Неточные совпадения
Скрывался от глаз
только прямой путь; заметь он его,
так тогда, может быть, и не поехал бы.
Александр был избалован, но не испорчен домашнею жизнью. Природа
так хорошо создала его, что любовь матери и поклонение окружающих подействовали
только на добрые его стороны, развили, например, в нем преждевременно сердечные склонности, поселили ко всему доверчивость до излишества. Это же самое, может быть, расшевелило в нем и самолюбие; но ведь самолюбие само по себе
только форма; все будет зависеть от материала, который вольешь в нее.
Разве что у начальника твоего или у какого-нибудь знатного да богатого вельможи разгорятся на тебя зубы и он захочет выдать за тебя дочь — ну, тогда можно,
только отпиши: я кое-как дотащусь, посмотрю, чтоб не подсунули
так какую-нибудь, лишь бы с рук сбыть: старую девку или дрянь.
— Почти
так; это лучше сказано: тут есть правда;
только все еще нехорошо. Неужели ты, как сбирался сюда, не задал себе этого вопроса: зачем я еду? Это было бы не лишнее.
— Есть и здесь любовь и дружба, — где нет этого добра?
только не
такая, как там, у вас; со временем увидишь сам…
— Полно! какая тут добродетель. От скуки там всякому мерзавцу рады: «Милости просим, кушай, сколько хочешь,
только займи как-нибудь нашу праздность, помоги убить время да дай взглянуть на тебя — все-таки что-нибудь новое; а кушанья не пожалеем это нам здесь ровно ничего не стоит…» Препротивная добродетель!
— Знаю я эту святую любовь: в твои лета
только увидят локон, башмак, подвязку, дотронутся до руки —
так по всему телу и побежит святая, возвышенная любовь, а дай-ка волю,
так и того… Твоя любовь, к сожалению, впереди; от этого никак не уйдешь, а дело уйдет от тебя, если не станешь им заниматься.
— Да, почти — вот
только две строки осталось, — сейчас дочитаю; а что? ведь тут секретов нет, иначе бы оно не валялось
так…
— «Дядя мой ни демон, ни ангел, а
такой же человек, как и все, — диктовал он, —
только не совсем похож на нас с тобой.
Любви и дружбе тоже верит,
только не думает, что они упали с неба в грязь, а полагает, что они созданы вместе с людьми и для людей, что их
так и надобно понимать и вообще рассматривать вещи пристально, с их настоящей стороны, а не заноситься бог знает куда.
— Нужды нет, ты все-таки пошли: может быть, он поумнее станет: это наведет его на разные новые мысли; хоть вы кончили курс, а школа ваша
только что начинается.
Потом он стал понемногу допускать мысль, что в жизни, видно, не всё одни розы, а есть и шипы, которые иногда покалывают, но слегка
только, а не
так, как рассказывает дядюшка. И вот он начал учиться владеть собою, не
так часто обнаруживал порывы и волнения и реже говорил диким языком, по крайней мере при посторонних.
—
Так что же, дядюшка? Сказали бы
только, что это человек с сильными чувствами, что кто чувствует
так, тот способен ко всему прекрасному и благородному и неспособен…
— С расчетом, а не по расчету.
Только расчет этот должен состоять не в одних деньгах. Мужчина
так создан, чтоб жить в обществе женщины; ты и станешь рассчитывать, как бы жениться, станешь искать, выбирать между женщинами…
И не Александр сошел бы с ума от нее; один
только Петр Иваныч уцелеет: да много ли
таких?
Мать покидала и шарф и книгу и шла одеваться.
Так Наденька пользовалась полною свободою, распоряжалась и собою, и маменькою, и своим временем, и занятиями, как хотела. Впрочем, она была добрая и нежная дочь, нельзя сказать — послушная, потому
только, что не она, а мать слушалась ее; зато можно сказать, что она имела послушную мать.
Как могущественно все настроивало ум к мечтам, сердце к тем редким ощущениям, которые во всегдашней, правильной и строгой жизни кажутся
такими бесполезными, неуместными и смешными отступлениями… да! бесполезными, а между тем в те минуты душа
только и постигает смутно возможность счастья, которого
так усердно ищут в другое время и не находят.
Кругом тихо.
