Неточные совпадения
В головах кровати, на высокой подставке,
горит лампа, ровный свет тепло облил подушки за спиной старика, его жёлтое голое темя и большие уши,
не закрытые узеньким венчиком седых волос.
Задумчиво потрескивая,
горит хрустальная лампада на серебряных цепях, освещая вверху ласковые лики Иисуса, богородицы, Ивана Крестителя, в середине Николая Чудотворца,
Не рыдай мене мати и Василия Блаженного, а в нижнем ряду образа Кирилла и Мефодия, Антония и Феодосия и московских чудотворцев Петра, Алексия, Ионы.
«Оканчивая воспоминания мои о жизни, столь жалостной и постыдной, с
горем скажу, что
не единожды чувствовал я, будто некая сила, мягко и неощутимо почти, толкала меня на путь иной, неведомый мне, но, вижу, несравнимо лучший того, коим я ныне дошёл до смерти по лени духовной и телесной, потому что все так идут.
— Холмы-горы! — отзывался лекарь, брызгая весёлым звоном струн, а Матвей смотрел на него и
не мог понять — где у лекаря коленки.
— Ведь ты
не маленький, видишь ведь: старый тятя твой, хиреет он, а я — молодая, мне ласки-то хочется! Родненький, что будет, если скажешь? Мне — побои, ему —
горе, да и этому, — ведь и его жалко! А уж я тебя обрадую: вот слободские придут огород полоть, погоди-ка…
«Пусть
горе моё будет в радость тебе и грех мой — на забаву,
не пожалуюсь ни словом никогда, всё на себя возьму перед господом и людьми! Так ты обласкал всю меня и утешил, золотое сердце, цветочек тихий! Как в ручье выкупалась я, и словно душу ты мне омыл — дай тебе господи за ласку твою всё счастье, какое есть…»
Ночами, чувствуя, что в сердце его, уже отравленном, отгнивает что-то дорогое и хорошее, а тело
горит в бурном вожделении, он бессильно плакал, — жалко и горько было сознавать, что каждый день
не даёт, а отнимает что-то от души и становится в ней пусто, как в поле за городом.
На льду реки Путаницы начались бои: каждый праздник, после обеда, из слободки, засыпанной снегом до крыш и
не видной на земле, серыми комьями выкатывались мальчишки. Перебежав реку, они кричали на
гору...
Не во сне ли вижу я,
Аль горя-чая молитва
Доле-тела до царя?
Не с росой ли ты спустилась,
Не во сне ли ви-жу я,
Аль горя-чая моли-итва
Доле-тела до царя?
Это уж каждогодно город
горит, даже и смотреть мало интересно,
не токмо писать про это.
— Вы
не знаете — много
сгорело леса?
Дошли до Мордовского городища — четырёх бугров, поросших дёрном, здесь окуровцы зарывали опойц [Опойца, опоец и опийца — кто опился вина,
сгорел, помер с опою. Где опойцу похоронят, там шесть недель дожди (стеной) стоят, почему и стараются похоронить его на распутье, на меже — Ред.] и самоубийц; одно место, ещё недавно взрытое,
не успело зарасти травой, и казалось, что с земли содрали кожу.
Человек двусоставен, в двусоставе этом и есть вечное
горе его: плоть от дьявола, душа от бога, дьявол хочет, чтоб душа содеялась участницей во всех грехах плотских, человек же
не должен этого допускать.
И вот начала она меня прикармливать: то сладенького даст, а то просто так, глазами обласкает, ну, а известно, о чём в эти годы мальчишки думают, — вытягиваюсь я к ней, как травина к теплу. Женщина захочет — к ней и камень прильнёт,
не то что живое. Шло так у нас месяца три — ни в
гору, ни под
гору, а в
горе, да на
горе: настал час, подошла она вплоть ко мне, обнимает, целует, уговаривает...
Это наше общее, общерусское: у народа мысль на восток заскакивает, а у нас, образованных, вперёд, на запад, и отсюда великое,
не сознаваемое нами
горе, мучительнейшее
горе и стояние на одном месте многие века.
— Пей, что
не пьёшь? Нагляделся я, брат! Есть которые, они будто довольны, вопьются в дело, словно клещ в собаку, и дябят в нём, надуваются. Эти вроде пьяниц, у них привычка уж, а вдруг и они — запьют или ещё что, — и пошёл камнем под
гору!
Ой, меня матушка моя породи-ила,
Ой, да на
горе, значит, на беду,
Эх, и
не дала она ль мне доли,
Ой, сам я долюшки своей
не найду!..
Я
не пошёл за ним, видя по лицу его, что он уже переломил
горе.
Думаю я про него: должен был этот человек знать какое-то великое счастье, жил некогда великой и страшной радостью,
горел в огне — осветился изнутри,
не угасил его и себе, и по сей день светит миру душа его этим огнём, да
не погаснет по вся дни жизни и до последнего часа.
«Вдруг ударило солнце теплом, и земля за два дня обтаяла, как за неделю; в ночь сегодня вскрылась Путаница, и нашёлся Вася под мостом, ниже портомойни. Сильно побит, но сам в реку бросился или сунул кто —
не дознано пока. Виня Ефима, полиция допрашивала его, да он столь
горем ушиблен, что заговариваться стал и никакого толка от него
не добились. Максим держит руки за спиной и молчит, точно заснул; глаза мутные, зубы стиснул.
— Они уже сошлись. Да, уже; хотя я говорила ей: «Дуня, ничего хорошего, кроме
горя и обиды, ты
не найдёшь с ним!»
— И обязательно, чтобы спичка была серная, русская, а
не шведская. Русская спичка
горит лениво, разноцветно и прескверно пахнет…
«Верит», — думал Кожемякин. И всё яснее понимал, что эти люди
не могут стать детьми,
не смогут жить иначе, чем жили, — нет мира в их грудях,
не на чем ему укрепиться в разбитом, разорванном сердце. Он наблюдал за ними
не только тут, пред лицом старца, но и там, внизу, в общежитии; он знал, что в каждом из них тлеет свой огонь и неслиянно будет
гореть до конца дней человека или до опустошения его, мучительно выедая сердцевину.
Обидно до жгучих слёз: земля оврагами изранена, реки песками замётаны, леса
горят, деревни — того жесточе, скотина вроде вшей, мужик живёт дико, в грязи, без призора, глуп, звероват, голоден, заботы о нём никакой, сам бы о себе, может, позаботился —
не размахнёшься, запрещено!
— Всё
горе оттого, что люди
не понимают законного своего места! — нашёптывал Тиунов.
— Ну, вот ещё! Разве ты в любовники годишься? У тебя совесть есть, ты
не можешь. Ты вон из-за Марфы и то на стену полез, а что она тебе? Постоялый двор. Нету, тебе на роду писано мужем быть, ты для одной бабы рождён, и всё
горе твоё, что
не нашёл — где она!
В субботу у почтмейстера папа проиграл, а на вчера пригласил всех к себе и ещё проиграл, и напился с
горя, а сегодня — смотреть страшно какой — больной, сердитый, придирается ко всему, жалуется, что я его
не люблю, а мне нужно полы мыть!
Может она великой праведницей будет, настоящей,
не такой, что в пустыни уходят, а которые в людях
горят, оправдания нашего ради и для помощи всем.
— Дай господи
не жить им так, как мы жили,
не изведать того
горя, кое нас съело, дай господи открыть им верные пути к добру — вот чего пожелаем…