Неточные совпадения
Три народа, один после
другого, селятся на одних и
тех же местах.
Можно подумать, что с наступлением
тьмы воздух делается звукопроницаемее. На западе медленно угасала заря, а с
другой стороны надвигалась теплая июньская ночь. Над обширным водным пространством Амура уже витал легкий сумрак: облака на горизонте потускнели, и в небе показались первые трепещущие звезды.
Вскоре около его фанзы появились
другие домики. Так образовалась деревня Фурме. Потом пришли русские и потеснили ходзенов. Последние должны были оставить насиженные места и уйти от неспокойных «лоца» вверх по реке Уссури. Деревня Фурме исчезла, а название Хээкчир превратилось в Хехцир. Впоследствии казаки этим именем стали называть не только
то место, где раньше была ходзенская деревня, но и весь горный хребет.
Когда на
другой день я проснулся, пароход уже был в пути. Между озером Катар и селением Вятским Амур некоторое время течет в широтном направлении, но затем вновь поворачивает на северо-восток. Здесь правый берег состоит из ряда плоских возвышенностей, изрезанных глубокими оврагами. Он слагается из базальтовой лавы и древнейших горных пород. Около селения Елабужского возвышенности отходят от Амура в глубь страны и вновь появляются после Гасинской протоки, вытекающей из озера
того же наименования.
Те, которые находились в употреблении, были просто вытащены на песок и во всякое время могли быть снова спущены в воду,
другие были опрокинуты кверху дном и, видимо, давно уже покоились на катках.
Хозяин усадил нас на почетное место и велел подать угощение.
Та женщина, которая шила около ребенка, постелила на кан суконное одеяло с неудачно разрисованным на нем тигром и поставила низенький резной столик на маленьких ножках, а
другая женщина принесла на берестяном подносе сухую рыбу, пресные мучные лепешки, рыбий жир с кабаньим салом и ягоды, граненые стаканы из толстого стекла и чайник с дешевым кирпичным чаем.
Тотчас в фанзу стали собираться и
другие гольды. Они расселись на канах и молча стали ждать конца нашей трапезы, чтобы принять участие в разговорах. Я обратил внимание на старика, седого как лунь и сгорбленного годами. От него я узнал, что реки Дондона нет вовсе, Дондон — это название острова, селения на нем и смежной с ним протоки, а
та река, по которой нам следовало итти, называется Онюй. Орочи называют ее Найхин — по имени гольдского селения при устье.
Это было
тем более странно, что к
другим змеям они относились довольно равнодушно.
Тогда мертвая шаманка стала бродить по
другим селениям, появляясь
то красным волком,
то какой-нибудь невиданной птицей, странной рыбой в неестественно яркой окраске,
то рыжей змеей, и каждый раз появление ее приносило какое-нибудь несчастье.
Как и у всех горных рек, фарватер проходит
то у одного берега,
то у
другого, вследствие чего и отмели располагаются по сторонам реки в шахматном порядке.
Со стороны высохшего водоема по-прежнему неслись
те же тоскливые мелодичные крики, а на
другом берегу дружным хором им вторили лягушки.
Громадное количество воды, выносимое обоими протоками, не могло вместиться в русло реки. Ее вздымало кверху большим пузырем, который все время перемещался и подходил
то к одному,
то к
другому берегу реки. Вода точно кипела и находилась в быстром вращательном движении, разбрасывая по сторонам белую пену.
Впоследствии я узнал, что не только наводнение являлось причиной нашей задержки, но были и
другие обстоятельства. Дело в
том, что гольды боятся Анюя и выше фанзы Тахсале никогда не заходят. Им было известно, что удэхейцы собирались спускаться на ботах вниз по реке, и они решили здесь ждать их в Тахсале, чтобы передать нас, а самим ехать домой. Они не ошиблись в расчетах. Действительно, 9 июля сверху пришли удэхейцы на двух лодках.
Вероятно, здесь росли и
другие представители маньчжурских широколиственных пород, но я вынужден был прекратить свою ботаническую экскурсию, побуждаемый к
тому окриками моих спутников, приглашавших меня вернуться на бивак поскорее.
— Ничего, — сказал я Чжан-Бао, — не надо сердиться. На этот раз неудача, зато в
другой раз будет успех. Не убили изюбра, зато если не видели,
то слышали близкое присутствие тигра.
Приблизительно с километр мы еще плыли широким плесом. Затем течение сделалось быстрее, протока стала суживаться и, наконец, разбилась на два рукава: один — большой — поворачивал направо,
другой — меньший — шел прямо в лес. Лодка, направляемая опытной рукой Маха, нырнула в заросли, и мы сразу очутились в глубокой
тьме. Впереди слышался шум воды на перекатах.
Дальше за кустами на фоне темного неба, усеянного миллионами звезд, вырисовывались кроны больших деревьев с узловатыми ветвями: тополь, клен, осокорь, липа, все они стали теперь похожи
друг на
друга, все приняли однотонную, не
то черную, не
то буро-зеленую окраску.
