Неточные совпадения
— Куда? — приподнявшись
на лавке, широко открытыми
глазами посмотрел
на горбуна Пахомыч.
Поднявшись
на дорожку сада, после окончания своей последней работы, горбун оглянулся посмотреть, не бросается ли в
глаза перемещенный им
на другое место камень, и вдруг увидел идущую по мосту высокую женскую фигуру, одетую во все белое.
— Я, — протянул горбун. — Ты, видно,
на меня как
на мертвого клеплешь… Я почем знаю, как ее звать… в первый раз, как и ты, в
глаза видел… Ты, старик, меня
на словах ловить брось, я тоже ершист, меня не сглотнешь…
Даже выражение лица его изменилось. Во взгляде старческих
глаз появилась уверенность — призрак зародившейся в сердце надежды. В душе этого старика жила одна заветная мечта, за исполнение которой
на мгновение он готов был отдать последние годы или лучше сказать дни своей жизни, а эти годы и дни, говорят самые дорогие.
Протерев обеими руками
глаза, он оглядел сторожку и взгляд его остановился
на лавке, где с вечера лежал Пахомыч и
на которую лег ночью. Лавка была пуста.
На губах горбуна появилась насмешливая улыбка.
— Что-то у меня
глаза слипаются и влагою как запорошены, так что я прочесть не могу. Пожалуй Николай Петрович, прими
на себя труд и прочти оную.
Однажды, после полуночи, Павел Семенович, движимый каким-то тяжелым предчувствием, пришел посмотреть
на больную жену. Его
глазам представилась раздирающая душу картина.
Павел Семенович побледнел как полотно и вдруг захохотал. Этот странный хохот навел панический ужас
на сбежавшую прислугу. Она испуганными
глазами глядела
на барина, продолжавшего свой неистовый и дикий хохот. Догадались послать за Карлом Богдановичем.
Кроме настоящей, или напускной глупости, он отличался еще и уродством. Два горба, спереди и сзади, низкий рост и неимоверно короткие ноги придавали ему вид яйца, лежавшего
на боку, из которого, как вылупившийся цыпленок, торчала маленькая голова с каким-то пухом вместо волос и маленькими зеленоватыми злыми
глазами.
Истинно влюбленные робки — он был робок и потому дело любви не подвигалось ни
на один шаг вперед, хотя он был из тех завидных женихов,
на которых матери взрослых дочек глядят хищными
глазами.
По моргающим
глазам слуги, из которых готовы были брызнуть слезы, Виктор Павлович увидал, что дело может быть очень серьезно, и хотя старался утешить Петровича, но чувствовал, что
на него самого нападает тревожное волнение.
— Да уж так в неизвестности еще хуже, — с плачем в голосе сказал Петрович, и рукой смахнул с
глаза навернувшуюся
на ресницу предательскую слезу.
Виктор Павлович остался один и начал читать найденную им в спальне дяди книгу, но вскоре бросил. Он ничего не понимал из читаемого, печатные строки прыгали перед его
глазами, их застилал какой-то туман. Оленин встал и стал нервными шагами ходить по кабинету. Время тянулось бесконечно долго. Наконец, дверь кабинета отворилась и
на ее пороге появился весь бледный, растерянный Петрович.
Государь, по привычке людей маленького роста, держался совершенно прямо, как говорится,
на вытяжке, и закидывал назад голову. Его некрасивое, но выразительное лицо, с
глазами, блестящими умом и энергией, было видимо взволновано.
На это указывали красные пятна, то появлявшиеся, то исчезавшие
на щеках.
Они повиновались. Павел Петрович несколько секунд пристально смотрел
на них. Они со своей стороны, не сморгнув
глазом, глядели
на государя.
Дмитревский ответил не сразу, а посмотрел
на племянника своими иссиня-серыми большими
глазами, которые, несмотря
на то, что их обладателю шел пятый десяток, горели почти юношеским блеском.
Виктор Павлович несколько раз поднимал
на нее
глаза, но тотчас опускал их под гневным взглядом.
Он поднял
на нее
глаза. Она была, действительно, соблазнительно хороша. В его
глазах вдруг мелькнул огонек страсти. Он улыбнулся, но потом вдруг закрыл лицо руками.
Последний знал все его привычки, он был ему положительно необходим, при том же непостоянен и влюбчив. Увлечение Франей пройдет и тогда он снова будет
на стороне своего «красавца-барина», как звал Степан за
глаза, а иногда и в
глаза Виктора Павловича.
То вдруг ему представлялась та же Ирена с веселым лицом, с доброй улыбкой
на губах и со смеющимися
глазами.
Виктор Павлович стоял
на вытяжке, не шелохнувшись и не сводя
глаз с государя.
Он не обратил внимания
на смешные приседанья, которыми встретила и проводила его Цецилия Сигизмундовна, и лишь во второй или третий раз ему бросился в
глаза ее домашний костюм.
