Неточные совпадения
Отречение от разума мира сего — безумие в
Боге есть высший подвиг
свободы, а не рабство и мракобесие: отречением от малого разума, преодолением ограниченности логики обретается разум большой, входит в свои права Логос.
Древний змий соблазнял людей тем, что они будут как
боги, если пойдут за ним; он соблазнял людей высокой целью, имевшей обличие добра, — знанием и
свободой, богатством и счастьем, соблазнял через женственное начало мира — праматерь Еву.
Основа совершенства и добра — в
свободе, в свободной любви к
Богу, в свободном соединении с
Богом, а этот характер всякого совершенства и добра, всякого бытия делает неизбежным мировую трагедию.
Бог лучше знал, какое творение совершеннее и достойнее, чем рационалистическое, рассудочное сознание людей, беспомощно останавливающихся перед великой тайной
свободы.
Но и для философствующего разума ясно, что насильственное добро, насильственная прикованность к
Богу не имела бы никакой ценности, что существо, лишенное
свободы избрания,
свободы отпадения, не было бы личностью.
Поняв свою
свободу как
свободу от
Бога, как отпадение и восстание, творение поработилось,
свободу потеряло.
Свобода должна быть возвращена человечеству и миру актом божественной благодати, вмешательством самого
Бога в судьбы мировой истории.
Силой божественной любви Христос возвращает миру и человечеству утраченную в грехе
свободу, освобождает человечество из плена, восстанавливает идеальный план творения, усыновляет человека
Богу, утверждает начало богочеловечности, как оно дано в идее космоса.
В Ветхом Завете и язычестве
Бог открывается человеку как Сила, но он еще не Отец; люди сознают себя не детьми
Бога, а рабами; отношение к
Богу основано не на любви и
свободе, и на насилии и устрашении.
Великая тайна человеческой
свободы сокрыта в том, что Сын
Бога умер на кресте, был унижен и растерзан.
Это было бы то же, как если бы
Бог создал творение неспособным к греху, насильственно совершенным и потому лишенным
свободы.
Вся историческая драма религии Нового Завета в том, что Новый Завет человека с
Богом, Завет любви и
свободы не был еще соборным соединением человечества с Божеством.
Унижение и падение церкви и есть унижение и падение человеческой активности, отвращение воли человеческой от воли
Бога, безбожный отказ человека нести возложенное
Богом бремя
свободы.
И эта трансцендентность Бога,
свобода Бога от мировой необходимости, от всякой объектности есть источник свободы человека, есть самая возможность существования личности.
Неточные совпадения
— Ну вот ей-Богу, — улыбаясь сказал Левин, — что не могу найти в своей душе этого чувства сожаления о своей
свободе!
— Все — программы, спор о программах, а надобно искать пути к последней
свободе. Надо спасать себя от разрушающих влияний бытия, погружаться в глубину космического разума, устроителя вселенной.
Бог или дьявол — этот разум, я — не решаю; но я чувствую, что он — не число, не вес и мера, нет, нет! Я знаю, что только в макрокосме человек обретет действительную ценность своего «я», а не в микрокосме, не среди вещей, явлений, условий, которые он сам создал и создает…
— Да, — забывая о человеке Достоевского, о наиболее свободном человеке, которого осмелилась изобразить литература, — сказал литератор, покачивая красивой головой. — Но следует идти дальше Достоевского — к последней
свободе, к той, которую дает только ощущение трагизма жизни… Что значит одиночество в Москве сравнительно с одиночеством во вселенной? В пустоте, где только вещество и нет
бога?
Где Вера не была приготовлена, там она слушала молча и следила зорко — верует ли сам апостол в свою доктрину, есть ли у него самого незыблемая точка опоры, опыт, или он только увлечен остроумной или блестящей гипотезой. Он манил вперед образом какого-то громадного будущего, громадной
свободы, снятием всех покрывал с Изиды — и это будущее видел чуть не завтра, звал ее вкусить хоть часть этой жизни, сбросить с себя старое и поверить если не ему, то опыту. «И будем как
боги!» — прибавлял он насмешливо.
— И слава
Богу: аминь! — заключил он. — Канарейка тоже счастлива в клетке, и даже поет; но она счастлива канареечным, а не человеческим счастьем… Нет, кузина, над вами совершено систематически утонченное умерщвление
свободы духа,
свободы ума,
свободы сердца! Вы — прекрасная пленница в светском серале и прозябаете в своем неведении.