Неточные совпадения
— Страшен сон,
да милостив бог, служба. Я
тебе загадку загадаю: сидит баба на грядке, вся в заплатках, кто на нее взглянет, тот и заплачет. Ну-ка, угадай?
—
Ну, так я уж сам скажусь: про Михея Зотыча Колобова слыхал? Видно, он самый… В гости пришел, а
ты меня прощелыгой
да конокрадом навеличиваешь. Полтораста верст пешком шел.
—
Ты посмотри на себя-то, — поговаривала Анна, —
тебе водку пить с Ермилычем
да с попом Макаром, а настоящего-то ничего и нет.
Ну, каков
ты есть человек, ежели
тебя разобрать? Вон глаза-то заплыли как от пьянства… Небойсь Галактион компании не ломает, а всегда в своем виде.
—
Да это
ты, Михей Зотыч? Тьфу, окаянный человек! — засмеялся грозный исправник. — Эк
тебя носит нелегкая! Хочешь коньяку? Нет?
Ну, я скоро в гости к
тебе на мельницу приеду.
— Э, вздор!.. Никто и ничего не узнает.
Да ты в первый раз, что ли, в Кунару едешь? Вот чудак. Уж хуже, брат, того, что про
тебя говорят, все равно не скажут.
Ты думаешь, что никто не знает, как
тебя дома-то золотят? Весь город знает…
Ну,
да все это пустяки.
—
Ну, я скажу
тебе, голубчик, по секрету,
ты далеко пойдешь… Очень далеко. Теперь ваше время…
да. Только помни старого сибирского волка, исправника Полуянова: такова бывает превратность судьбы. Был человек — и нет человека.
—
Ты бы то подумал, поп, — пенял писарь, —
ну, пришлют нового исправника, а он будет еще хуже. К этому-то уж мы все привесились, вызнали всякую его повадку, а к новому-то не будешь знать, с которой стороны и подойти. Этот нащечился, а новый-то приедет голенький
да голодный, пока насосется.
— Опять
ты глуп… Раньше-то
ты сам цену ставил на хлеб, а теперь будешь покупать по чужой цене. Понял теперь?
Да еще сейчас вам, мелкотравчатым мельникам, повадку дают, а после-то всех в один узел завяжут…
да… А
ты сидишь
да моргаешь… «Хорошо», говоришь. Уж на что лучше…
да…
Ну,
да это пустяки, ежели сурьезно разобрать. Дураков учат и плакать не велят… Похожи есть патреты. Вот как нашего брата выучат!
— Как это он мне сказал про свой-то банк, значит, Ермилыч, меня точно осенило. А возьму, напримерно, я,
да и открою ссудную кассу в Заполье, как
ты полагаешь? Деньжонок у меня скоплено тысяч за десять, вот рухлядишку побоку, —
ну, близко к двадцати набежит. Есть другие мелкие народы, которые прячут деньжонки по подпольям…
да. Одним словом, оборочусь.
— Сами управимся, бог даст… а
ты только плант наведи. Не следовало бы
тебе по-настоящему так с отцом разговаривать, —
ну,
да уж бог с
тобой… Яйца умнее курицы по нынешним временам.
— А
ты всем скажи: отец, мол, родной виноват, — добавил Михей Зотыч с прежнею улыбкой. — Отец насильно женил…
Ну, и будешь прав,
да еще тебя-то пожалеют, особливо которые бабы ежели с жиру бесятся. Чужие-то люди жалостливее.
—
Ну, милый зятек, как мы будем с
тобой разговаривать? — бормотал он, размахивая рукой. — Оно тово…
да… Наградил господь меня зятьками, нечего сказать. Один в тюрьме сидит, от другого жена убежала, третий… Настоящий альбом! Истинно благословил господь за родительские молитвы.
— Молода
ты, Харитина, — с подавленною тоской повторял Полуянов, с отеческой нежностью глядя на жену. — Какой я
тебе муж был? Так, одно зверство. Если бы
тебе настоящего мужа…
Ну,
да что об этом говорить! Вот останешься одна, так тогда устраивайся уж по-новому.
— Все-таки нужно съездить к нему в острог, — уговаривала Прасковья Ивановна. — После, как знаешь, а сейчас нехорошо. Все будут пальцами на
тебя показывать. А что касается…
Ну,
да за утешителями дело не станет!
—
Ну, это уж мое дело! Я уговорю доктора, а
ты к Серафиме съезди…
да.
—
Ты уж меня извини, что по-деревенски ввалился без спросу, — оправдывался Замараев. — Я было заехал к тестю,
да он меня так повернул…
Ну, бог с ним. Я и поехал к
тебе.
— Я? Пьяный? — повторил машинально Галактион, очевидно не понимая значения этих слов. — Ах,
да!.. Действительно, пьян…
тобой пьян.
Ну, смотри на меня и любуйся, несчастная. Только я не пьян, а схожу с ума. Смейся надо мной, радуйся. Ведь
ты знала, что я приду, и вперед радовалась?
Да, вот я и пришел.
—
Ну,
ну, ладно… Притвори-ка дверь-то. Ладно… Так вот какое дело. Приходится везти мне эту стеариновую фабрику на своем горбу… Понимаешь? Деньжонки у меня есть…
ну, наскребу тысяч с сотню. Ежели их отдать — у самого ничего не останется. Жаль… Тоже наживал…
да. Я и хочу так сделать: переведу весь капитал на жену, а сам тоже буду векселя давать, как Ечкин.
Ты ведь знаешь законы, так как это самое дело, по-твоему?
—
Да ты никак с ума спятил?! — закричал старик. — Ведь Анфуса Гавриловна, чай, была моя жена, —
ну, значит, все мое… Я же все заводил. Кажется, хозяин в дому, а
ты пристаешь… Вон!
—
Да ведь это мне зарез… Сам себя зарезал… Голубчик, нельзя ли поправить как-нибудь?
Ну, подпишись третьим
ты сам.
— Пришел в сапогах, а ушел босиком? На что чище… Вон и
ты какое себе рыло наел на легком-то хлебе…
да. Что же, оно уж завсегда так: лупи яичко — не сказывай, облупил — не показывай.
Ну, чиновник, а
ты как думаешь, возьмут меня на вашей мельнице в заклад?
— Убил
ты бобра, Симон…
да.
Ну, не дурак ли
ты после этого, а?
Да ведь
тебя как бить надо, а?
— Вот, вот… Еще первого такого-то человека вижу…
да. А я теперь вольный казак. По рукам и по ногам вязала дочь.
Ну, много ли мне одному нужно? Слава
тебе, господи!
— Нет, папа, отлично понимаю.
Ну, скажи, пожалуйста, для чего нам много денег: ведь
ты два обеда не съешь, а я не надену два платья?.. Потом, много ли богатых людей на свете,
да и вопрос, счастливее ли они от своего богатства?
Неточные совпадения
Анна Андреевна.
Ну вот! Боже сохрани, чтобы не поспорить! нельзя,
да и полно! Где ему смотреть на
тебя? И с какой стати ему смотреть на
тебя?
Хлестаков.
Да у меня много их всяких.
Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О
ты, что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..»
Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
Городничий. И не рад, что напоил.
Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)
Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного;
да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или
тебя хотят повесить.
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его.
Ну,
да постой,
ты у меня проговоришься. Я
тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Анна Андреевна.
Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из чего же
ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете.
Ну что, где они? А?
Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый: до тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!