Виктор Павлович залюбовался
на дымку грусти, которая искренно, или притворно заволокла чудные
глаза его собеседницы.
Она несколько минут молча глядела
на него своими смеющимися, прекрасными
глазами.
Она снова подняла
на него свои смеющиеся
глаза.
— Клевета и злословие — естественные спутники добродетели
на земле… — отвечал, вздыхая и опустив
глаза в землю, аббат. — Мы, иезуиты, поборники старых порядков, стражи Христовой церкви и охранители монархических начал. При теперешнем настроении умов, зараженных зловредным учением якобинцев, естественно, мы не можем встречать повсюду никого иного, как злейших врагов.
При взгляде
на последнего,
глаза присутствующих загорелись огоньком зависти.
Зинаида Владимировна только
на мгновение подняла
глаза и подарила Кутайсова благодарным взглядом.
— И что особенного в этой девчонке! — читалось в глазахмамаши золотушной дочки, и взгляд ее перескакивал с последней
на Зинаиду Владимировну, все продолжавшую сидеть с опущенными долу
глазами.
За ней, с опущенными, по обыкновению,
глазами, шла Зинаида Владимировна, рядом с улыбающейся и лукаво смотревшей
на сестру и мать Полиной.
Она, Зинаида,
на его
глазах гибла для него навсегда.
— Что ты говоришь? — испуганными
глазами посмотрела
на него Мария Федоровна.
Государь говорил спокойно, но при произнесении последних слов
на его
глазах появились слезы. Произошло неловкое молчание.
Широкий зеленый шелковый зонтик над
глазами скрывал большую часть ее лица, а ноги лежали
на скамеечке, обитой пестрым ковриком.
На диване, у задней стены гостиной, сидела еще довольно молодая женщина, с исхудалым страдальческим лицом, с симпатичным выражением темно-карих
глаз.
Она ни дома, ни в гостях не ходила иначе, как в чепце, почти нахлобученном
на лицо, с широкою оборкою спереди, чтобы никто не мог видеть ее
глаза.
Она невольно подняла
глаза на своего кавалера.
Взгляд его
глаз не говорил ей ничего. Он и не глядел
на нее, а рассматривал ее. Она даже не знала, нравится ли она ему. В этик
глазах не отражалось никакого определенного впечатления. Кажется, эта неизвестность была для нее мучительнее всего. Она не знала как обращаться с ним, какой взять тон. Она чувствовала только, что с ним нельзя обращаться как с другими ее поклонниками.
Иван Сергеевич пристально взглянул
на нее и показал
глазами на сидевшего господина.
Виктор Павлович как-то вдруг вырос в
глазах Зинаиды Владимировны, окруженный ореолом похвалы ее величества. Потому-то Похвиснева и вспыхнула при этом замечании. Сидя
на кресле в комнате, соседней с уборной ее величества, молодая девушка пережила все нами рассказанное.
— Не могу вам совсем объяснить, ваше величество… Он, приехав в Москву, только и бывал у нас, а, между тем, ему так не хотелось уезжать, что он даже просрочил отпуск, когда же мы поехали сюда, он тотчас же вернулся тоже… Когда я не смотрю
на него, он не сводит с меня
глаз… и вообще, когда человек любит, это чувствуется тем, кого он любит.
— Но ты, mon viecx turc, все-таки лучше, а потому не надо делать таких страшных
глаз, — уже сама, не заботясь о том, что может смять тунику, примостилась она
на колени к Ивану Павловичу и обвила его за шею точно выточенными из слоновой кости руками.
Генриетта несколько минут стояла с
глазами, уставленными
на дверь, которую закрыл за собой Кутайсов. Видимо, она что-то обдумывала.
Патер Билли, ответив
на поклоны, выразительно посмотрел
на Гидля, сделав
глазами знак по направлению к двери, шедшей во вторую комнату помещения кондитерской.
— Значит государь согласился? — живо спросил иезуит и
на мгновение его
глаза сверкнули радостным блеском.
— Я думаю, — начал, наконец, он, — что ваш уважаемый бальи сумел искусно забросить семя и что оно попало
на плодородную почву и еще
на наших
глазах даст плод сторицею…
Даже будуар Ирены Станиславовны, несмотря
на то, что мы назвали его кунсткамерой, не бросался в
глаза своею роскошью, и только при внимательном осмотре оказывалось, что каждая принадлежность этой комнаты сама по себе представляет из себя чудо искусства.
Она сделала паузу и вскинула
на него
глаза. Он, видимо, пересилив себя, сидел в крайне спокойной позе и молчал.
Ирена Станиславовна повела
глазами на говорившую, но не промолвила ни звука.
Родзевич захохотал своим густым басом. Граф Казимир смотрел
на него вопросительно-недоумевающими
глазами.