Неточные совпадения
Подозрительность этого человека, казалось, все более и более увеличивалась; слишком уж князь не подходил под разряд вседневных посетителей, и
хотя генералу довольно часто, чуть не ежедневно, в известный час приходилось принимать, особенно по
делам, иногда даже очень разнообразных гостей, но, несмотря на привычку и инструкцию довольно широкую, камердинер был в большом сомнении; посредничество секретаря для доклада было необходимо.
— О, почти не по
делу! То есть, если
хотите, и есть одно
дело, так только совета спросить, но я, главное, чтоб отрекомендоваться, потому я князь Мышкин, а генеральша Епанчина тоже последняя из княжон Мышкиных, и, кроме меня с нею, Мышкиных больше и нет.
Хочешь ты или не
хочешь, в самом
деле?
Известно было, что генерал приготовил ко
дню рождения Настасьи Филипповны от себя в подарок удивительный жемчуг, стоивший огромной суммы, и подарком этим очень интересовался,
хотя и знал, что Настасья Филипповна — женщина бескорыстная.
Накануне
дня рождения Настасьи Филипповны он был как в лихорадке,
хотя и ловко скрывал себя.
— Значит, коль находят, что это не женское
дело, так тем самым
хотят сказать (а стало быть, оправдать), что это
дело мужское. Поздравляю за логику. И вы так же, конечно, думаете?
— Я
хочу ему два слова сказать — и довольно! — быстро отрезала генеральша, останавливая возражение. Она была видимо раздражена. — У нас, видите ли, князь, здесь теперь всё секреты. Всё секреты! Так требуется, этикет какой-то, глупо. И это в таком
деле, в котором требуется наиболее откровенности, ясности, честности. Начинаются браки, не нравятся мне эти браки…
— А я вас именно
хотел попросить, не можете ли вы, как знакомый, ввести меня сегодня вечером к Настасье Филипповне? Мне это надо непременно сегодня же; у меня
дело; но я совсем не знаю, как войти. Я был давеча представлен, но все-таки не приглашен: сегодня там званый вечер. Я, впрочем, готов перескочить через некоторые приличия, и пусть даже смеются надо мной, только бы войти как-нибудь.
— Я было
хотел вас познакомить с Ипполитом, — сказал Коля, — он старший сын этой куцавеешной капитанши и был в другой комнате; нездоров и целый
день сегодня лежал.
— Гениальная мысль! — подхватил Фердыщенко. — Барыни, впрочем, исключаются, начинают мужчины;
дело устраивается по жребию, как и тогда! Непременно, непременно! Кто очень не
хочет, тот, разумеется, не рассказывает, но ведь надо же быть особенно нелюбезным! Давайте ваши жеребьи, господа, сюда, ко мне, в шляпу, князь будет вынимать. Задача самая простая, самый дурной поступок из всей своей жизни рассказать, — это ужасно легко, господа! Вот вы увидите! Если же кто позабудет, то я тотчас берусь напомнить!
— Представьте себе, господа, своим замечанием, что я не мог рассказать о моем воровстве так, чтобы стало похоже на правду, Афанасий Иванович тончайшим образом намекает, что я и не мог в самом
деле украсть (потому что это вслух говорить неприлично),
хотя, может быть, совершенно уверен сам про себя, что Фердыщенко и очень бы мог украсть!
— Просто-запросто, как пришлось к
делу, так и стыдно стало рассказывать, вот и
хотите князя с собой же прицепить, благо он безответный, — отчеканила Дарья Алексеевна.
Что же касается Афанасия Ивановича, то, конечно, он себя компрометировать в таких приключениях не мог; но он слишком был заинтересован в
деле,
хотя бы и принимавшем такой сумасшедший оборот; да и Настасья Филипповна выронила на его счет два-три словечка таких, что уехать никак нельзя было, не разъяснив окончательно
дела.
