Надежда, что ее дочь найдет в Луговом свою судьбу, превратилась в сердце княгини Вассы Семеновны в уверенность. Она видела, но, конечно, не показала виду, что заметила, какие восторженные взгляды бросал молодой князь на ее Люду, видела озлобленные
лица других маменек и заключила основательно, что ее дочь одержала победу. Дальнейшие визиты князя, конечно, быстро решат интересующее ее дело.
Неточные совпадения
Поставив таким образом в затруднение правительницу, Шетарди торжествовал, и теперь, когда к нему неспроста — он понял это — пришел врач и доверенное
лицо цесаревны Елизаветы — Лесток, маркиз нашел, что придуманная им месть Анне Леопольдовне недостаточна, что есть еще
другая — горшая: очистить русский престол от Брауншвейгской фамилии и посадить на него дочь Петра Великого, заменив, таким образом, ненавистное народу немецкое влияние — французским.
При этом он должен был обратить особенное внимание на
лиц, державших сторону великой княжны Елизаветы Петровны, разузнать, какое назначение и каких
друзей она может иметь, а также настроение умов в России, семейные отношения, словом, все то, что могло бы предвещать возможность переворота.
Елизавета Петровна называлась в них «героем», Лесток — «доверенным
лицом», а
другой агент, Шварц — «посредником».
После прочтения приговора солдаты положили Остермана на пол
лицом вниз, палачи обнажили ему шею, положили его на плаху, один держал голову за волосы,
другой вынимал из мешка топор.
Высокопоставленным
лицам, собравшимся в Грановитой палате, императрица раздавала выбитые по случаю ее коронации медали сама из своих рук;
другим, менее знатным, раздавал канцлер.
26 апреля императрица принимала в Грановитой палате поздравления от высшего духовенства, иностранных послов и
других высших
лиц. Празднование коронации продолжалось в течение целой недели, причем весь город, особенно Кремль, по ночам всегда был иллюминован самым роскошным образом.
Два раза в неделю бывали при дворе маскарады, один для двора и для тех
лиц, которых государыня удостаивала приглашениями,
другой для шести первых классов и знатного шляхетства.
Впрочем, и старший Разумовский не отставал от своих приятелей. Он первый стал носить бриллиантовые пуговицы, звезды, ордена и эполеты. Он вел большую игру, сам держал банк и нарочно проигрывал, «причем статс-дама Настасья Михайловна Измайлова (урожденная Нарышкина) и
другие попроще, из банка крали у него деньги, да и не только лишь важные
лица, которые потом в надлежащем месте выхваляли его щедрость, но и люди совсем неважные при этом пользовались».
Число
лиц, замешанных в это дело, очень велико, но до сих пор никто
друг друга не выдавал.
Конечно, мы говорим о помещиках добрых и справедливых, хорошо понимавших ту истину, что их положение в хорошую или дурную сторону зависит всецело от положения подвластных им
лиц в ту или
другую сторону.
Княжна не отнимала рук. Она сидела, низко опустив голову, так что когда он поднял свою, чтобы посмотреть на нее, то
лица их оказались так близко
друг от
друга, что невольно их губы встретились и слились в жарком поцелуе.
Оба
друга остановились как вкопанные невдалеке от входа в нее. Они оба увидели, что на одной из скамеек, стоявших внутри беседки, сидели близко
друг к
другу две человеческие фигуры, мужчина и женщина. Абрисы этих фигур совершенно ясно выделялись при слабом лунном свете, рассмотреть же их
лица и подробности одежды не было возможности. Оба
друга заметили только, как потом и передавали
друг другу, что эти одежды состояли из какой-то прозрачной светлой материи.
Для графа Петра Игнатьевича, не говоря уже о князе Луговом, день, проведенный в Зиновьеве, показался часом. Освоившаяся быстро с
другом своего жениха, княжна была обворожительно любезна, оживлена и остроумна. Она рассказывала приезжему петербуржцу о деревенском житье-бытье, в
лицах представляла провинциальных кавалеров и заставляла своих собеседников хохотать до упаду. Их свежие молодые голоса и раскатистый смех доносились в открытые окна княжеского дома и радовали материнский слух княгини Вассы Семеновны.
Дни шли за днями. Они летели быстро, как мгновения, для главных действующих
лиц нашего повествования: княгини Полторацкой, княжны Людмилы и его
друга графа Свиридова.
Далее следовали многочисленные провожатые, начиная с тамбовского наместника и
других почетных
лиц города, до старых заслуженных дворовых.
Князь Сергей Сергеевич сделал жест возражения. Княжна остановилась, видимо желая дать ему высказаться, но он молчал. На
лице его проходили одна за
другой тени, указывавшие на переживаемые им внутренние страдания.
Это увеличивало сочувствие, которое наследница престола приобретала с каждым днем. Ее уже уважали и противники. Подле нее образовался кружок приверженцев из русских. Ей тайком предлагали свои услуги даже Шуваловы и Разумовские. К ней повернулся
лицом сам Бестужев, ненавидевший
друга Фридриха — Петра.
Княжна задремала, но сон ее был тревожен и томителен. Это было, скорее, какое-то полузабытье, сопровождавшееся грезами. Перед ней встали одни за
другими все страшные моменты рокового дня убийства Никитой княжны и княгини Полторацких. Ей ясно представилась проходная комната перед спальней княжны и страшная сцена убийства и насилия. Стон княжны звучал в ее ушах и вызывал капли холодного пота на ее лоб. Княжна вздрагивала во сне, и на ее
лице было написано невыносимое страдание.
Вскоре факт совершился. Князь Сергей Сергеевич Луговой уехал из Петербурга. Перед отъездом он имел свидание только с одним
лицом из петербургского общества, не считая, конечно, графа Свиридова. Последний, по поручению князя, упросил Сергея Семеновича Зиновьева навестить уезжающего, хотя и не совсем оправившегося, своего
друга.
И люди тоже, даже незнакомые, в другое время недоступные, хуже судьбы, как будто сговорились уладить дело. Я был жертвой внутренней борьбы, волнений, почти изнемогал. «Куда это? Что я затеял?» И на
лицах других мне страшно было читать эти вопросы. Участие пугало меня. Я с тоской смотрел, как пустела моя квартира, как из нее понесли мебель, письменный стол, покойное кресло, диван. Покинуть все это, променять на что?
Неточные совпадения
Городничий (в сторону, с
лицом, принимающим ироническое выражение).В Саратовскую губернию! А? и не покраснеет! О, да с ним нужно ухо востро. (Вслух.)Благое дело изволили предпринять. Ведь вот относительно дороги: говорят, с одной стороны, неприятности насчет задержки лошадей, а ведь, с
другой стороны, развлеченье для ума. Ведь вы, чай, больше для собственного удовольствия едете?
По правую сторону его жена и дочь с устремившимся к нему движеньем всего тела; за ними почтмейстер, превратившийся в вопросительный знак, обращенный к зрителям; за ним Лука Лукич, потерявшийся самым невинным образом; за ним, у самого края сцены, три дамы, гостьи, прислонившиеся одна к
другой с самым сатирическим выраженьем
лица, относящимся прямо к семейству городничего.
Городничий. А мне очень нравится твое
лицо.
Друг, ты должен быть хороший человек. Ну что…
В
лицо позабывали мы //
Друг дружку, в землю глядючи, // Мы потеряли речь.
В каждом доме живут по двое престарелых, по двое взрослых, по двое подростков и по двое малолетков, причем
лица различных полов не стыдятся
друг друга.