Неточные совпадения
Ее
слова были законом в семье, а
к неожиданным поступкам Самгина все привыкли; он часто удивлял своеобразием своих действий, но и в семье и среди знакомых пользовался репутацией счастливого человека, которому все легко удается.
Но никто не мог переспорить отца, из его вкусных губ
слова сыпались так быстро и обильно, что Клим уже знал: сейчас дед отмахнется палкой, выпрямится, большой, как лошадь в цирке, вставшая на задние ноги, и пойдет
к себе, а отец крикнет вслед ему...
Варавка схватил его и стал подкидывать
к потолку, легко, точно мяч. Вскоре после этого привязался неприятный доктор Сомов, дышавший запахом водки и соленой рыбы; пришлось выдумать, что его фамилия круглая, как бочонок. Выдумалось, что дедушка говорит лиловыми
словами. Но, когда он сказал, что люди сердятся по-летнему и по-зимнему, бойкая дочь Варавки, Лида, сердито крикнула...
Учитель встречал детей молчаливой, неясной улыбкой; во всякое время дня он казался человеком только что проснувшимся. Он тотчас ложился вверх лицом на койку, койка уныло скрипела. Запустив пальцы рук в рыжие, нечесанные космы жестких и прямых волос, подняв
к потолку расколотую, медную бородку, не глядя на учеников, он спрашивал и рассказывал тихим голосом, внятными
словами, но Дронов находил, что учитель говорит «из-под печки».
Климу показалось, что эти
слова относятся не
к нему, а
к господу.
И, являясь
к рыжему учителю, он впивался в него, забрасывая вопросами по закону божьему, самому скучному предмету для Клима. Томилин выслушивал вопросы его с улыбкой, отвечал осторожно, а когда Дронов уходил, он, помолчав минуту, две, спрашивал Клима
словами Глафиры Варавки...
— Оставь, кажется, кто-то пришел, — услышал он сухой шепот матери; чьи-то ноги тяжело шаркнули по полу, брякнула знакомым звуком медная дверца кафельной печки, и снова установилась тишина, подстрекая вслушаться в нее. Шепот матери удивил Клима, она никому не говорила ты, кроме отца, а отец вчера уехал на лесопильный завод. Мальчик осторожно подвинулся
к дверям столовой, навстречу ему вздохнули тихие, усталые
слова...
Но с этого дня он заболел острой враждой
к Борису, а тот, быстро уловив это чувство, стал настойчиво разжигать его, высмеивая почти каждый шаг, каждое
слово Клима. Прогулка на пароходе, очевидно, не успокоила Бориса, он остался таким же нервным, каким приехал из Москвы, так же подозрительно и сердито сверкали его темные глаза, а иногда вдруг им овладевала странная растерянность, усталость, он прекращал игру и уходил куда-то.
Ужас, испытанный Климом в те минуты, когда красные, цепкие руки, высовываясь из воды, подвигались
к нему, Клим прочно забыл; сцена гибели Бориса вспоминалась ему все более редко и лишь как неприятное сновидение. Но в
словах скептического человека было что-то назойливое, как будто они хотели утвердиться забавной, подмигивающей поговоркой...
Глагол — выдумывать,
слово — выдумка отец Лидии произносил чаще, чем все другие знакомые, и это
слово всегда успокаивало, укрепляло Клима. Всегда, но не в случае с Лидией, — случае, возбудившем у него очень сложное чувство
к этой девочке.
Клим шагал
к дому, плечо в плечо с Дроновым, внимательно слушая, но не удивляясь, не сочувствуя, а Дронов все бормотал, с трудом находя
слова, выцарапывая их.
Это так смутило его, что он забыл ласковые
слова, которые хотел сказать ей, он даже сделал движение в сторону от нее, но мать сама положила руку на плечи его и привлекла
к себе, говоря что-то об отце, Варавке, о мотивах разрыва с отцом.
Оно усилилось после
слов матери, подсказавших ему, что красоту Алины можно понимать как наказание, которое мешает ей жить, гонит почти каждые пять минут
к зеркалу и заставляет девушку смотреть на всех людей как на зеркала.
Во флигеле Клим чувствовал себя все более не на месте. Все, что говорилось там о народе, о любви
к народу, было с детства знакомо ему, все
слова звучали пусто, ничего не задевая в нем. Они отягощали скукой, и Клим приучил себя не слышать их.
Его уже давно удручали эти
слова, он никогда не слышал в них ни радости, ни удовольствия. И все стыднее были однообразные ласки ее, заученные ею, должно быть, на всю жизнь. Порою необходимость в этих ласках уже несколько тяготила Клима, даже колебала его уважение
к себе.