Только издали, с большой улицы, слышится гул от экипажей, да по временам Евсей, устав чистить сапог, заговорит вслух: «Как бы не забыть: давеча в лавочке на грош уксусу взял да на гривну капусты, завтра надо отдать, а то лавочник, пожалуй, в другой раз и не поверит —
такая собака! Фунтами хлеб вешают, словно в голодный год, — срам! Ух, господи, умаялся. Вот
только дочищу этот сапог — и спать. В Грачах, чай, давно спят: не по-здешнему! Когда-то господь бог приведет увидеть…»
Александр взбесился и отослал в журнал, но ему возвратили и то и другое. В двух местах на полях комедии отмечено было карандашом: «Недурно» — и
только. В повести часто встречались следующие отметки: «Слабо, неверно, незрело, вяло, неразвито» и проч., а в конце сказано было: «Вообще заметно незнание сердца, излишняя пылкость, неестественность, все на ходулях, нигде не видно человека… герой уродлив…
таких людей не бывает… к напечатанию неудобно! Впрочем, автор, кажется, не без дарования, надо трудиться!..»
«А! она хочет вознаградить меня за временную, невольную небрежность, — думал он, — не она, а я виноват: как можно было
так непростительно вести себя? этим
только вооружишь против себя; чужой человек, новое знакомство… очень натурально, что она, как хозяйка… А! вон выходит из-за куста с узенькой тропинки, идет к решетке, тут остановится и будет ждать…»
— Да почти каждый день, а иногда по два раза в один день;
такой добрый,
так полюбил нас… Ну вот, говорит Наденька: «Есть хочу да и
только! пора за стол». — «А как Александр Федорыч, говорю я, будет?..» — «Не будет, говорит она, хотите пари, что не будет? нечего ждать…» — Любецкая резала Александра этими словами, как ножом.
— Какое, сударь, не принимаем: уж все перебывали,
только вас нет; барыня не надивится. Вот его сиятельство
так каждый день изволит жаловать…
такой добрый барин. Я намедни ходил к нему с какой-то тетрадкой от барышни — красненькую пожаловал.
Надо было заметить, что ее поражает и ослепляет более всего в нем, и тогда искусно нападать на эти стороны, объяснить их просто, представлять в обыкновенном виде, показать, что новый герой…
так себе… и
только для нее надел праздничный наряд…
— Да
так. Ведь страсть значит, когда чувство, влечение, привязанность или что-нибудь
такое — достигло до той степени, где уж перестает действовать рассудок? Ну что ж тут благородного? я не понимаю; одно сумасшествие — это не по-человечески. Да и зачем ты берешь одну
только сторону медали? я говорю про любовь — ты возьми и другую и увидишь, что любовь не дурная вещь. Вспомни-ка счастливые минуты: ты мне уши прожужжал…
«Здравствуй, Адуев!» — сказал он
таким голосом, как будто мы вчера
только с ним расстались.
Это было сказано
таким монотонным и бесчувственным голосом, что я, ничего не говоря,
только посмотрел на него с грустной улыбкой.
—
Только. Виноват: смешно и жалко. Впрочем, и Александр согласен с этим и позволил смеяться. Он сам сейчас сознался, что
такая дружба — ложь и клевета на людей. Это уж важный шаг вперед.
— Зачем, дядюшка, уноситься
так далеко? — сказал Александр, — я сам чувствую в себе эту силу любви и горжусь ею. Мое несчастие состоит в том
только, что я не встретил существа, достойного этой любви и одаренного
такою же силой…
Разве
только мать могла бы
так горячо принимать к сердцу все, что до тебя касается, и та не сумела бы.
— Ну, успокойся, Александр! — сказал Петр Иваныч, —
таких чудовищ много. Увлекся глупостью и на время забыл о матери — это естественно; любовь к матери — чувство покойное. У ней на свете одно — ты: оттого ей естественно огорчаться. Казнить тебя тут еще не за что; скажу
только словами любимого твоего автора...
— А вы, ma tante, вы перестанете уважать меня? Но поверьте,
только такие потрясения, какие были со мной, могли отвлечь меня… Боже! бедная маменька!
— Не слушайте Петра Иваныча: рассуждайте с ним о политике, об агрономии, о чем хотите,
только не о поэзии. Он вам никогда об этом правды не скажет. Вас оценит публика — вы увидите…
Так будете писать?
«Где же, — думал он, — после этого преимущество молодости, свежести, пылкости ума и чувств, когда человек, с некоторою
только опытностью, но с черствым сердцем, без энергии, уничтожает его на каждом шагу,
так, мимоходом, небрежно?
Что я
такое? прожил век свой тихо, безвестно, исполнил
только свое дело и был еще горд и счастлив этим.
