Неточные совпадения
Они не смогли додуматься, что именно это «убожество» красавицы княжны заставляло ее быть на самом деле чрезвычайно разборчивой. Убожество это произошло с княжной в младенчестве, когда она была окружена множеством нянек и мамок, одна из которых, заговорившись с другой, уронила ребенка, всецело оправдав пословицу, что «у семи нянек дитя без глазу», что и причиняло молодой
девушке много нравственных страданий.
Князь Владимир Яковлевич сдался скорее сестры и в момент нашего рассказа был уже объявлен женихом княжны Варвары Ивановны Прозоровской, увлекшей
его детски-наивным выражением своего миловидного личика. Красавец князь произвел на молодую
девушку впечатление, а
его богатство вскружило ей голову. Сама княжна сравнительно с миллионером женихом была бесприданница.
Они уже были обручены, и свадьба была назначена в январе.
Этот крик был услышан слугами, которые и явились в кабинет
его сиятельства.
Их удивленным глазам представилась странная картина: лежавшего на диване князя и валявшихся на полу двух барышень. Позванные горничные унесли бесчувственных княжон в апартаменты княжны Александры, где молодых
девушек стали приводить в чувство. Княжна Александра Яковлевна пришла в себя первая.
Горе сестры и невесты покойного было неописуемо.
Их несколько раз выносили из церкви в обмороке. Последний обморок с молодыми
девушками произошел в момент опущения гроба в могилу. Великолепный поминальный обед в доме безвременного угасшего князя завершил печальную церемонию.
С годами это прошло, но странности в характере князя остались. Всю свою любовь
он перенес на свою дочь, Варвару Ивановну, царившую в доме неограниченною повелительницей и считавшую в числе своих верных рабов и старика отца. В детстве это был прямо ребенок-деспот. С летами деспотизм несколько сгладился, но следы
его остались в характере молодой
девушки.
Почти вслед за
ними подъехала карета, из которой вышли Эрнестина Ивановна, княжна Варвара Прозоровская и белокурая молодая
девушка с тонкими чертами бледно-воскового лица, бескровными губами и большими голубыми глазами, выражавшими какую-то болезненную грусть.
Слух о втором обмороке, уже с княжной Прозоровской, облетел находившихся на кладбище. По приказанию настоятеля бесчувственная княжна была принесена в
его покои, где она через несколько времени пришла в себя. Когда вернулись к забытой в притворе Капочке, на лавке нашли бездыханный труп молодой
девушки.
Вдруг в один прекрасный день Марья Петровна получила письмо от своей племянницы Глаши. Эта Глаша была
девушка лет девятнадцати, круглая сирота, дочь покойной сестры Марьи Петровны. Года четыре тому назад Марья Петровна, к которой девочку привезли из деревни, пристроила ее в услужение к одной старой барыне, жившей в
их приходе. Более года Глаша жила у барыни, затем вдруг сбежала, и Марья Петровна потеряла ее из виду.
— Зачем так говорить, Марья Петровна, — остановил ее Александр Васильевич. — Если
девушка заблудилась и хочет исправиться, так ей помочь надо, а не отталкивать ее. Это грех, большой грех. Сами, чай, знаете, что Иисус Христос сказал, что
он пришел пасти не праведных, а грешных. Помните, как
он милостиво отнесся к блуднице. Иди в дом свой и не греши, — сказал
он ей.
«Ты пришла очень кстати, — сказала старая карга, — только перед тобой вышел от меня богатый господин, который живет без жены и ищет молодую
девушку, чтобы она для благ, пристойности служила у
него под видом разливательницы чая.
— Дальше все сделалось как по писаному… Я понравилась господину, и мы условились, чтобы я в следующее утро пришла к
нему с какой-нибудь будто матерью, под видом бедной
девушки, которая бы и отдала меня к
нему в услужение за самую ничтожную цену. Вы знаете, тетенька, плаксу Феклу?
Будучи цесаревной, она долго жила в слободе Покровской, теперь вошедшей в состав города Москвы. Там она проводила время запросто со слободскими
девушками, в летние вечера водила с
ними на лугу хороводы, метала из окна дворца пригоршнями деньги и любовалась, как
их поднимали нарасхват, пела песни и даже сочиняла
их.
