Неточные совпадения
Тит Никоныч был джентльмен по своей природе. У него было тут же, в губернии, душ двести пятьдесят или триста — он хорошенько не знал, никогда в имение не заглядывал и предоставлял крестьянам делать, что хотят, и платить ему оброку, сколько им заблагорассудится. Никогда он их не поверял.
Возьмет стыдливо привезенные деньги, не считая,
положит в бюро, а мужикам махнет рукой, чтоб ехали, куда хотят.
«Смерть! Боже, дай ей жизнь и счастье и
возьми у меня все!» — вопила в нем поздняя, отчаянная мольба. Он мысленно всходил на эшафот, сам
клал голову на плаху и кричал...
Райский сбросил было долой гору наложенных одна на другую мягких подушек и
взял с дивана одну жесткую, потом прогнал Егорку, посланного бабушкой раздевать его. Но бабушка переделала опять по-своему: велела
положить на свое место подушки и воротила Егора в спальню Райского.
— Она, верно, лучше меня поймет: я бестолкова очень, у меня вкуса нет, — продолжала Вера и,
взяв два-три рисунка, небрежно поглядела с минуту на каждый, потом,
положив их, подошла к зеркалу и внимательно смотрелась в него.
Она
взяла письмо и
положила в карман.
—
Возьми свое
положим назад: под ним кроется сомнение, а под сомнением опять надежда.
— Не шути этим, Борюшка; сам сказал сейчас, что она не Марфенька! Пока Вера капризничает без причины, молчит, мечтает одна — Бог с ней! А как эта змея, любовь, заберется в нее, тогда с ней не сладишь! Этого «рожна» я и тебе, не только девочкам моим, не пожелаю. Да ты это с чего
взял: говорил, что ли, с ней, заметил что-нибудь? Ты скажи мне, родной, всю правду! — умоляющим голосом прибавила она,
положив ему на плечо руку.
Она стала было рассматривать все вещи, но у ней дрожали руки. Она схватит один флакон, увидит другой,
положит тот,
возьмет третий, увидит гребенку, щетки в серебряной оправе — и все с ее вензелем М. «От будущей maman», — написано было.
Вера, взглянув на письмо, оцепенела, как будто от изумления, и с минуту не брала его из рук Якова, потом
взяла и
положила на стол, сказав коротко: «Хорошо, поди!»
Неточные совпадения
― Опять, опять дьявол! ―
взяв руку, которую она
положила на стол, и целуя ее, сказал Вронский.
Он всё-таки
взял рисунок,
положил к себе на стол и, отдалившись и прищурившись, стал смотреть на него.
— Да, но в таком случае, если вы позволите сказать свою мысль… Картина ваша так хороша, что мое замечание не может повредить ей, и потом это мое личное мнение. У вас это другое. Самый мотив другой. Но
возьмем хоть Иванова. Я
полагаю, что если Христос сведен на степень исторического лица, то лучше было бы Иванову и избрать другую историческую тему, свежую, нетронутую.
— А вот слушайте: Грушницкий на него особенно сердит — ему первая роль! Он придерется к какой-нибудь глупости и вызовет Печорина на дуэль… Погодите; вот в этом-то и штука… Вызовет на дуэль: хорошо! Все это — вызов, приготовления, условия — будет как можно торжественнее и ужаснее, — я за это берусь; я буду твоим секундантом, мой бедный друг! Хорошо! Только вот где закорючка: в пистолеты мы не
положим пуль. Уж я вам отвечаю, что Печорин струсит, — на шести шагах их поставлю, черт
возьми! Согласны ли, господа?
Тогда выступило из средины народа четверо самых старых, седоусых и седочупринных козаков (слишком старых не было на Сечи, ибо никто из запорожцев не умирал своею смертью) и,
взявши каждый в руки земли, которая на ту пору от бывшего дождя растворилась в грязь,
положили ее ему на голову.