Неточные совпадения
Я думал, судя по прежним слухам, что
слово «чай» у моряков есть только аллегория, под которою надо разуметь пунш, и ожидал, что когда офицеры соберутся
к столу, то начнется авральная работа за пуншем, загорится живой разговор, а с ним и носы, потом кончится дело объяснениями в дружбе, даже объятиями, —
словом, исполнится вся программа оргии.
Краюха падает в мешок, окошко захлопывается. Нищий, крестясь, идет
к следующей избе: тот же стук, те же
слова и такая же краюха падает в суму. И сколько бы ни прошло старцев, богомольцев, убогих, калек, перед каждым отодвигается крошечное окно, каждый услышит: «Прими, Христа ради», загорелая рука не устает высовываться, краюха хлеба неизбежно падает в каждую подставленную суму.
С этим же равнодушием он, то есть Фаддеев, — а этих Фаддеевых легион — смотрит и на новый прекрасный берег, и на невиданное им дерево, человека —
словом, все отскакивает от этого спокойствия, кроме одного ничем не сокрушимого стремления
к своему долгу —
к работе,
к смерти, если нужно.
Вы только намереваетесь сказать ему
слово, он открывает глаза, как будто ожидая услышать что-нибудь чрезвычайно важное; и когда начнете говорить, он поворачивает голову немного в сторону, а одно ухо
к вам; лицо все, особенно лоб, собирается у него в складки, губы кривятся на сторону, глаза устремляются
к потолку.
Из хозяев никто не говорил по-английски, еще менее по-французски. Дед хозяина и сам он, по
словам его, отличались нерасположением
к англичанам, которые «наделали им много зла», то есть выкупили черных, уняли и унимают кафров и другие хищные племена, учредили новый порядок в управлении колонией, провели дороги и т. п. Явился сын хозяина, здоровый, краснощекий фермер лет двадцати пяти, в серой куртке, серых панталонах и сером жилете.
Мы изредка менялись между собою
словом и с робостью перебегали глазами от утеса
к утесу, от пропасти
к пропасти.
Венецианские граждане (если только
слово «граждане» не насмешка здесь) делали все это; они сидели на бархатных, но жестких скамьях, спали на своих колючих глазетовых постелях, ходили по своим великолепным площадям ощупью, в темноте, и едва ли имели хоть немного приблизительное
к нынешнему, верное понятие об искусстве жить, то есть извлекать из жизни весь смысл, весь здоровый и свежий сок.
Я только не понимаю одного: как чопорные англичанки,
к которым в спальню не смеет войти родной брат, при которых нельзя произнести
слово «панталоны», живут между этим народонаселением, которое ходит вовсе без панталон?
«Вот гвоздичное, вот перцовое дерево, — говорил хозяин, подводя нас
к каждому кусту, — вот саговая пальма, терновые яблоки, хлопчатобумажный куст, хлебный плод» и т. д. —
словом, все, что производит Индия.
Когда мы подходили
к его клетке, он поспешно удалялся от нас, метался во все четыре угла, как будто отыскивая еще пятого, чтоб спрятаться; но когда мы уходили прочь, он бежал
к двери, сердился, поднимал ужасную возню, топал ногами, бил крыльями в дверь, клевал ее —
словом, так и просился, по характеру, в басни Крылова.
Где же Нагасаки? Города еще не видать. А! вот и Нагасаки. Отчего ж не Нангасаки? оттого, что настоящее название — Нагасаки, а буква н прибавляется так, для шика, так же как и другие буквы
к некоторым
словам. «Нагасаки — единственный порт, куда позволено входить одним только голландцам», — сказано в географиях, и куда, надо бы прибавить давно, прочие ходят без позволения. Следовательно, привилегия ни в коем случае не на стороне голландцев во многих отношениях.
Затем одинаковое трудолюбие и способности
к ремеслам, любовь
к земледелию,
к торговле, одинаковые вкусы, один и тот же род пищи, одежда —
словом, во всем найдете подобие, в иных случаях до того, что удивляешься, как можно допустить мнение о разноплеменности этих народов!
Вот идут по трапу и ступают на палубу, один за другим, и старые и молодые японцы, и об одной, и о двух шпагах, в черных и серых кофтах, с особенно тщательно причесанными затылками, с особенно чисто выбритыми лбами и бородой, —
словом, молодец
к молодцу: длиннолицые и круглолицые, самые смуглые, и изжелта, и посветлее, подслеповатые и с выпученными глазами, то донельзя гладкие, то до невозможности рябые.
Но баниосы не обрадовались бы, узнавши, что мы идем в Едо. Им об этом не сказали ни
слова. Просили только приехать завтра опять, взять бумаги да подарки губернаторам и переводчикам, еще прислать, как можно больше, воды и провизии. Они не подозревают, что мы сбираемся продовольствоваться этой провизией — на пути
к Едо! Что-то будет завтра?