Он сейчас же понял, что сказал это не так, как следовало, не теми
словами. Маргарита, надевая новые ботинки, сидела согнувшись, спиною
к нему. Она ответила не сразу и спокойно...
Она ушла, прежде чем он успел ответить ей. Конечно, она шутила, это Клим видел по лицу ее. Но и в форме шутки ее
слова взволновали его. Откуда, из каких наблюдений могла родиться у нее такая оскорбительная мысль? Клим долго, напряженно искал в себе: являлось ли у него сожаление, о котором догадывается Лидия? Не нашел и решил объясниться с нею. Но в течение двух дней он не выбрал времени для объяснения, а на третий пошел
к Макарову, отягченный намерением, не совсем ясным ему.
Так, молча, он и ушел
к себе, а там, чувствуя горькую сухость во рту и бессвязный шум злых
слов в голове, встал у окна, глядя, как ветер обрывает листья с деревьев.
— Мое отношение
к ее отцу… — слышал он, соображая, какими
словами напомнить ей, что он уже взрослый человек. И вдруг сказал небрежно, нахмурясь...
Ночью он прочитал «Слепых» Метерлинка. Монотонный язык этой драмы без действия загипнотизировал его, наполнил смутной печалью, но смысл пьесы Клим не уловил. С досадой бросив книгу на пол, он попытался заснуть и не мог. Мысли возвращались
к Нехаевой, но думалось о ней мягче. Вспомнив ее
слова о праве людей быть жестокими в любви, он спросил себя...
— Очень начитана, — сказал Клим, чтоб сказать что-нибудь, а Туробоев тихонько добавил
к своим
словам...
Говорила она то же, что и вчера, — о тайне жизни и смерти, только другими
словами, более спокойно, прислушиваясь
к чему-то и как бы ожидая возражений. Тихие
слова ее укладывались в память Клима легким слоем, как пылинки на лакированную плоскость.
Идя
к Нехаевой прощаться, он угрюмо ожидал слез и жалких
слов, но сам почти до слез был тронут, когда девушка, цепко обняв его шею тонкими руками, зашептала...
Лютов произнес речь легко, без пауз; по
словам она должна бы звучать иронически или зло, но иронии и злобы Клим не уловил в ней. Это удивило его. Но еще более удивительно было то, что говорил человек совершенно трезвый. Присматриваясь
к нему, Клим подумал...
К вечернему чаю пришла Алина. Она выслушала комплименты Самгина, как дама, хорошо знакомая со всеми комбинациями льстивых
слов, ленивые глаза ее смотрели в лицо Клима с легкой усмешечкой.
Говоря, Иноков улыбался, хотя
слова его не требовали улыбки. От нее вся кожа на скуластом лице мягко и лучисто сморщилась, веснушки сдвинулись ближе одна
к другой, лицо стало темнее.
Прислонясь
к стене, Клим уже не понимал
слов, а слушал только ритмические колебания голоса и прикованно смотрел на Лидию; она, покачиваясь, сидела на стуле, глядя в одном направлении с Алиной.
— Меня эти вопросы волнуют, — говорила она, глядя в небо. — На святках Дронов водил меня
к Томилину; он в моде, Томилин. Его приглашают в интеллигентские дома, проповедовать. Но мне кажется, что он все на свете превращает в
слова. Я была у него и еще раз, одна; он бросил меня, точно котенка в реку, в эти холодные
слова, вот и все.
Обняв Лидию, она медленно пошла
к даче, Клим, хватаясь за лапы молодых сосен, полез по крутому скату холма. Сквозь шорох хвои и скрип песка он слышал смех Телепневой, потом — ее
слова...
— Слышал? Не надо. Чаще всех других
слов, определяющих ее отношение
к миру,
к людям, она говорит: не надо.
Варавка и Лютов сидели за столом, Лютов спиною
к двери; входя в комнату, Клим услыхал его
слова...
Но его недоверие
к людям, становясь все более легко возбудимым, цепко ухватилось за
слова матери, и Клим задумался, быстро пересматривая
слова, жесты, улыбки приятной женщины.
Напевая, Алина ушла, а Клим встал и открыл дверь на террасу, волна свежести и солнечного света хлынула в комнату. Мягкий, но иронический тон Туробоева воскресил в нем не однажды испытанное чувство острой неприязни
к этому человеку с эспаньолкой, каких никто не носит. Самгин понимал, что не в силах спорить с ним, но хотел оставить последнее
слово за собою. Глядя в окно, он сказал...