Близость к этой статной, красивой
девушке все более и более стала волновать кровь молодого солдата. Она продолжала так ласково-вызывающе смотреть на
него.
Девушка, которая, видимо, интересовалась
им, заигрывала с
ним, почти навязывалась
ему, вдруг так странно изменившая свое поведение, представлялась на самом деле загадочною, но что всего ужаснее — Суворов чувствовал это — становилась для
него привлекательнее, необходимее.
Он отступил шага на два назад. Глаша действительно была неузнаваема. Из сравнительно полной, здоровой
девушки она сделалась буквально обтянутым кожей скелетом. Ее лицо приобрело какую-то мертвенную восковую прозрачность, и лишь синие глаза сделались еще больше, как бы выкатились из орбит и приобрели какое-то светлое, страдальческое выражение.
— Ах, как там хорошо написано про любовь. Когда
девушка всю душу готова положить за своего милого. Когда один взгляд
его ласковый заставляет ее сердце биться в сладкой истоме, когда она в объятиях
его трепещет, как птичка в клетке, и жутко-то ей, и приятно. Какое это наслаждение — отдаться впервые любимому человеку. Но она, та, о которой там написано, была честная, чистая душа. И как она любила
его… как любила.
Эта чувственность проснулась в
нем и там, в роще, проснулась согретая чувством жалости к этой раскаявшейся и бичующей себя
девушке, раскаявшейся и бичующей вследствие любви к
нему.
Суворов сел и задумался.
Он мысленно переживал свой первый короткий печальный роман.
Он решил, что
он будет и последним.
Он мысленно дал себе клятву избегать женщин, кроме жены, если Бог приведет
ему жениться. Жизнь и смерть Глаши казались
ему хорошим жизненным уроком. Страх быть одним из виновников такой же печальной судьбы
девушки или женщины, подобной покойной, должен остановить
его от искушений и соблазна.
Ухаживание князя Владимира Яковлевича за княжной Варварой отличалось таким тактом и сдержанностью, что молодая
девушка невольно расположилась к своему новому знакомому, была с
ним проста, наивна, откровенна и задушевно-весела.
Безгранично и, главное, безнадежно влюбленная в князя, молодая
девушка первое время как-то свыклась с немым созерцанием своего героя и довольствовалась тем, что глядела на
него исподтишка, полными восторженного обожания глазами.
Он ей казался каким-то высшим существом, близость к которому невозможна ни для одной женщины.
Мы знаем, что молодая
девушка была полна благоговения к геройству и добродетелям Сигизмунда Нарцисовича, но это, увы, далеко не удовлетворяло
его как ухаживателя.
Предвидя подобную же встречу,
он даже не прибавил шагу навстречу шедшей прямо на
него молодой
девушке. Она между тем шла какой-то быстрой, неровной походкой. Наконец
они встретились лицом к лицу.
Капочка, по-видимому, только теперь увидела Сигизмунда Нарцисовича. Последний, со своей стороны, удивленно оглядел ее.
Его поразило ее странное состояние. Полные слез глаза были красны, молодая
девушка вся дрожала.
Сигизмунд Нарцисович, надо отдать
ему справедливость, умел приласкать любимую женщину. Упоение этими ласками заставляло молодую
девушку забывать и свое двусмысленное положение, а главное, «
его», хотя последнее удавалось ей только временно.
— Я шучу, шучу. Моя хорошенькая
девушка, — привлек
он ее к себе.
В доме князя Ивана Андреевича Прозоровского господствовало необычайное оживление. Привезенные из вотчины
девушки шили и готовили приданое невесте. Она сама все время проводила в московских магазинах за выбором материй или же у подруг за обсуждением разных вопросов, касающихся туалета. Часто подруги и знакомые собирались и у
них в доме.
