уверен, что за меня тогда совсем с требухой всего-то одну печеную луковицу дадут,
да и то если с
тобой в придачу!..
— Как, разве я не рассказывал? Аль нет?
Да бишь я
тебе только начало рассказывал… вот, про убийство старухи-то закладчицы, чиновницы…
ну, тут и красильщик теперь замешался…
—
Да вот
тебе еще двадцать копеек на водку. Ишь сколько денег! — протянул он Заметову свою дрожащую руку с кредитками, — красненькие, синенькие, двадцать пять рублей. Откудова? А откудова платье новое явилось? Ведь знаете же, что копейки не было! Хозяйку-то небось уж опрашивали…
Ну, довольно! Assez cause! [Довольно болтать! (фр.)] До свидания… приятнейшего!..
— Об чем?
Ну да черт с
тобой, пожалуй, не сказывай. Починкова, сорок семь, Бабушкина, помни!
Ну да, черт, не в том дело, а вот в чем:
ты сегодня в хозяйкиной квартире ночуешь (насилу уговорил ее!), а я в кухне: вот вам случай познакомиться покороче!
—
Ну, вот и увидишь!.. Смущает она меня, вот увидишь, увидишь! И так я испугалась: глядит она на меня, глядит, глаза такие, я едва на стуле усидела, помнишь, как рекомендовать начал? И странно мне: Петр Петрович так об ней пишет, а он ее нам рекомендует,
да еще
тебе! Стало быть, ему дорога!
—
Ну да,
да,
да, — торопливо и неизвестно чему поддакивал Разумихин, — так вот почему
тебя тогда… поразило отчасти… а знаешь,
ты и в бреду об каких-то колечках и цепочках все поминал!..
Ну да,
да… Это ясно, все теперь ясно.
—
Ну,
ты! следователь!..
Ну,
да черт с вами со всеми! — отрезал Разумихин и вдруг, рассмеявшись сам, с повеселевшим лицом, как ни в чем не бывало, подошел к Порфирию Петровичу.
— Не совсем здоров! — подхватил Разумихин. — Эвона сморозил! До вчерашнего дня чуть не без памяти бредил…
Ну, веришь, Порфирий, сам едва на ногах, а чуть только мы, я
да Зосимов, вчера отвернулись — оделся и удрал потихоньку и куролесил где-то чуть не до полночи, и это в совершеннейшем, я
тебе скажу, бреду, можешь
ты это представить! Замечательнейший случай!
—
Да как же мог
ты выйти, коли не в бреду? — разгорячился вдруг Разумихин. — Зачем вышел? Для чего?.. И почему именно тайком?
Ну был ли в
тебе тогда здравый смысл? Теперь, когда вся опасность прошла, я уж прямо
тебе говорю!
—
Ну вот хоть бы этот чиновник! — подхватил Разумихин, —
ну, не сумасшедший ли был
ты у чиновника? Последние деньги на похороны вдове отдал!
Ну, захотел помочь — дай пятнадцать, дай двадцать,
ну да хоть три целковых себе оставь, а то все двадцать пять так и отвалил!
—
Ну,
да хочешь я
тебе сейчас выведу, — заревел он, — что у
тебя белые ресницы единственно оттого только, что в Иване Великом тридцать пять сажен [Сажень — мера длины, равная 2,134 м. Колокольня Ивана Великого в Кремле высотой около 40 сажен, т. е. более 80 м.] высоты, и выведу ясно, точно, прогрессивно и даже с либеральным оттенком? Берусь!
Ну, хочешь пари!
Да вот, кстати же! — вскрикнул он, чему-то внезапно обрадовавшись, — кстати вспомнил, что ж это я!.. — повернулся он к Разумихину, — вот ведь
ты об этом Николашке мне тогда уши промозолил…
ну, ведь и сам знаю, сам знаю, — повернулся он к Раскольникову, — что парень чист,
да ведь что ж делать, и Митьку вот пришлось обеспокоить… вот в чем дело-с, вся-то суть-с: проходя тогда по лестнице… позвольте: ведь вы в восьмом часу были-с?
—
Да как же, вот этого бедного Миколку вы ведь как, должно быть, терзали и мучили, психологически-то, на свой манер, покамест он не сознался; день и ночь, должно быть, доказывали ему: «
ты убийца,
ты убийца…», —
ну, а теперь, как он уж сознался, вы его опять по косточкам разминать начнете: «Врешь, дескать, не
ты убийца! Не мог
ты им быть! Не свои
ты слова говоришь!»
Ну, так как же после этого должность не комическая?
— А жить-то, жить-то как будешь? Жить-то с чем будешь? — восклицала Соня. — Разве это теперь возможно?
Ну как
ты с матерью будешь говорить? (О, с ними-то, с ними-то что теперь будет!)
Да что я! Ведь
ты уж бросил мать и сестру. Вот ведь уж бросил же, бросил. О господи! — вскрикнула она, — ведь он уже это все знает сам!
Ну как же, как же без человека-то прожить! Что с
тобой теперь будет!
— Сам, сам; прощай! Потом еще кой-что расскажу, a теперь дело есть. Там… было одно время, что я подумал…
Ну да что; потом!.. Зачем мне теперь напиваться.
Ты меня и без вина напоил. Пьян ведь я, Родька! Без вина пьян теперь,
ну да прощай; зайду, очень скоро.
Я
тебя просто за пьяного и принимал,
да ты и был пьян», —
ну, что я вам тогда на это скажу, тем паче что ваше-то еще правдоподобнее, чем его, потому что в его показании одна психология, — что его рылу даже и неприлично, — а вы-то в самую точку попадаете, потому что пьет, мерзавец, горькую и слишком даже известен.
—
Ну да! — сказал, усмехаясь, Раскольников, — я за твоими крестами, Соня. Сама же
ты меня на перекресток посылала; что ж теперь, как дошло до дела, и струсила?
Да ведь
ты и сама хотела, чтоб я пошел,
ну вот и буду сидеть в тюрьме, и сбудется твое желание;
ну чего ж
ты плачешь?
Неточные совпадения
Анна Андреевна.
Ну вот! Боже сохрани, чтобы не поспорить! нельзя,
да и полно! Где ему смотреть на
тебя? И с какой стати ему смотреть на
тебя?
Хлестаков.
Да у меня много их всяких.
Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О
ты, что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..»
Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
Городничий. И не рад, что напоил.
Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)
Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного;
да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или
тебя хотят повесить.
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его.
Ну,
да постой,
ты у меня проговоришься. Я
тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Анна Андреевна.
Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из чего же
ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете.
Ну что, где они? А?
Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый: до тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!