Неточные совпадения
Конечно, остается недоступной человеческому уму тайной боговоплощения, каким образом воплотившийся
Бог мог так закрыть Божество человечеством, чтобы
оказаться способным и совершить подвиг веры в
Бога, и испытать человеческое чувство богооставленности, но это показывает именно на глубочайшую человечность веры, ее исключительное значение и неустранимость подвига веры для человека.].
«Порождай лишь в себе сообразное долгу настроение, и ты познаешь
Бога и, тогда как для ближних своих ты будешь представляться еще в чувственном мире, для себя самого ты
окажешься в вечной жизни» [J. G. Fichte. Die philosophischen Schriften zum Atheismusstreit.
Это определение приводит, таким образом, к чистой антиномии: «сверхсущностная сущность
оказывается совершенно неделимою, а божественная энергия
Бога нераздельно разделяющею (αμέριστος δε μερίζουσα)» [Ibid., 941].
Здесь нет места ни антиномии, с ее логическим перерывом, ни Тайне: беспримесный рационализм — вот обратная сторона того всеведения или «гнозиса», которым мнил себя обладающим, по одним основаниям, Гегель, а по другим — Беме, почему он и
оказывается столь родственным по тенденциям современному «теософизму», оккультному или мистическому рационализму [Шеллинг дает такую характеристику «теософизма» Беме: «В третьем виде эмпиризма сверхчувственное сделано предметом действительного опыта благодаря тому, что допускается возможное восхищение человеческого существа в
Бога, а вследствие этого необходимое, безошибочное созерцание, проникающее не только в божественное существо, но и в сущность творения и во все события в нем…
Бог мог
оказаться вынужден приступить к новому творению, т. е. к созданию теперешнего мира на развалинах испорченного царства Люцифера, с тем чтобы впоследствии уничтожить и этот мир.
Шеллинг устраняет тем самым трансцендентность и абсолютность Божества вне мира и вступает на путь отвергаемого им монизма, динамического миробожия, для которого мир есть становящийся или потенциализирующийся
Бог (т. е.
оказывается в сродстве с определенно враждебными христианству учениями Гартмана и Древса).
Бог создал мир наверняка, с безошибочной верностью, а не гадательною только возможностью успеха или неуспеха, иначе бессильным и несовершенным
оказался бы его Создатель, потому что в таком случае открылось бы нечто новое и неожиданное для Него самого, чего Он не мог предвидеть.
И соблазн змея
оказался реально осуществим, ибо стихия освобожденного ничто, прорвавшись в мир, окружила всякую тварь ледяным холодом одиночества, разъединила всеединое и центростремительную силу превратила в центробежную: тогда родилось наше малое я, которое раздувается в я космическое, весь мир считая своим престолом: во истину «будете как
боги».
Матерь-Земля
оказалась матерью Матери
Бога [Церковь поет: «Что Тебе принесем, Христе, яко явился еси на земли яко человек нас ради?
Ее «
Бог привел к человеку», очевидно, как неведомую незнакомку, похожую на одну из тварей, среди которых еще недавно не
оказалось ему помощника.
Возможно, что в нем заговорил и эгоизм любви, — жена
оказалась для него ближе
Бога, и он не захотел от нее отделяться хотя бы в стыде и грехе.
Грех Евы
оказался детским обольщением, обманом и самообманом, но не был злой волей, хотением зла и нехотением
Бога.
Недаром же обнаружилось в полноту времен, что язычники
оказались более готовы принять Христа, чем иудеи, ибо больше Его жаждали и ждали: блудный сын давно уже тосковал и томился по родному дому [Поэтому и понятно появление в язычестве таких лиц, как Корнелий сотник, «благочестивый, боящийся
Бога со всем домом своим, творивший много милостыни и всегда молившийся
Богу» (Деян. ап. 10:2).
Поэтому между разными религиями здесь все-таки
оказывалось возможным и сближение, слияние, «синкретизм» [«Потому что
Бог во Христе примирил с Собою мир, не вменяя людям преступлений их, и дал нам слово примирения» (2 Кор. 5:19).
Неточные совпадения
«У него тоже были свои мысли, — подумал Самгин, вздохнув. — Да, “познание — третий инстинкт”.
Оказалось, что эта мысль приводит к
богу… Убого. Убожество. “Утверждение земного реального опыта как истины требует служения этой истине или противодействия ей, а она, чрез некоторое время, объявляет себя ложью. И так, бесплодно, трудится, кружится разум, доколе не восчувствует, что в центре круга — тайна, именуемая
бог”».
«Все, говорит, я исследовал и, кроме
бога, утверждаемого именно православной церковью, ничего неоспоримого — нет!» — «А — как же третий инстинкт, инстинкт познания?»
Оказывается, он-то и ведет к
богу, это есть инстинкт богоискательства.
Это
оказалось правдой: утром в «Губернских ведомостях» Самгин прочитал высокопарно написанный некролог «скончавшегося от многих ран, нанесенных безумцами в день, когда сей муж, верный
богу и царю, славословил, во главе тысяч»…
— А Любаша еще не пришла, — рассказывала она. — Там ведь после того, как вы себя почувствовали плохо, ад кромешный был. Этот баритон — о, какой удивительный голос! — он
оказался веселым человеком, и втроем с Гогиным, с Алиной они
бог знает что делали! Еще? — спросила она, когда Клим, выпив, протянул ей чашку, — но чашка соскользнула с блюдца и, упав на пол, раскололась на мелкие куски.
— Томилин инстинктом своим в
бога уперся, ну — он трус, рыжий боров. А я как-то задумался: по каким мотивам действую?
Оказалось — по мотивам личной обиды на судьбу да — по молодечеству. Есть такая теорийка: театр для себя, вот я, должно быть, и разыгрывал сам себя пред собою. Скучно. И — безответственно.