Спросили, когда будут полномочные. «Из Едо… не получено… об этом». Ну пошел свое! Хагивари и Саброски начали делать нам знаки, показывая на бумагу, что вот какое чудо случилось: только заговорили о ней, и она и пришла! Тут уже никто не выдержал, и они сами, и все мы стали смеяться. Бумага писана была от президента горочью Абе-Исен-о-ками-сама
к обоим губернаторам о том, что едут полномочные, но кто именно, когда они едут, выехали ли, в дороге ли — об этом ни
слова.
Словом, только внешние чрезвычайные обстоятельства, как я сказал прежде, могут потрясти их систему, хотя народ сам по себе и способен
к реформам.
Мы между тем переходили от чашки
к чашке, изредка перекидываясь друг с другом
словом. «Попробуйте, — говорил мне вполголоса Посьет, — как хорош винегрет из раков в синей чашке. Раки посыпаны тертой рыбой или икрой; там зелень, еще что-то». — «Я ее всю съел, — отвечал я, — а вы пробовали сырую рыбу?» — «Нет, где она?» — «Да вот нарезана длинными тесьмами…» — «Ах! неужели это сырая рыба? а я почти половину съел!» — говорил он с гримасой.
Мы обращались и
к китайцам, и
к индийцам с вопросом по-английски и по-французски: «Где отель?» Встречные тупо глядели на нас или отвечали вопросом же: «Signor?» Мы стали ухитряться, как бы, не зная ни
слова по-испански, сочинить испанскую фразу.
После довольно продолжительной конференции наконец сочинили пять
слов, которые долженствовали заключать в себе вопрос: «Где здесь французская отель?» С этим обратились мы
к солдату, праздно стоявшему в тени какого-то желтого здания, похожего на казармы.
Теперь
к моему лексикону прибавились еще два
слова: fuego — огонь, anda — пошел!
— «
К черту курильщиков!» — «Успокойтесь, или я скажу вам пару
слов…» — фр.]
Мне несколько неловко было ехать на фабрику банкира: я не был у него самого даже с визитом, несмотря на его желание видеть всех нас как можно чаще у себя; а не был потому, что за визитом неминуемо следуют приглашения
к обеду, за который садятся в пять часов, именно тогда, когда настает в Маниле лучшая пора глотать не мясо, не дичь, а здешний воздух, когда надо ехать в поля, на взморье, гулять по цветущим зеленым окрестностям —
словом, жить.
Он начал мне длинную какую-то речь по-французски, и хотя говорил очень сносно на этом языке, но я почти ничего не понял, может быть, оттого, что он
к каждому
слову прибавлял: «Je vous parle franchement, vous comprenez?» [«Я говорю с вами откровенно, понимаете?» — фр.]
Но их мало, жизни нет, и пустота везде. Мимо фрегата редко и робко скользят в байдарках полудикие туземцы. Только Афонька, доходивший в своих охотничьих подвигах, через леса и реки, и до китайских, и до наших границ и говорящий понемногу на всех языках, больше смесью всех, между прочим и наречиями диких, не робея, идет
к нам и всегда норовит прийти
к тому времени, когда команде раздают вино. Кто-нибудь поднесет и ему: он выпьет и не благодарит выпивши, не скажет ни
слова, оборотится и уйдет.
Еще
слово о якутах. Г-н Геденштром (в книге своей «Отрывки о Сибири», С.-Петербург, 1830), между прочим, говорит, что «Якутская область — одна из тех немногих стран, где просвещение или расширение понятий человеческих (sic) (стр. 94) более вредно, чем полезно. Житель сей пустыни (продолжает автор), сравнивая себя с другими мирожителями, понял бы свое бедственное состояние и не нашел бы средств
к его улучшению…» Вот как думали еще некоторые двадцать пять лет назад!
«Но да пощадит оно, — восклицает автор (то есть просвещение) (стр. 96), — якутов и подобных им,
к которым природа их земли была мачехою!» Другими
словами: просвещенные люди! не ходите
к якутам: вы их развратите!
Мне остается сказать несколько
слов о некоторых из якутских купцов, которые также достигают до здешних геркулесовых столпов, то есть до Ледовитого моря, или в противную сторону, до неведомых пустынь. Один из них ездит, например, за пятьсот верст еще далее Нижнеколымска, до которого считается три тысячи верст от Якутска,
к чукчам, другой
к югу, на реку Уду, третий
к западу, в Вилюйский округ.
Обращаюсь
к вышесказанным мною
словам о страшных и опасных минутах, испытанных нами в плавании.
Все это прибило
к одному из берегов в такой массе, что образовало, по
словам рапорта адмирала, «как бы продолжение берега».