Неточные совпадения
Киреевский, им выражена так: «Внутреннее сознание, что
есть в глубине души живое общее сосредоточие для всех отдельных сил разума, и одно достойное постигать высшую истину — такое сознание постоянно возвышает самый образ
мышления человека: смиряя его рассудочное самомнение, оно не стесняет свободы естественных законов его
мышления; напротив, укрепляет его самобытность и вместе с тем добровольно подчиняет его вере».
Все славянофильское
мышление было враждебно аристократизму,
было проникнуто своеобразным демократизмом.
В его
мышлении есть что-то не русское.
Но
мышление его оставалось социальным, у него не
было психологии и не
было метафизической глубины человека в его антропологии.
У него
был пафос духовной свободы (этим проникнуто все его
мышление),
была гениальная интуиция соборности, которую он узрел не в исторической действительности православной церкви, а за ней.
Он
был мистиком, имел мистический опыт, об этом свидетельствуют все, его знавшие, у него
была оккультная одаренность, которой совсем не
было у славянофилов, но
мышление его
было очень рациональным.
Его
мышление было очень социальным.
«Бог по сущности своей (και ούσίαν)
есть мышление (νόησις), притом целостное (δλος) мышление, и только оно (μόνον); и сам Он сущность, соответствующая этому мышлению (κατά την νόησιν ουσία), и целостная сущность, и только она; и весь Он выше сущности, и весь Он выше мышления, ибо есть и монада неделимая, неразложимая и простая» [Migne, 90 col. 1167-17, πβ. αυτός και οϋσίαν νόησις εστίν ό θεός και δλος νόησις, και μόνον και αυτός κατά την νόησιν ουσία, και όλος ουσία και μόνον και Οπερ ούσίαν όλος, καί υπέρ νόησιν δλος, διότι και μονάς αδιαίρετος και άμερής και απλή.].
(Очевидна вся недостаточность этого аргумента, который скорее может быть приведен в защиту идеи откровения, нежели для подтверждения общей точки зрения Гегеля: для него Бог дан в мышлении,
есть мышление, а при этом, строго говоря, некому и нечему открываться, и если сам Гегель и говорит об откровенной религии, то делает это по своей обычной манере пользоваться эмпирическими данными для нанизывания их на пан-логическую схему).
Неточные совпадения
На одной
было заглавие: «Философия, в смысле науки»; шесть томов в ряд под названием: «Предуготовительное вступление к теории
мышления в их общности, совокупности, сущности и во применении к уразумению органических начал обоюдного раздвоения общественной производительности».
— Этому вопросу нет места, Иван. Это — неизбежное столкновение двух привычек мыслить о мире. Привычки эти издревле с нами и совершенно непримиримы, они всегда
будут разделять людей на идеалистов и материалистов. Кто прав? Материализм — проще, практичнее и оптимистичней, идеализм — красив, но бесплоден. Он — аристократичен, требовательней к человеку. Во всех системах
мышления о мире скрыты, более или менее искусно, элементы пессимизма; в идеализме их больше, чем в системе, противостоящей ему.
— Старообрядцы очень зашевелились. Похоже, что у нас
будет две церкви: одна — лает, другая — подвывает! Бездарные мы люди по части религиозного
мышления, и церковь у нас бесталанная…
Такого обращения к истории у нас до сих пор почти не
было, и нам не хватало соответствующих категорий для
мышления над историей и ее задачами.
Русское
мышление всегда
было слишком монистично, слишком поглощено единым и враждебно множественности, закрыто для конкретного многообразия.