Неточные совпадения
— Матушка, Аграфена Ивановна! — повторил он, —
будет ли Прошка любить вас так, как я? Поглядите, какой он озорник:
ни одной женщине проходу не даст. А я-то! э-эх! Вы у меня,
что синь-порох в глазу! Если б не барская воля, так… эх!..
— Перестань, перестань, Саша, — заговорила она торопливо, —
что ты это накликаешь на свою голову! Нет, нет!
что бы
ни было, если случится этакой грех, пусть я одна страдаю. Ты молод, только
что начинаешь жить,
будут у тебя и друзья, женишься — молодая жена заменит тебе и мать, и все… Нет! Пусть благословит тебя бог, как я тебя благословляю.
— Да
что это не едет никто? — сказала она, —
ни Марья Карповна,
ни Антон Иваныч,
ни священник нейдет? уж, чай, обедня кончилась! Ах, вон кто-то и едет! кажется, Антон Иваныч… так и
есть: легок на помине.
В сущности, Антона Иваныча никому не нужно, но без него не совершается
ни один обряд:
ни свадьба,
ни похороны. Он на всех званых обедах и вечерах, на всех домашних советах; без него никто
ни шагу. Подумают, может
быть,
что он очень полезен,
что там исполнит какое-нибудь важное поручение, тут даст хороший совет, обработает дельце, — вовсе нет! Ему никто ничего подобного не поручает; он ничего не умеет, ничего не знает:
ни в судах хлопотать,
ни быть посредником,
ни примирителем, — ровно ничего.
— Нет, — отвечал дядя, — он не говорил, да мы лучше положимся на него; сами-то, видишь, затрудняемся в выборе, а он уж знает, куда определить. Ты ему не говори о своем затруднении насчет выбора, да и о проектах тоже
ни слова: пожалуй, еще обидится,
что не доверяем ему, да пугнет порядком: он крутенек. Я бы тебе не советовал говорить и о вещественных знаках здешним красавицам: они не поймут этого, где им понять! это для них слишком высоко: и я насилу вникнул, а они
будут гримасничать.
— Я не спрашивал, — отвечал дядя, — в кого бы
ни было — все одна дурь. В какую Любецкую? это
что с бородавкой?
— Первая половина твоей фразы так умна,
что хоть бы не влюбленному ее сказать: она показывает уменье пользоваться настоящим; а вторая, извини, никуда не годится. «Не хочу знать,
что будет впереди», то
есть не хочу думать о том,
что было вчера и
что есть сегодня; не стану
ни соображать,
ни размышлять, не приготовлюсь к тому, не остерегусь этого, так, куда ветер подует! Помилуй, на
что это похоже?
Затем,
что когда предвидишь опасность, препятствие, беду, так легче бороться с ней или перенести ее:
ни с ума не сойдешь,
ни умрешь; а когда придет радость, так не
будешь скакать и опрокидывать бюстов — ясно ли?
Марья Михайловна, маменька Надежды Александровны,
была одна из тех добрых и нехитрых матерей, которые находят прекрасным все,
что ни делают детки. Марья Михайловна велит, например, заложить коляску.
А дядя
был все тот же: он
ни о
чем не расспрашивал племянника, не замечал или не хотел заметить его проделок. Видя,
что положение Александра не изменяется,
что он ведет прежний образ жизни, не просит у него денег, он стал с ним ласков по-прежнему и слегка упрекал,
что редко бывает у него.
— Трудится бездарный труженик; талант творит легко и свободно…» Но, вспомнив,
что статьи его о сельском хозяйстве, да и стихи тоже,
были сначала так,
ни то
ни се, а потом постепенно совершенствовались и обратили на себя особенное внимание публики, он задумался, понял нелепость своего заключения и со вздохом отложил изящную прозу до другого времени: когда сердце
будет биться ровнее, мысли придут в порядок, тогда он дал себе слово заняться как следует.
Александр не уснул целую ночь, не ходил в должность. В голове у него вертелся завтрашний день; он все придумывал, как говорить с Марьей Михайловной, сочинил
было речь, приготовился, но едва вспомнил,
что дело идет о Наденькиной руке, растерялся в мечтах и опять все забыл. Так он приехал вечером на дачу, не приготовившись
ни в
чем; да и не нужно
было: Наденька встретила его, по обыкновению, в саду, но с оттенком легкой задумчивости в глазах и без улыбки, а как-то рассеянно.
«
Что это, говорю, граф, вы ее балуете? она совсем
ни на
что не похожа
будет!..» — и ее побраню.
«А отчего же перемена в обращении со мной? — вдруг спрашивал он себя и снова бледнел. — Зачем она убегает меня, молчит, будто стыдится? зачем вчера, в простой день, оделась так нарядно? гостей, кроме его, не
было. Зачем спросила, скоро ли начнутся балеты?» Вопрос простой; но он вспомнил,
что граф вскользь обещал доставать всегда ложу, несмотря
ни на какие трудности: следовательно, он
будет с ними. «Зачем вчера ушла из саду? зачем не пришла в сад? зачем спрашивала то, зачем не спрашивала…»
— Я
был виноват тогда. Теперь
буду говорить иначе, даю вам слово: вы не услышите
ни одного упрека. Не отказывайте мне, может
быть, в последний раз. Объяснение необходимо: ведь вы мне позволили просить у маменьки вашей руки. После того случилось много такого…
что… словом — мне надо повторить вопрос. Сядьте и продолжайте играть: маменька лучше не услышит; ведь это не в первый раз…
Нет!