Но хитрый сластолюбивый поляк знал, что интрига с княжной Прозоровской не может ограничиться «игрой в любовь», как с бедной
девушкой, приживалкой в княжеском доме, что устранить княжну даже при посредстве чудодейственных пилюль патера Флорентия было бы очень и очень рискованно, а потому выжидал удобного момента, как коршун, остановившийся в поднебесье, недвижно выжидает мгновенья, когда может свободно и безнаказанно спуститься на уже намеченную
им жертву и впиться в нее своими острыми когтями.
Наблюдая незаметно за княжной Прозоровской, Кржижановский заметил обращенные на
него полуиспуганные, полунедоумевающие взгляды молодой
девушки.
Это спокойствие, с которым
он говорил о смерти отравленного
им, если верить Капочке, человека, поразило ее. Что это? Комедия или же перед нею сидит оклеветанный умирающей
девушкой человек?
На этом разговор окончился. Княжна Баратова умышленно не продолжала
его, чтобы не навести на мысль княжну Варвару о возможности существования какой-нибудь записки, оставленной покойной Капитолиной Андреевной. Княжна Александра Яковлевна была убеждена, что такая записка есть. Она сделала этот вывод из того, что
девушка, которая решилась открыть перед смертью свою тайну подруге детства, должна была готовиться к этому еще при жизни.
Стеша вышла и через несколько минут вернулась с маленькой, худенькой блондинкой,
девушкой лет восемнадцати. Светленькое, миловидное личико освещалось большими серыми глазами, наивно-испуганное выражение которых невольно подкупало в пользу
их обладательницы; слегка вздернутый носик придавал этому личику особую пикантность.
Глядя на миниатюрную фигурку Поли, княжна поняла, что никому другому нельзя было подарить платья покойной Капочки. По сложению
они были совершенно одинаковы. Стеша, введя
девушку в будуар, быстро удалилась.
— Заговорил это Василий Иванович, сперва-наперво, о том, что сын
его уже в летах, сорок три года, а до сих пор бобыль… А я
ему на это говорю, что вот приедет на побывку в Москву — невест-де здесь много, а
он на линии жениха, какого не надо лучше… Может-де выберет… Куда
ему, говорит,
он у меня что красная
девушка, да и ум не тем занят… Сам я
ему невесту-то присматриваю… Вот
оно что…
— Помилуйте, сударыня, — сказал
он, — вы еще сами молоденькая прелестная
девушка.
Неточные совпадения
Легко вздохнули странники: //
Им после дворни ноющей // Красива показалася // Здоровая, поющая // Толпа жнецов и жниц, — // Все дело девки красили // (Толпа без красных
девушек, // Что рожь без васильков).
Он видел, что старик повар улыбался, любуясь ею и слушая ее неумелые, невозможные приказания; видел, что Агафья Михайловна задумчиво и ласково покачивала головой на новые распоряжения молодой барыни в кладовой, видел, что Кити была необыкновенно мила, когда она, смеясь и плача, приходила к
нему объявить, что
девушка Маша привыкла считать ее барышней и оттого ее никто не слушает.
— Только я не знаю, — вступилась княгиня-мать за свое материнское наблюдение за дочерью, — какое же твое прошедшее могло
его беспокоить? Что Вронский ухаживал за тобой? Это бывает с каждою
девушкой.
Получив письмо Свияжского с приглашением на охоту, Левин тотчас же подумал об этом, но, несмотря на это, решил, что такие виды на
него Свияжского есть только
его ни на чем не основанное предположение, и потому
он всё-таки поедет. Кроме того, в глубине души
ему хотелось испытать себя, примериться опять к этой
девушке. Домашняя же жизнь Свияжских была в высшей степени приятна, и сам Свияжский, самый лучший тип земского деятеля, какой только знал Левин, был для Левина всегда чрезвычайно интересен.
Степан Аркадьич вздохнул, отер лицо и тихими шагами пошел из комнаты. «Матвей говорит: образуется; но как? Я не вижу даже возможности. Ах, ах, какой ужас! И как тривиально она кричала, — говорил
он сам себе, вспоминая ее крик и слова: подлец и любовница. — И, может быть,
девушки слышали! Ужасно тривиально, ужасно». Степан Аркадьич постоял несколько секунд один, отер глаза, вздохнул и, выпрямив грудь, вышел из комнаты.