— Настасья Филипповна, полно, матушка, полно, голубушка, — не стерпела вдруг Дарья Алексеевна, — уж коли тебе так тяжело от них стало, так что смотреть-то на них! И неужели ты с этаким отправиться
хочешь, хоть и за сто бы тысяч! Правда, сто тысяч, ишь ведь! А ты сто тысяч-то возьми, а его прогони, вот как с ними надо делать; эх, я бы на твоем месте их всех… что в самом-то
деле!
— Я теперь во хмелю, генерал, — засмеялась вдруг Настасья Филипповна, — я гулять
хочу! Сегодня мой
день, мой табельный
день, мой высокосный
день, я его давно поджидала. Дарья Алексеевна, видишь ты вот этого букетника, вот этого monsieur aux camеlias, [господина с камелиями (фр.).] вот он сидит да смеется на нас…
— Изложение
дела. Я его племянник, это он не солгал, хоть и всё лжет. Я курса не кончил, но кончить
хочу и на своем настою, потому что у меня есть характер. А покамест, чтобы существовать, место одно беру в двадцать пять рублей на железной дороге. Сознаюсь, кроме того, что он мне раза два-три уже помог. У меня было двадцать рублей, и я их проиграл. Ну, верите ли, князь, я был так подл, так низок, что я их проиграл!
— Какое до того
дело, что это напряжение ненормальное, если самый результат, если минута ощущения, припоминаемая и рассматриваемая уже в здоровом состоянии, оказывается в высшей степени гармонией, красотой, дает неслыханное и негаданное дотоле чувство полноты, меры, примирения и встревоженного молитвенного слития с самым высшим синтезом жизни?» Эти туманные выражения казались ему самому очень понятными,
хотя еще слишком слабыми.
Впрочем, в
день переезда в Павловск, то есть на третий
день после припадка, князь уже имел по наружности вид почти здорового человека,
хотя внутренно чувствовал себя всё еще не оправившимся.
Князь намекал на то, что Лебедев хоть и разгонял всех домашних под видом спокойствия, необходимого больному, но сам входил к князю во все эти три
дня чуть не поминутно, и каждый раз сначала растворял дверь, просовывал голову, оглядывал комнату, точно увериться
хотел, тут ли? не убежал ли? и потом уже на цыпочках, медленно, крадущимися шагами, подходил к креслу, так что иногда невзначай пугал своего жильца.
Генеральша решительно осердилась на эти замечания и готова была биться об заклад, что князь явится по крайней мере на другой же
день,
хотя «это уже будет и поздно».
— А я говорю А. Н. Б., и так
хочу говорить, — с досадой перебила Аглая, — как бы то ни было, а ясное
дело, что этому бедному рыцарю уже всё равно стало: кто бы ни была и что бы ни сделала его дама.
— Удивил, изумил! — твердил Иван Федорович в ответ на все вопросы. — Я верить не
хотел, когда еще давеча его в Петербурге встретил. И зачем так вдруг, вот задача? Сам первым
делом кричит, что не надо стулья ломать.
— Это будет очень хорошо, если вы сейчас же и сами это
дело окончите, — сказала Аглая, с какою-то особенною серьезностию подходя к князю, — а нам всем позволите быть вашими свидетелями. Вас
хотят замарать, князь, вам надо торжественно оправдать себя, и я заранее ужасно рада за вас.
— Я тоже
хочу, чтобы кончилась наконец эта гнусная претензия, — вскричала генеральша, — хорошенько их, князь, не щади! Мне уши этим
делом прожужжали, и я много крови из-за тебя испортила. Да и поглядеть любопытно. Позови их, а мы сядем. Аглая хорошо придумала. Вы об этом что-нибудь слышали, князь? — обратилась она к князю Щ.
