Неточные совпадения
Загадочная антиномичность России в отношении к национальности связана
все с тем
же неверным соотношением мужественного
и женственного начала, с неразвитостью
и нераскрытостью личности, во Христе рожденной
и призванной быть женихом своей земли, светоносным мужем женственной национальной стихии, а не рабом ее.
Русская народная жизнь с ее мистическими сектами,
и русская литература,
и русская мысль,
и жуткая судьба русских писателей,
и судьба русской интеллигенции, оторвавшейся от почвы
и в то
же время столь характерно национальной,
все,
все дает нам право утверждать тот тезис, что Россия — страна бесконечной свободы
и духовных далей, страна странников, скитальцев
и искателей, страна мятежная
и жуткая в своей стихийности, в своем народном дионисизме, не желающем знать формы.
Это
все та
же разобщенность мужественного
и женственного начала в недрах русской стихии
и русского духа.
Розанова
же война вдохновила лишь на повторение в тысячный раз старых слов, потерявших всякий вкус
и аромат:
вся русская история есть тихая, безбурная;
все русское состояние — мирное, безбурное.
Каждая строка Розанова свидетельствует о том, что в нем не произошло никакого переворота, что он остался таким
же язычником, беззащитным против смерти, как
и всегда был, столь
же полярно противоположным
всему Христову.
Очень характерно, что не только в русской народной религиозности
и у представителей старого русского благочестия, но
и у атеистической интеллигенции,
и у многих русских писателей чувствуется
все тот
же трансцендентный дуализм,
все то
же признание ценности лишь сверхчеловеческого совершенства
и недостаточная оценка совершенства человеческого.
Душа Франции средневековья
и Франции XX века — одна
и та
же национальная душа, хотя в истории изменилось
все до неузнаваемости.
Империализм, как бы ни были часто низменны его мотивы
и дурны его приемы,
все же выводит за грани замкнутого национального существования, он выводит за границы Европы в мировую ширь, за моря
и океаны, объединяет Восток
и Запад.
По-иному, но
все же в духе освободительном должны быть решены вопросы — еврейский, финляндский, армянский
и мн. др.
В одном Городе Париже есть красота сегодняшнего дня, красота двоящаяся, быть может призрачная
и возмущающая, но
все же красота.
В сфере
же внутренно-духовной русской душе
все еще мешает подойти к душе польской чувство чуждости
и враждебности, вызываемое латинско-католической прививкой к славянской душе, создавшей польский национальный лик.
Он так
же хорошо
все организует в гносеологии
и методологии, как
и в технике
и промышленности.
Я думаю, что в основе
всей культуры лежит та
же вина, что
и в основе войны, ибо
вся она в насилии рождается
и развивается.
«Частный»
же взгляд на жизнь, для которого
все историческое, мировое, сверхличное — чуждое
и инородное, делает рабом, способным лишь на рабий бунт.
С таким
же успехом он мог бы сказать, что должно участвовать
все человечество
и даже
весь животный
и растительный мир.
В наших
же демократических социальных идеологиях
и вся ответственность
и вся свобода переложены на количественную механику масс.
Но
все же этот переход от органичности дерева, от благоухающей растительности к механичности машины, к мертвящей искусственности должен быть пережит
и прожит религиозно.
Смысл
же не есть торжество логики, приспособленной к падшести мира
и сдавленной логическими законами, прежде
всего законом тождества.
Наконец хромой таза вернулся, и мы стали готовиться к переправе. Это было не так просто и легко, как казалось с берега. Течение в реке было весьма быстрое, перевозчик-таза каждый раз поднимался вверх по воде метров на 300 и затем уже пускался к противоположному берегу, упираясь изо всех сил шестом в дно реки,
и все же течением его сносило к самому устью.
Борьба насмерть шла внутри ее, и тут, как прежде, как после, я удивлялся. Она ни разу не сказала слова, которое могло бы обидеть Катерину, по которому она могла бы догадаться, что Natalie знала о бывшем, — упрек был для меня. Мирно и тихо оставила она наш дом. Natalie ее отпустила с такою кротостью, что простая женщина, рыдая, на коленях перед ней сама рассказала ей, что было,
и все же наивное дитя народа просила прощенья.
Неточные совпадения
Подсмотри в щелку
и узнай
все,
и глаза какие: черные или нет,
и сию
же минуту возвращайся назад, слышишь?
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет
и в то
же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое
и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается
и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену.
Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий. Я сам, матушка, порядочный человек. Однако ж, право, как подумаешь, Анна Андреевна, какие мы с тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой
же, теперь
же я задам перцу
всем этим охотникам подавать просьбы
и доносы. Эй, кто там?
Городничий.
И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как
же и не быть правде? Подгулявши, человек
все несет наружу: что на сердце, то
и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет
и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что
и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
О! я шутить не люблю. Я им
всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на кого… я говорю
всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра
же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается
и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)