Неточные совпадения
Наши офицеры смотрели на будущее радостно. Они говорили, что в войне наступает перелом, победа русских несомненна, и нашему корпусу навряд ли даже придется быть в деле: мы
там нужны только,
как сорок тысяч лишних штыков при заключении мира.
— Видел на днях сам, собственными глазами: в маленьком, тесном зальце,
как сельди в бочке, толкутся офицеры, врачи; истомленные сестры спят на своих чемоданах. А в большой, великолепный зал нового вокзала никого не пускают, потому что генерал-квартирмейстер Флуг совершает
там свой послеобеденный моцион! Изволите видеть, наместнику понравился новый вокзал, и он поселил в нем свой штаб, и все приезжие жмутся в маленьком, грязном и вонючем старом вокзале!
И тишина, тишина кругом… В поезде спят. Кажется, и сам поезд спит в этом тусклом сумраке, и все, все спит спокойно и равнодушно. И хочется кому-то сказать:
как можно спать, когда
там тебя ждут так жадно и страстно!
Пришли два врача из султановского госпиталя. Один был оконфужен и зол, другой посмеивался. Оказывается, и
там инспектор распек всех, и
там пригрозил дежурному врачу арестом. Дежурный стал ему рапортовать: «Имею честь сообщить вашему превосходительству…» — Что?!
Какое вы мне имеете право сообщать? Вы мне должны рапортовать, а не «сообщать»! Я вас на неделю под арест!
— Ну,
как бы
там ни было, а мы больных здесь не бросим, — заявили мы.
А на юге непрерывно все грохотали пушки,
как будто вдали вяло и лениво перекатывался глухой гром; странно было думать, что
там теперь ад и смерть. На душе щемило, было одиноко и стыдно;
там кипит бой; валятся раненые,
там такая в нас нужда, а мы вяло и без толку кружимся здесь по полям.
— Нет, тут что! Одна канитель! Вон,
там стрельба, другие дерутся, а мы что? Никому на нас и смотреть неохота. Даже на смотрах, — генерал
какой, али и сам царь: «ну, это нестроевщина!» — и едут мимо.
А вдали все блистали отсветы грохочущих выстрелов, и странно было вспомнить,
как тянулась душа к грозной красоте того, что творилось
там. Не было
там красоты, все было мерзко, кроваво-грязно и преступно.
И
какое же зато было
там у китайцев отношение к русским! Мы часто целыми днями сидели без самого необходимого, —
там был полный избыток во всем: китайцы,
как из-под земли, доставали русским решительно все, что они спрашивали. Никто
там не боялся хунхузов, глухою ночью все ходили по деревне безоружные.
— Что ж поделаешь. Жена и то убеждала выйти в отставку, да
как выйдешь? До эмеритуры осталось всего два года. А у меня четверо детей, да еще трое сирот-племянников. Всех нужно накормить, одеть… А хвораю-то я уж давно. Комиссия два раза выдавала удостоверения, что мне необходимо лечиться водами в Старой Руссе,
там есть для офицеров казенные места. Но ведь знаете сами, нашему брату-армейцу трудно чего-нибудь добиться, протекции нет. Казенные места всегда заняты штабными, а нам и доступу нет…
— Ну, что
там! — добродушно ответил Давыдов. — Ведь мы обыкновенно передвигаемся не больше,
как на пять, на шесть верст. В крайнем случае можно будет всех вас перевезти в два раза.
Медленно и грозно потянулся день за днем. Поднимались метели, сухой, сыпучий снег тучами несся в воздухе. Затихало. Трещали морозы. Падал снег. Грело солнце, становилось тепло. На позициях все грохотали пушки, и спешно ухали ружейные залпы, короткие, сухие и отрывистые,
как будто кто-то колол
там дрова. По ночам вдали сверкали огоньки рвущихся снарядов; на темном небе мигали слабые отсветы орудийных выстрелов, сторожко ползали лучи прожекторов.