что ни говорите, а для меня больше упоения — любить всеми силами души, хоть и страдать, нежели
быть любимым, не любя или любя как-то вполовину, для забавы, по отвратительной системе, и играть с женщиной, как с комнатной собачонкой, а потом оттолкнуть…
У человека, по-твоему, только и дела, чтоб
быть любовником, мужем, отцом… а о другом
ни о
чем и знать не хочешь.
— Не соглашусь,
ни за
что не соглашусь: это главное там на заводе, может
быть, а вы забываете,
что у человека
есть еще чувство…
В этом мире небо кажется чище, природа роскошнее; разделять жизнь и время на два разделения — присутствие и отсутствие, на два времени года — весну и зиму; первому соответствует весна, зима второму, — потому
что, как бы
ни были прекрасны цветы и чиста лазурь неба, но в отсутствии вся прелесть того и другого помрачается; в целом мире видеть только одно существо и в этом существе заключать вселенную…
Если б ты чувствовал это, ты не улыбнулся бы давеча иронически, ты бы видел,
что тут нет
ни лисы,
ни волка, а
есть женщина, которая любит тебя, как родная сестра…
— Нечего делать; я выслушаю, — сказал Петр Иваныч со вздохом, — только с условием, во-первых, не после обеда вскоре читать, а то я за себя не ручаюсь,
что не засну. Этого, Александр, на свой счет не принимай;
что бы
ни читали после обеда, а меня всегда клонит сон; а во-вторых, если это что-нибудь дельное, то я скажу свое мнение, а нет — я
буду только молчать, а вы там как себе хотите.
Александр
был как в пытке. Со лба капали крупные капли пота. Он едва слышал,
что говорил дядя, и не смел взглянуть
ни на него,
ни на тетку.
Какая отрада, какое блаженство, — думал Александр, едучи к ней от дяди, — знать,
что есть в мире существо, которое, где бы
ни было,
что бы
ни делало, помнит о нас, сближает все мысли, занятия, поступки, — все к одной точке и одному понятию — о любимом существе!
Из истории она узнала,
что был Александр Македонский,
что он много воевал,
был прехрабрый… и, конечно, прехорошенький… а
что еще он значил и
что значил его век, об этом
ни ей,
ни учителю и в голову не приходило, да и Кайданов не распространяется очень об этом.
Ну, вот хоть зарежь меня, а я говорю,
что вон и этот, и тот, все эти чиновные и умные люди,
ни один не скажет, какой это консул там… или в котором году
были олимпийские игры, стало
быть, учат так… потому
что порядок такой! чтоб по глазам только
было видно,
что учился.
— Хочу, чтоб мне не мешали
быть в моей темной сфере, не хлопотать
ни о
чем и
быть покойным.
Вглядываясь в жизнь, вопрошая сердце, голову, он с ужасом видел,
что ни там,
ни сям не осталось
ни одной мечты,
ни одной розовой надежды: все уже
было назади; туман рассеялся; перед ним разостлалась, как степь, голая действительность. Боже! какое необозримое пространство! какой скучный, безотрадный вид! Прошлое погибло, будущее уничтожено, счастья нет: все химера — а живи!
Тут он стал допытываться у самого себя: мог ли бы он
быть администратором, каким-нибудь командиром эскадрона? мог ли бы довольствоваться семейною жизнью? и увидел,
что ни то,
ни другое,
ни третье не удовлетворило бы его.
Он уже чувствовал,
что идеи покинутого мира посещали его реже, вращаясь в голове медленнее и, не находя в окружающем
ни отражения,
ни сопротивления, не сходили на язык и умирали не плодясь. В душе
было дико и пусто, как в заглохшем саду. Ему оставалось уж немного до состояния совершенной одеревенелости. Еще несколько месяцев — и прощай! Но вот
что случилось.
Лиза всякий раз с нетерпением поджидала прихода приятелей. Костякову каждый вечер готовилась чашка душистого чаю с ромом — и, может
быть, Лиза отчасти обязана
была этой хитрости тем,
что они не пропускали
ни одного вечера. Если они опаздывали, Лиза с отцом шла им навстречу. Когда ненастная погода удерживала приятелей дома, на другой день упрекам, и им, и погоде, не
было конца.
— Если б ты рассматривал дело похладнокровнее, так увидел бы,
что ты не хуже других и не лучше,
чего я и хотел от тебя: тогда не возненавидел бы
ни других,
ни себя, а только равнодушнее сносил бы людские глупости и
был бы повнимательнее к своим. Я вот знаю цену себе, вижу,
что нехорош, а признаюсь, очень люблю себя.
Всякое явление в мире науки и искусства, всякая новая знаменитость будили в нем вопрос: «Почему это не я, зачем не я?» Там на каждом шагу он встречал в людях невыгодные для себя сравнения… там он так часто падал, там увидал как в зеркале свои слабости… там
был неумолимый дядя, преследовавший его образ мыслей, лень и
ни на
чем не основанное славолюбие; там изящный мир и куча дарований, между которыми он не играл никакой роли.