Неточные совпадения
Наталью же беременность
сделала еще более сосредоточенной и молчаливой; она глубже ушла в себя, поглощенная биением новой
жизни под сердцем своим. Но улыбка ее губ стала яснее, и в глазах порой вспыхивало что-то новое, слабое и робкое, как первый проблеск утренней зари.
И опять же мы не для нее живем, и она нам экзамента производить не может… мы нашу
жизнь на свою колодку должны
делать.
Первый раз в
жизни находясь среди таких парадных людей, он видел, что они и едят и говорят — всё
делают лучше его, и чувствовал, что от Медынской, сидевшей как раз против него, его отделяет не стол, а высокая гора.
— Да-а, — задумчиво заговорила девушка, — с каждым днем я все больше убеждаюсь, что жить — трудно… Что мне
делать? Замуж идти? За кого? За купчишку, который будет всю
жизнь людей грабить, пить, в карты играть? Не хочу! Я хочу быть личностью… я — личность, потому что уже понимаю, как скверно устроена
жизнь. Учиться? Разве отец пустит… Бежать? Не хватает храбрости… Что же мне
делать?
— Ах, не
делайте этого! Пожалейте себя… Вы такой… славный!.. Есть в вас что-то особенное, — что? Не знаю! Но это чувствуется… И мне кажется, вам будет ужасно трудно жить… Я уверена, что вы не пойдете обычным путем людей вашего круга… нет! Вам не может быть приятна
жизнь, целиком посвященная погоне за рублем… о, нет! Я знаю, — вам хочется чего-то иного… да?
Ох,
жизнь!» А не сами вы ее
делали?
— Да, парень! Думай… — покачивая головой, говорил Щуров. — Думай, как жить тебе… О-о-хо-хо! как я давно живу! Деревья выросли и срублены, и дома уже построили из них… обветшали даже дома… а я все это видел и — все живу! Как вспомню порой
жизнь свою, то подумаю: «Неужто один человек столько
сделать мог? Неужто я все это изжил?..» — Старик сурово взглянул на Фому, покачал головой и умолк…
— То самое! — твердо сказал старик. — Смутилась Россия, и нет в ней ничего стойкого: все пошатнулось! Все набекрень живут, на один бок ходят, никакой стройности в
жизни нет… Орут только все на разные голоса. А кому чего надо — никто не понимает! Туман на всем… туманом все дышат, оттого и кровь протухла у людей… оттого и нарывы… Дана людям большая свобода умствовать, а
делать ничего не позволено — от этого человек не живет, а гниет и воняет…
…Все эти люди, как и он, охвачены тою же темной волной и несутся с нею, словно мусор. Всем им — боязно, должно быть, заглянуть вперед, чтобы видеть, куда же несет их эта бешено-сильная волна. И, заливая вином свой страх, они барахтаются, орут,
делают что-то нелепое, дурачатся, шумят, шумят, и никогда им не бывает весело. Он тоже все это
делал. Теперь ему казалось, что
делал он все это для того, чтобы скорее миновать темную полосу
жизни.
— А ежели нам и Волгу досуха выпить да еще вот этой горой закусить — и это забудется, ваше степенство. Все забудется, — жизнь-то длинна… Таких делов, чтобы высоко торчали, — не нам
делать…
— Душа у меня болит! — азартно воскликнул Фома. — И оттого болит, что — не мирится! Давай ей ответ, как жить? Для чего? Вот — крестный, — он с умом! Он говорит —
жизнь делай! А все говорят — заела нас
жизнь!
— Что вы всё хвалитесь? Чем тебе хвалиться? Сын-то твой где? Дочь-то твоя — что такое? Эх ты… устроитель
жизни! Ну, умен ты, — все знаешь: скажи — зачем живешь? Не умрешь, что ли? Что ты
сделал за
жизнь? Чем тебя помянут?..
— Ты сказал — я не поняла — как это? Я спросила: «Если все это утопии, по-твоему, если это невозможно… мечты… то что же
делать человеку, которого не удовлетворяет
жизнь?»
— Я собрал бы остатки моей истерзанной души и вместе с кровью сердца плюнул бы в рожи нашей интеллигенции, чер-рт ее побери! Я б им сказал: «Букашки! вы, лучший сок моей страны! Факт вашего бытия оплачен кровью и слезами десятков поколений русских людей! О! гниды! Как вы дорого стоите своей стране! Что же вы
делаете для нее? Превратили ли вы слезы прошлого в перлы? Что дали вы
жизни? Что
сделали? Позволили победить себя? Что
делаете? Позволяете издеваться над собой…»
Что они, судьи наши,
сделали, чем
жизнь украсили?
Видя в вас первых людей
жизни, самых трудящихся и любящих труды свои, видя в вас людей, которые всё
сделали и всё могут
сделать, — вот я всем сердцем моим, с уважением и любовью к вам поднимаю этот свой полный бокал — за славное, крепкое духом, рабочее русское купечество…
— Это мы всё
сделали! — кричал Яков Тарасович, указывая на реку. — Наше все! Мы
жизнь строили!
— Ну, говорилось тут, что это вы
жизнь делали… что вы
сделали самое настоящее и верное…
— О, с-сволочи! — воскликнул Гордеев, качая головой. — Что вы
сделали? Не
жизнь вы
сделали — тюрьму… Не порядок вы устроили — цепи на человека выковали… Душно, тесно, повернуться негде живой душе… Погибает человек!.. Душегубы вы… Понимаете ли, что только терпением человеческим вы живы?
— Вы не
жизнь строили — вы помойную яму
сделали! Грязищу и духоту развели вы делами своими. Есть у вас совесть? Помните вы бога? Пятак — ваш бог! А совесть вы прогнали… Куда вы ее прогнали? Кровопийцы! Чужой силой живете… чужими руками работаете! Сколько народу кровью плакало от великих дел ваших? И в аду вам, сволочам, места нет по заслугам вашим… Не в огне, а в грязи кипящей варить вас будут. Веками не избудете мучений…
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не
сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу
жизнь свою».
Стародум. Ты знаешь, что я одной тобой привязан к
жизни. Ты должна
делать утешение моей старости, а мои попечении твое счастье. Пошед в отставку, положил я основание твоему воспитанию, но не мог иначе основать твоего состояния, как разлучась с твоей матерью и с тобою.
Сделавши это, он улыбнулся. Это был единственный случай во всей многоизбиенной его
жизни, когда в лице его мелькнуло что-то человеческое.
Таким образом, однажды, одевшись лебедем, он подплыл к одной купавшейся девице, дочери благородных родителей, у которой только и приданого было, что красота, и в то время, когда она гладила его по головке,
сделал ее на всю
жизнь несчастною.
В сей крайности вознамерились они сгоряча меня на всю
жизнь несчастным
сделать, но я тот удар отклонил, предложивши господину градоначальнику обратиться за помощью в Санкт-Петербург, к часовых и органных дел мастеру Винтергальтеру, что и было ими выполнено в точности.