— Охота!.. Так вот, видишь, старец-то, как помирать стал, и оставил мешочек начетчику, разумеется, мужику… фамилию я забыла… И начал этот мешок с сухариками переходить
из рук в руки, от одного начетчика к другому, по завещанию. Разумеется, прежние — то кусочки, от агнца-то, давно перевелись, а только крошки запекали в просвиры и резали потом на новые кусочки и сушили.
Неточные совпадения
Когда Серафима надела капот — голубой с кружевом, еще
из своего приданого — и подошла к трюмо, чтобы распустить косу, она, при свете одной свечи, стоявшей на ночном столике между двумя кроватями, глядела на отражение спальни
в зеркале и на свою светлую, рослую фигуру, с обнаженной шеей и полуоткрытыми
руками.
Так выходило по соображениям Теркина
из повадки и наружности техника: лицо подвижное, подслеповат, волосы длинные, бородка плохо растет, говорит жидким тенором, отрывисто,
руками то обдергивает блузу, то примется за бородку. О приятном тоне, об уменье попасть
в ноту с чужим человеком он заботится всего меньше.
— Где ты их возьмешь? Есть ли они у тебя вот
в настоящую минуту?..
Из десяти с лишком тысяч, чт/о у меня на
руках остались, одной трети даже нет. — Додадим!
Она могла обозвать его одним
из тех прозвищ, что бросали ему
в детстве!
В глазах у него помутилось… Но
рука не поднялась. Ударить он не мог. Эта женщина упала
в его глазах так низко, что чувство отвращения покрыло все остальное.
Он припрятал кинжал, который барин вырвал
в ту минуту
из рук Серафимы Ефимовны, и у него было такое чувство, точно он, именно он, Чурилин, имеет против нее самую главную улику и может всегда уличить ее. Барин про кинжал так и не спросил, а на лезвии кровь запеклась, кровь барышни.
Желал он вырвать
из души остаток злобного чувства к тамошнему крестьянству, походить по разным урочищам, посмотреть на раскольничью молельню, куда проникал мальчиком, разузнать про стариков, кто дружил с Иваном Прокофьичем, посмотреть, что сталось с их двором,
в чьих он теперь
руках, побывать
в монастыре.
— Понимаю!.. Видите, Иван Захарыч… — Первач стал медленно потирать
руки, — по пословице: голенький — ох, а за голеньким — Бог… Дачу свою Низовьев, — я уже это сообщил и сестрице вашей, — продает новой компании… Ее представитель — некий Теркин. Вряд ли он очень много смыслит. Аферист на все
руки… И писали мне, что он сам мечтает попасть поскорее
в помещики… Чуть ли он не
из крестьян. Очень может быть, что ему ваша усадьба с таким парком понравится. На них вы ему сделаете уступку с переводом долга.
Разве он, Теркин, не благое дело делает, что выхватывает
из таких
рук общенародное достояние? Без воды да без леса Поволжье на сотни и тысячи верст
в длину и ширину обнищает
в каких-нибудь десять — двадцать лет. Это не кулачество, не спекуляция, а „миссия“! И она питает его душу. Иначе приходилось бы чересчур уж одиноко стоять среди всей этой, хотя бы и кипучей, деловой жизни.
Никогда еще она не чувствовала себя такой маленькой и беспомощно-глупенькой. Две слезинки заблестели на ресницах. Щеки заметно побледнели. Она была
в ту минуту очень хорошенькая. Светлая шелковая кофточка, вся
в сборках, по талии перехваченная желтым кожаным кушаком, шла к ней чрезвычайно. Ноги мелькали из-под синей юбки,
в атласных туфлях с бантиками…
Руки почти до локтей выходили
из коротких рукавов с кружевцами.
Протянулось очень длинное молчание. Теркину оно не показалось тягостным. Он и не требовал, чтобы его занимали… Ему было хорошо.
Из цветника долетало благоухание ветерка.
В парке защелкал соловей. Позади, внизу, неслышно текла река, куда ему хотелось спуститься под
руку с Саней.
Из-за колючих ветвей лесного шиповника, покрытого цветами, выглянуло широкое лицо Хрящева.
В одной
руке он держал что-то блестящее.
Саня взяла у нее
из рук блюдце и поцеловала ее
в голову.
Несколько раз обручаемые хотели догадаться, что надо сделать, и каждый раз ошибались, и священник шопотом поправлял их. Наконец, сделав, что нужно было, перекрестив их кольцами, он опять передал Кити большое, а Левину маленькое; опять они запутались и два раза передавали кольцо
из руки в руку, и всё-таки выходило не то, что требовалось.
Устраняя себя передачею письма
из рук в руки, и именно молча, я уж тем самым тотчас бы выиграл, поставив себя в высшее над Версиловым положение, ибо, отказавшись, насколько это касается меня, от всех выгод по наследству (потому что мне, как сыну Версилова, уж конечно, что-нибудь перепало бы из этих денег, не сейчас, так потом), я сохранил бы за собою навеки высший нравственный взгляд на будущий поступок Версилова.
Неточные совпадения
Гаврило Афанасьевич //
Из тарантаса выпрыгнул, // К крестьянам подошел: // Как лекарь,
руку каждому // Пощупал,
в лица глянул им, // Схватился за бока // И покатился со смеху… // «Ха-ха! ха-ха! ха-ха! ха-ха!» // Здоровый смех помещичий // По утреннему воздуху // Раскатываться стал…
Крестьяне речь ту слушали, // Поддакивали барину. // Павлуша что-то
в книжечку // Хотел уже писать. // Да выискался пьяненький // Мужик, — он против барина // На животе лежал, //
В глаза ему поглядывал, // Помалчивал — да вдруг // Как вскочит! Прямо к барину — // Хвать карандаш
из рук! // — Постой, башка порожняя! // Шальных вестей, бессовестных // Про нас не разноси! // Чему ты позавидовал! // Что веселится бедная // Крестьянская душа?
Так вот что с парнем сталося. // Пришел
в село да, глупенький, // Все сам и рассказал, // За то и сечь надумали. // Да благо подоспела я… // Силантий осерчал, // Кричит: «Чего толкаешься? // Самой под розги хочется?» // А Марья, та свое: // «Дай, пусть проучат глупого!» // И рвет
из рук Федотушку. // Федот как лист дрожит.
В следующую речь Стародума Простаков с сыном, вышедшие
из средней двери, стали позади Стародума. Отец готов его обнять, как скоро дойдет очередь, а сын подойти к
руке. Еремеевна взяла место
в стороне и, сложа
руки, стала как вкопанная, выпяля глаза на Стародума, с рабским подобострастием.
Скотинин. Смотри ж, не отпирайся, чтоб я
в сердцах с одного разу не вышиб
из тебя духу. Тут уж
руки не подставишь. Мой грех. Виноват Богу и государю. Смотри, не клепли ж и на себя, чтоб напрасных побой не принять.