— Он все врет, — продолжал Петр Иваныч. — Я после рассмотрел, о чем он хлопочет. Ему
только бы похвастаться, — чтоб о нем говорили, что он в связи с такой-то, что видят в ложе у такой-то, или что он на даче сидел вдвоем на балконе поздно вечером, катался, что ли, там с ней где-нибудь в уединенном месте, в коляске или верхом. А между тем выходит, что эти
так называемые благородные интриги — чтоб черт их взял! — гораздо дороже обходятся, чем неблагородные. Вот из чего бьется, дурачина!
— Экой какой! Ну, слушай: Сурков мне раза два проговорился, что ему скоро понадобятся деньги. Я сейчас догадался, что это значит,
только с какой стороны ветер дует — не мог угадать. Я допытываться, зачем деньги? Он мялся, мялся, наконец сказал, что хочет отделать себе квартиру на Литейной. Я припоминать, что бы
такое было на Литейной, — и вспомнил, что Тафаева живет там же и прямехонько против того места, которое он выбрал. Уж и задаток дал. Беда грозит неминучая, если… не поможешь ты. Теперь догадался?
— Можно, но не для тебя. Не бойся: я
такого мудреного поручения тебе не дам. Ты вот
только что сделай. Ухаживай за Тафаевой, будь внимателен, не давай Суркову оставаться с ней наедине… ну, просто взбеси его. Мешай ему: он слово, ты два, он мнение, ты опровержение. Сбивай его беспрестанно с толку, уничтожай на каждом шагу…
— Сурков не опасен, — продолжал дядя, — но Тафаева принимает очень немногих,
так что он может, пожалуй, в ее маленьком кругу прослыть и львом и умником. На женщин много действует внешность. Он же мастер угодить, ну, его и терпят. Она, может быть, кокетничает с ним, а он и того… И умные женщины любят, когда для них делают глупости, особенно дорогие.
Только они любят большею частью при этом не того, кто их делает, а другого… Многие этого не хотят понять, в том числе и Сурков, — вот ты и вразуми его.
Только совестно мне, что ты
так хлопочешь для меня.
Юлия зевнула,
только что немец перевел ей первую страницу из Вейссе, и потом вовсе не слушала.
Так от немца у ней в памяти и осталось
только, что частица zu ставится иногда на концу.
Ну, вот хоть зарежь меня, а я говорю, что вон и этот, и тот, все эти чиновные и умные люди, ни один не скажет, какой это консул там… или в котором году были олимпийские игры, стало быть, учат
так… потому что порядок
такой! чтоб по глазам
только было видно, что учился.
«
Только эта любовь уж не
так пылка… — думал он однажды, глядя на Юлию, — но зато прочна, может быть вечна!
— Ну
так поди к ней опять: тогда и не отвяжешься, а уж ко мне потом не приставай: я не стану вмешиваться; и теперь вмешался
только потому, что сам же ввел тебя в это положение. Ну, полно, что еще повесил нос?
— Ты, Александр, хочешь притвориться покойным и равнодушным ко всему, а в твоих словах
так и кипит досада: ты и говоришь как будто не словами, а слезами. Много желчи в тебе: ты не знаешь, на кого излить ее, потому что виноват
только сам.
—
Так, ничего. Вздумали поддеть меня! А называли когда-то неглупым человеком! хотите играть мной, как мячиком, — это обидно! Не век же быть юношей. К чему-нибудь да пригодилась школа, которую я прошел. Как вы пустились ораторствовать! будто у меня нет глаз? Вы
только устроили фокус, а я смотрел.
А дружба ваша… брось-ка кость, […брось-ка кость,
так что твои собаки — в басне И.А. Крылова «Собачья дружба»: «А
только кинь им кость,
так что твои собаки!»]
так что твои собаки!»
«Один я
только… да что же я
такое?»
— Тише, полегоньку, не
так… что вы это? — кричал Костяков, проворно перехватывая лесу. — Батюшки! тяжесть какая! не дергайте; водите, водите, а то оборвет. Вот
так, направо, налево, сюда, к берегу! Отходите! дальше; теперь тащите, тащите,
только не вдруг; вот
так, вот
так…
«Ладно, ладно! — возражал на это Костяков, — вот женитесь,
так увидите. Я сам, бывало,
только бы играть с молодыми девками да бабами, а как пришла пора к венцу, словно кол в голову вбили:
так кто-то и пихал жениться!»
—
Только не
такой, как ты думаешь, — сказала Лизавета Александровна, — я говорю о тяжком кресте, который несет Александр…