Неточные совпадения
Инспектор госпиталей Езерский — у этого было свое дело. Дежурит только что призванный из запаса молодой
врач. Он сидит
в приемной за столом и читает газету. Вошел Езерский, прошелся по
палатам раз, другой.
Врач посмотрел на него и продолжает читать. Езерский подходит и спрашивает...
Любопытно было наблюдать этого юношу. Чтоб иметь отдельный угол, нам,
врачам, пришлось поселиться на другом конце деревни. Ходить оттуда
в палаты было далеко, и дежурный
врач свои сутки дежурства проводил
в канцелярии, где жил Иван Брук. Времени наблюдать его было достаточно.
Однажды к нам
в госпиталь приехал начальник нашей дивизии. Он осмотрел
палаты, потом пошел пить чай к главному
врачу.
Другой раз, тоже
в палате хроников, Трепов увидел солдата с хроническою экземою лица. Вид у больного был пугающий: красное, раздувшееся лицо с шелушащеюся, покрытою желтоватыми корками кожею. Генерал пришел
в негодование и гневно спросил главного
врача, почему такой больной не изолирован. Главный
врач почтительно объяснил, что эта болезнь незаразная. Генерал замолчал, пошел дальше. Уезжая, он поблагодарил главного
врача за порядок
в госпитале.
Он беззаботно разговаривал с солдатом и исподтишка пристально следил за ним. Говорил то громче, то тише, задавал неожиданные вопросы, со всех сторон подступал к нему, — насторожившийся, с предательски смотрящими глазами. У меня вдруг мелькнул вопрос: где я?
В палате больных с
врачами, или
в охранном отделении, среди жандармов и сыщиков?
Сестра воротилась
в палату, сообщила
врачу.
Врач в недоумении опустил голову. Вошел
в палату старший ординатор, д-р Васильев.
Врач сообщил ему о последовавшем «высочайшем отказе», — как же теперь быть? Значит, голодать больным?
В это время
в палату вошла Новицкая.
У всех было негодующее изумление, — зачем эта сестра, кому она нужна? Утром, когда главный
врач зашел
в офицерскую
палату, граф Зарайский попросил его принять
в госпиталь сверхштатною сестрою привезенную им даму.
Дивизионный
врач, весь кипя гневом, пошел
в палату к графу. Одна из наших сестер лукаво обратилась к смотрителю.
Но
в руке уж начиналась гангрена. Когда генерал вышел из офицерской
палаты, наш главный
врач сказал ему...
Подали двенадцать повозок. Лошади фыркали и ржали, мелькали фонари. Офицеры
в своей
палате играли
в преферанс; поручик Шестов, с рукою на черной перевязи, лежал
в постели и читал при свечке переводный роман Онэ. Главный
врач сказал офицерам, чтоб они не беспокоились и спали ночь спокойно, — их он успеет отправить завтра утром.
— Да ведь
в ней для него вся душа госпиталя!
Врачи, аптека,
палаты, — это только неважные придатки к канцелярии! Бедняга-письмоводитель работает у нас по двадцать часов
в сутки, — пишет, пишет… Мы живем с главным
врачом в соседних фанзах, встречаемся десяток раз
в день, а ежедневно получаем от него бумаги с «предписаниями»… Посмотрели бы вы его приказы по госпиталю, — это целые фолианты!
Неточные совпадения
Андрей Ефимыч знает, что при теперешних взглядах и вкусах такая мерзость, как
палата № 6, возможна разве только
в двухстах верстах от железной дороги,
в городке, где городской голова и все гласные — полуграмотные мещане, видящие во
враче жреца, которому нужно верить без всякой критики, хотя бы он вливал
в рот расплавленное олово;
в другом же месте публика и газеты давно бы уже расхватали
в клочья эту маленькую Бастилию.
Класть же серьезных больных
в палаты и заниматься ими по правилам науки тоже нельзя, потому что правила есть, а науки нет; если же оставить философию и педантически следовать правилам, как прочие
врачи, то для этого прежде всего нужны чистота и вентиляция, а не грязь, здоровая пища, а не щи из вонючей кислой капусты, и хорошие помощники, а не воры.
Земский
врач Григорий Иванович Овчинников, человек лет тридцати пяти, худосочный и нервный, известный своим товарищам небольшими работами по медицинской статистике и горячею привязанностью к так называемым бытовым вопросам, как-то утром делал у себя
в больнице обход
палат. За ним, по обыкновению, следовал его фельдшер Михаил Захарович, пожилой человек, с жирным лицом, плоскими сальными волосами и с серьгой
в ухе.
Золотая
палата и Теремный дворец уже созидались
в голове Ивана Васильевича; и чтобы осуществить свои намерения, ожидал он только искусных зодчих, которые должны были вскоре приехать с немецким
врачом.
Здесь скоро разбежалась молва, что он исцеляет умирающих, поднимает из гроба; славили особенно его знание женских болезней, которым он себя преимущественно посвятил; аугсбургские
врачи, награжденные его советами и тайнами, все спешили дать ему первенство; его увлекали и
в палаты, и
в хижины, потому что он и беднейшим не отказывал
в помощи.