Это, собственно, некоторое последствие нигилизма, но не прямым путем, а понаслышке и косвенно, и не в статейке какой-нибудь журнальной заявляют себя, а уж прямо на деле-с; не о бессмысленности, например, какого-нибудь там Пушкина
дело идет, и не насчет, например, необходимости распадения на части России; нет-с, а теперь уже считается прямо за право, что если очень чего-нибудь захочется, то уж ни пред какими преградами не останавливаться,
хотя бы пришлось укокошить при этом восемь персон-с.
— Я ведь только удивился, что господину Бурдовскому удалось… но… я
хочу сказать, что если вы уже предали это
дело гласности, то почему же вы давеча так обиделись, когда я при друзьях моих об этом же
деле заговорил?
Если же вы не
захотите нас удовлетворить, то есть ответите: нет, то мы сейчас уходим, и
дело прекращается; вам же в глаза говорим, при всех ваших свидетелях, что вы человек с умом грубым и с развитием низким; что называться впредь человеком с честью и совестью вы не смеете и не имеете права, что это право вы слишком дешево
хотите купить.
После слов племянника Лебедева последовало некоторое всеобщее движение, и поднялся даже ропот,
хотя во всем обществе все видимо избегали вмешиваться в
дело, кроме разве одного только Лебедева, бывшего точно в лихорадке. (Странное
дело: Лебедев, очевидно, стоявший за князя, как будто ощущал теперь некоторое удовольствие фамильной гордости после речи своего племянника; по крайней мере с некоторым особенным видом довольства оглядел всю публику.)
Что же касается до его сердца, до его добрых
дел, о, конечно, вы справедливо написали, что я тогда был почти идиотом и ничего не мог понимать (
хотя я по-русски все-таки говорил и мог понимать), но ведь могу же я оценить всё, что теперь припоминаю…
— Позвольте, — визжал Ипполит, — не слишком ли это будет чувствительно? Мы не дети. Вы
хотели идти прямо к
делу, десятый час, это вспомните.
— Я бы удивился, совсем, впрочем, не зная света (я сознаюсь в этом), тому, что вы не только сами остались в обществе давешней нашей компании, для вас неприличной, но и оставили этих… девиц выслушивать
дело скандальное,
хотя они уже всё прочли в романах.
Я, может быть, впрочем, не знаю… потому что сбиваюсь, но во всяком случае, кто, кроме вас, мог остаться… по просьбе мальчика (ну да, мальчика, я опять сознаюсь) провести с ним вечер и принять… во всем участие и… с тем… что на другой
день стыдно… (я, впрочем, согласен, что не так выражаюсь), я все это чрезвычайно хвалю и глубоко уважаю,
хотя уже по лицу одному его превосходительства, вашего супруга, видно, как всё это для него неприятно…
— Да почти ничего дальше, — продолжал Евгений Павлович, — я только
хотел заметить, что от этого
дело может прямо перескочить на право силы, то есть на право единичного кулака и личного захотения, как, впрочем, и очень часто кончалось на свете. Остановился же Прудон на праве силы. В американскую войну многие самые передовые либералы объявили себя в пользу плантаторов, в том смысле, что негры суть негры, ниже белого племени, а стало быть, право силы за белыми…
Но
дело в том, милый князь, что я
хотел спросить вас, не знаете ли вы-то чего?
— И я не верю, хоть есть улики. Девка своевольная, девка фантастическая, девка сумасшедшая! Девка злая, злая, злая! Тысячу лет буду утверждать, что злая! Все они теперь у меня такие, даже эта мокрая курица, Александра, но эта уж из рук вон выскочила. Но тоже не верю! Может быть, потому что не
хочу верить, — прибавила она как будто про себя. — Почему ты не приходил? — вдруг обернулась она опять к князю. — Все три
дня почему не приходил? — нетерпеливо крикнула ему она другой раз.
Я
хочу, чтобы вы каждый
день стреляли по нескольку раз и непременно бы научились в цель попадать.