Как всегда, начальство, такое надоедливое
там, где оно не нужно, здесь отсутствовало; никто властный не распоряжался, повозки бились и загораживали путь в бессмысленной свалке.
И ехали мимо повозки. И проезжали люди с виноватыми лицами, стараясь не смотреть на лежащего человека. Вспоминалось,
как все жадно справлялись, — защищает ли нас кто сзади, есть ли за нами прикрытие?
Там бились люди, спасая нас, тоже вот и этот умиравший. Теперь, ненужный, он валялся в пыли на откосе, и все старались поскорее проехать мимо, чтоб не обжег их скорбный упрек, глядевший из мутившихся глаз.
— Ну, что, ротмистр,
как там дела?
На юге медленно дрожало большое, сплошное зарево. На западе, вдоль железнодорожного пути, горели станции.
Как будто ряд огромных, тихих факелов тянулся по горизонту. И эти факелы уходили далеко вперед нас. Казалось, все, кто знал,
как спастись, давно уже
там, на севере, за темным горизонтом, а мы здесь в каком-то кольце.
— Где уж
там! Пора бы кончать. Сколько времени воюем! — Он помолчал. — А
как скажете, платить нам придется японцу?
Утром мы пошли дальше, к вечеру пришли в Каюань.
Там скопилась масса обозов и войсковых частей. Мы ночевали в фанзе рядом с уральскими казаками. Они ругали пехоту, рассказывали,
как дикими толпами пехотинцы бежали вдоль железной дороги; Куропаткин послал уральцев преградить им отступление, — солдаты стали стрелять в казаков.
Мы простояли в Чантафу двое суток. Пришла весть, что Куропаткин смещен и отозван в Петербург. Вечером наши госпитали получили приказ от начальника санитарной части третьей армии, генерала Четыркина. Нашему госпиталю предписывалось идти на север, остановиться у разъезда № 86, раскинуть
там шатер и стоять до 8 марта, а тогда, в двенадцать часов дня (вот
как точно!), не ожидая приказания, идти в Гунчжулин.
Зашли мы с врачами еще в другой госпиталь.
Там главный врач оказался человеком, но его госпиталь и сам помещался очень тесно: все помещения захватил старичок статский советник.
Как раз вошел и сам старичок.
— Да понятное дело!
Какой же смысл
там оставаться? — возразил главный врач, у которого мы сидели. — Загнали нас сюда к черту на кулички, — разумеется, нужно держаться всем вместе!
Назавтра мы перебрались в их деревню, а через два дня пришел новый приказ Четыркина, — всем сняться и идти в город Маймакай, за девяносто верст к югу. Маршрут был расписан с обычною точностью: в первый день остановиться там-то, — переход 18 верст, во второй день остановиться там-то, — переход 35 верст, и т. д. Вечером 25 марта быть в Маймакае.
Как мы убедились, все это было расписано без всякого знания качества дороги, и шли мы, конечно, не руководствуясь данным маршрутом.
Но
какая забастовка могла быть
там, где люди все равно ничего не делали?..
— Вас
там двадцать человек трезвых, —
как же вы не смогли ему помешать, чего вы его не связали? Что ж, сам я, старик, пойду его вязать?.. Поделом, езжайте теперь в холодном вагоне!
Неточные совпадения
Городничий. Ну, слушайте же, Степан Ильич! Чиновник-то из Петербурга приехал.
Как вы
там распорядились?
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык
там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой,
какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай,
какая курица! Дай жаркое!
Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Анна Андреевна. Я думаю, с
каким там вкусом и великолепием даются балы!
Там в городе таскаются офицеры и народ, а я,
как нарочно, задал тону и перемигнулся с одной купеческой дочкой…
Бобчинский. Я прошу вас покорнейше,
как поедете в Петербург, скажите всем
там вельможам разным: сенаторам и адмиралам, что вот, ваше сиятельство или превосходительство, живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчинскнй. Так и скажите: живет Петр Иванович Бобчпиский.