«Дурачок», — думал он, спускаясь осторожно по песчаной тропе. Маленький, но очень яркий осколок луны прорвал облака; среди игол хвои дрожал серебристый свет, тени сосен собрались у корней черными комьями. Самгин шел
к реке, внушая себе, что он чувствует честное отвращение
к мишурному блеску
слов и хорошо умеет понимать надуманные красоты людских речей.
Говоря, Спивак как будто прислушивалась
к своим
словам, глаза ее потемнели, и чувствовалось, что говорит она не о том, что думает, глядя на свой живот.
Эти
слова прозвучали не вопросом. Самгин на миг почувствовал благодарность
к Спивак, но вслед за тем насторожился еще более.
— Когда роешься в книгах — время течет незаметно, и вот я опоздал домой
к чаю, — говорил он, выйдя на улицу, морщась от солнца. В разбухшей, измятой шляпе, в пальто, слишком широком и длинном для него, он был похож на банкрота купца, который долго сидел в тюрьме и только что вышел оттуда. Он шагал важно, как гусь, держа руки в карманах, длинные рукава пальто смялись глубокими складками. Рыжие щеки Томилина сыто округлились, голос звучал уверенно, и в
словах его Клим слышал строгость наставника.
Клим, равнодушный
к театру, был поражен величавой силой, с которой светловолосый юноша произносил
слова любви и страсти.
Говорила она неохотно, как жена, которой скучно беседовать с мужем. В этот вечер она казалась старше лет на пять. Окутанная шалью, туго обтянувшей ее плечи, зябко скорчившись в кресле, она, чувствовал Клим, была где-то далеко от него. Но это не мешало ему думать, что вот девушка некрасива, чужда, а все-таки хочется подойти
к ней, положить голову на колени ей и еще раз испытать то необыкновенное, что он уже испытал однажды. В его памяти звучали
слова Ромео и крик дяди Хрисанфа...
И, подтверждая свою любовь
к истории, он неплохо рассказывал, как талантливейший Андреев-Бурлак пропил перед спектаклем костюм, в котором он должен был играть Иудушку Головлева, как пил Шуйский, как Ринна Сыроварова в пьяном виде не могла понять, который из трех мужчин ее муж. Половину этого рассказа, как и большинство других, он сообщал шепотом, захлебываясь
словами и дрыгая левой ногой. Дрожь этой ноги он ценил довольно высоко...
Слушать его было трудно, голос гудел глухо, церковно, мял и растягивал
слова, делая их невнятными. Лютов, прижав локти
к бокам, дирижировал обеими руками, как бы укачивая ребенка, а иногда точно сбрасывая с них что-то.
В его крепко слаженных фразах совершенно отсутствовали любимые русскими лишние
слова, не было ничего цветистого, никакого щегольства, и было что-то как бы старческое, что не шло
к его звонкому голосу и твердому взгляду бархатных глаз.
— Смотрите, — указывал он на транспарант, золотые
слова которого: «Да будет легок твой путь
к славе и счастью России», заканчивались куском вывески с такими же золотыми
словами: «и
К°».
Говорить он любил и явно хвастался тем, что может свободно говорить обо всем своими
словами. Прислушавшись
к его бесцветному голоску,
к тихоньким, круглым
словам, Самгин открыл в Радееве нечто приятное и примиряющее с ним.
Он чувствовал, что в нем вспухают значительнейшие мысли. Но для выражения их память злокозненно подсказывала чужие
слова, вероятно, уже знакомые Лидии. В поисках своих
слов и желая остановить шепот Лидии, Самгин положил руку на плечо ее, но она так быстро опустила плечо, что его рука соскользнула
к локтю, а когда он сжал локоть, Лидия потребовала...
Клим улыбнулся, сообразив, что в этом случае улыбка будет значительнее
слов, а Иноков снова протянул руку
к бутылке, но отмахнулся от нее и пошел
к дамам.
Это изречение дальнозорко предусматривает возможность бытия людей, одетых исключительно ловко и парадно подобранными
словами, что приводит их все-таки только
к созданию своей системы фраз, не далее.
Не сразу, отрывисто, грубыми
словами Иноков сказал, что Корвин поставляет мальчиков жрецам однополой любви, уже привлекался
к суду за это, но его спас архиерей.
Человек пять стояли, оборотясь затылками
к месту катастрофы, лица у них радостны, и маленький, рыжий мужичок, часто крестясь, захлебываясь
словами, уверял...
Из открытого окна флигеля доносился спокойный голос Елизаветы Львовны; недавно она начала заниматься историей литературы с учениками школы, человек восемь ходили
к ней на дом. Чтоб не думать, Самгин заставил себя вслушиваться в
слова Спивак.