Гости были всё знакомые князя, но странно было, что они собрались разом все, точно по зову,
хотя князь никого не звал, а про
день своего рождения он и сам только что вспомнил нечаянно.
Все встретили князя криками и пожеланиями, окружили его. Иные были очень шумны, другие гораздо спокойнее, но все торопились поздравить, прослышав о
дне рождения, и всякий ждал своей очереди. Присутствие некоторых лиц заинтересовало князя, например Бурдовского; но всего удивительнее было, что среди этой компании очутился вдруг и Евгений Павлович; князь почти верить себе не
хотел и чуть не испугался, увидев его.
— По лицу видно. Поздоровайтесь с господами и присядьте к нам сюда поскорее. Я особенно вас ждал, — прибавил он, значительно напирая на то, что он ждал. На замечание князя: не повредило бы ему так поздно сидеть? — он отвечал, что сам себе удивляется, как это он три
дня назад умереть
хотел, и что никогда он не чувствовал себя лучше, как в этот вечер.
Наконец,
хотя бессовестно и непорядочно так прямо преследовать человека, но я вам прямо скажу: я пришел искать вашей дружбы, милый мой князь; вы человек бесподобнейший, то есть не лгущий на каждом шагу, а может быть, и совсем, а мне в одном
деле нужен друг и советник, потому что я решительно теперь из числа несчастных…
«Не
хочу солгать: действительность ловила и меня на крючок в эти шесть месяцев и до того иногда увлекала, что я забывал о моем приговоре или, лучше, не
хотел о нем думать и даже делал
дела.
— Нет, покамест одно только рассуждение, следующее: вот мне остается теперь месяца два-три жить, может, четыре; но, например, когда будет оставаться всего только два месяца, и если б я страшно
захотел сделать одно доброе
дело, которое бы потребовало работы, беготни и хлопот, вот вроде
дела нашего доктора, то в таком случае я ведь должен бы был отказаться от этого
дела за недостатком остающегося мне времени и приискивать другое «доброе
дело», помельче, и которое в моих средствах (если уж так будет разбирать меня на добрые
дела).
Неужели там и в самом
деле кто-нибудь обидится тем, что я не
хочу подождать двух недель?
Что ж, может быть, я и
хочу воспользоваться последнею возможностью
дела?
— Ну, довольно, надо торопиться, — заключила она, выслушав всё, — всего нам только час здесь быть, до восьми часов, потому что в восемь часов мне надо непременно быть дома, чтобы не узнали, что я здесь сидела, а я за
делом пришла; мне много нужно вам сообщить. Только вы меня совсем теперь сбили. Об Ипполите я думаю, что пистолет у него так и должен был не выстрелить, это к нему больше идет. Но вы уверены, что он непременно
хотел застрелиться и что тут не было обману?
— Вот в чем всё
дело, для чего я вас позвала: я
хочу сделать вам предложение быть моим другом. Что вы так вдруг на меня уставились? — прибавила она почти с гневом.
Почему именно вам
хотел я всё это рассказать, и вам одной, — не знаю; может быть, потому что вас в самом
деле очень любил.
Но всего тут ужаснее то, что она и сама, может быть, не знала того, что только мне
хочет доказать это, а бежала потому, что ей непременно, внутренно хотелось сделать позорное
дело, чтобы самой себе сказать тут же: «Вот ты сделала новый позор, стало быть, ты низкая тварь!» О, может быть, вы этого не поймете, Аглая!
— Видите, Лукьян Тимофеич, тут страшное
дело в ошибке. Этот Фердыщенко… я бы не желал говорить про него дурного… но этот Фердыщенко… то есть, кто знает, может быть, это и он!.. Я
хочу сказать, что, может быть, он и в самом
деле способнее к тому, чем… чем другой.
Аглаи он просто тогда испугался, но не бросил с нею
дела, а тянул его, на всякий случай,
хотя никогда не верил серьезно, что она снизойдет до него.