— Пред Максимкой? — не веря
своим ушам, спросил Кожемякин, искоса взглянув на дядю Марка, а тот, разбрасывая пышную бороду быстрыми движениями руки, тихо упрашивал...
Неточные совпадения
Вышла Палага, положила подбородок
свой на плечо Матвея, как лошадь, и печально шептала в
ухо ему...
Этот парень всегда вызывал у Кожемякина презрение
своей жестокостью и озорством; его ругательство опалило юношу гневом, он поднял ногу, с размаху ударил озорника в живот и, видя, что он, охнув, присел, молча пошёл прочь. Но Кулугуров и Маклаков бросились на него сзади, ударами по
уху свалили на снег и стали топтать ногами, приговаривая...
Он всё знает: заболела лошадь — взялся лечить, в четверо суток поставил на ноги. Глядел я, как балованая Белка косит на него добрый
свой глаз и за
ухо его губами хватает, хорошо было на душе у меня. А он ворчит...
Запрягая лошадь, чтобы ехать за водой, он дважды молча ударил её кулаком по морде, а когда она, избалованная ласками Максима, метнулась в сторону, прядая
ушами и выкатив испуганные глаза, он пнул её в живот длинной
своей ногой.
Беленькая, тонкая и гибкая, она сбросила с головы платок, кудрявые волосы осыпались на лоб и щёки ей, закрыли весёлые глаза; бросив книгу на стул, она оправляла их длинными пальцами, забрасывая за
уши, маленькие и розовые, — она удивительно похожа была на
свою мать, такая же куколка, а старое, длинное платье, как будто знакомое Кожемякину, усиливало сходство.
По лицам людей, кипевших в его доме, по их разговорам и тревожным глазам Любы он знал, что жизнь возмущается всё глубже, волнение людей растёт всё шире, и тем сильней разгоралось в нём желание писать
свои слова — они гудели в
ушах его колокольным звоном, как бы доносясь издали и предвещая праздник, благовестя о новой жизни.
Они слышали
своим ухом весь бесчисленный мир насекомых, наполнявших траву, весь их треск, свист, стрекотанье, — все это звучно раздавалось среди ночи, очищалось в свежем воздухе и убаюкивало дремлющий слух.
Кабанова. Поверила бы я тебе, мой друг, кабы своими глазами не видала да
своими ушами не слыхала, каково теперь стало почтение родителям от детей-то! Хоть бы то-то помнили, сколько матери болезней от детей переносят.
Они громко роптали, и Иван Игнатьич, исполнитель комендантского распоряжения, слышал
своими ушами, как они говорили: «Вот ужо тебе будет, гарнизонная крыса!» Комендант думал в тот же день допросить своего арестанта; но урядник бежал из-под караула, вероятно при помощи своих единомышленников.
— Ну, а у вас как? Говорите громче и не быстро, я плохо слышу, хина оглушает, — предупредил он и, словно не надеясь, что его поймут, поднял руки и потрепал пальцами мочки
своих ушей; Клим подумал, что эти опаленные солнцем темные уши должны трещать от прикосновения к ним.
— Есть ли такой ваш двойник, — продолжал он, глядя на нее пытливо, — который бы невидимо ходил тут около вас, хотя бы сам был далеко, чтобы вы чувствовали, что он близко, что в нем носится частица вашего существования, и что вы сами носите в себе будто часть чужого сердца, чужих мыслей, чужую долю на плечах, и что не одними только своими глазами смотрите на эти горы и лес, не одними
своими ушами слушаете этот шум и пьете жадно воздух теплой и темной ночи, а вместе…
Неточные совпадения
Вронский снял с
своей головы мягкую с большими полями шляпу и отер платком потный лоб и отпущенные до половины
ушей волосы, зачесанные назад и закрывавшие его лысину. И, взглянув рассеянно на стоявшего еще и приглядывавшегося к нему господина, он хотел пройти.
Вронский чувствовал эти направленные на него со всех сторон глаза, но он ничего не видел, кроме
ушей и шеи
своей лошади, бежавшей ему навстречу земли и крупа и белых ног Гладиатора, быстро отбивавших такт впереди его и остававшихся всё в одном и том же расстоянии.
Старая, седая Ласка, ходившая за ними следом, села осторожно против него и насторожила
уши. Солнце спускалось на крупный лес; и на свете зари березки, рассыпанные по осиннику, отчетливо рисовались
своими висящими ветвями с надутыми, готовыми лопнуть почками.
«Всё-таки он хороший человек, правдивый, добрый и замечательный в
своей сфере, — говорила себе Анна, вернувшись к себе, как будто защищая его пред кем-то, кто обвинял его и говорил, что его нельзя любить. Но что это
уши у него так странно выдаются! Или он обстригся?»
И, к удивлению
своему, Долли увидала, что Анна покраснела до
ушей, до вьющихся черных косиц на шее.