После Улема к широколиственным породам понемногу стали примешиваться кедровники. Одни тальники имели вид пирамидальных тополей,
другие росли кустарниками на галечниковых островках. Пучки сухой травы и всякий мусор, застрявший на них, свидетельствовали о
том, что места эти ежегодно затопляются водою.
Наконец 16 августа мы дошли до места слияния рек Хуту и Буту. Ни через
ту, ни через
другую переправиться было нельзя: у нас не было ни топоров, ни веревок, чтобы сделать плот, не было сил, чтобы переплыть на
другую сторону реки.
Вдруг где-то далеко внизу по реке раздался выстрел, за ним
другой, потом третий, четвертый. Все заволновались и начали спорить. Одни настаивали на необходимости как-нибудь дать знать людям, стреляющим из ружей, о нашем бедственном положении;
другие говорили, что надо во что бы
то ни стало переплыть реку и итти навстречу охотникам; третьи советовали развести большой огонь. Но выстрелы больше не повторялись.
Но вот и сам Тумнин! Удэхейцы называют его Томди, а орочи — Тумни (к последнему названию прибавили букву «н»). Большая величественная река спокойно текла к морю. Левый берег ее нагорный, правый — частью низменный и поемный и слагается из невысоких террас. Кое-где виднелись небольшие островки, поросшие древесной растительностью. Они отражались в воде, как в зеркале, до мельчайших подробностей, словно там, под водою, был
другой мир, такой же реальный, как и
тот, в котором мы обитали.
Высокие скалистые берега, покрытые густым хвойным лесом, очень живописны и выступают
то с одной стороны,
то с
другой, как кулисы в театре.
На
другой день я встал чуть свет. Майданов лежал на кровати одетый и мирно спал. Потом я узнал, что ночью он дважды подымался к фонарю, ходил к сирене, был на берегу и долго смотрел в море. Под утро он заснул. В это время в «каюту» вошел матрос. Я хотел было сказать ему, чтобы он не будил смотрителя, но
тот предупредил меня и громко доложил...
Когда на
другой день утром я вышел из палатки,
то увидел трех орочей с реки Хади.
На
другой день повторилось
то же самое, а на третий день орочи с ужасом увидели, что крылатое чудовище идет прямо к берегу.
Орочи испугались и убежали в лес и тогда только вернулись назад, когда убедились, что это не выходцы с
того света, а люди такие же, как и они, но только из
другой земли и говорящие на неизвестном языке.
От устья реки Мафаца берег делает поворот к юго-востоку и тянется в этом направлении до мыса Песчаного. На этом протяжении массивно-кристаллические породы уступают туфам. Слои их большей частью лежат горизонтально и только местами делают небольшие уклоны в
ту и
другую сторону. Они резко окрашены и хорошо видны, в особенности если немного отойти от берега. На половине пути между Императорской гаванью и озером Гыджу выделяется гора Охровая, также состоящая из гранита.
Они поднимались все разом с криками, кружились некоторое время в воздухе, потом опять опускались на воду и
то и дело перелетали
друг через
друга.
Среди чаек я заметил и буревестников. С удивительной легкостью они держались в воздухе и при полетах постоянно поворачивали свои красивые головы
то в одну,
то в
другую сторону. Для этих длиннокрылых, казалось, и встречный ветер не мог явиться помехой. Буревестников что-то влекло к югу. В течение целого дня летели только в одном этом направлении, и не было ни одного, который шел бы им навстречу.
Мои спутники еще спали
тем сладким утренним сном, который всегда особенно крепок и с которым так не хочется расставаться. Огонь давно уже погас. Спящие жались
друг к
другу и плотнее завертывались в одеяла. На крайнем восточном горизонте появилась багрово-красная полоска зари. Она все увеличивалась в размерах, словно зарево отдаленного пожара отражалось в облаках.
В это время случилось событие, которое развеселило стрелков на весь день. Оттого ли, что Вихров толкнул трубу, или сам Марунич неосторожным движением качнул ее, но только труба вдруг повернулась вдоль своей продольной оси и затем покатилась по намывной полосе прибоя, сначала тихо, а потом все скорее и скорее. С грохотом она запрыгала по камням; с
того и
другого конца ее появились клубы ржавой пыли. Когда труба достигла моря, ее встретила прибойная волна и обдала брызгами и пеной.
Жир нерпы идет в пищу. Мясо орочи едят только в
том случае, если нет
другого. Орочи употребляют кожи на торбаза, шаманские юбки, чехлы для ружей и пр.
Был один из
тех чудных осенних вечеров, которые в прибрежном районе обычно следуют
друг за
другом подряд несколько суток.
Долго пришлось искать какого-нибудь укрытия в виде бухточки или речки, но ни
того, ни
другого не было.
На
тот и
другой путь времени потребуется 3–4 дня, в зависимости от количества собак и состояния дороги.
Наша тропа шла некоторое время по хребту. Она все время кружила, обходя колодник
то с одной,
то с
другой стороны. Мы иногда теряли ее, но потом снова находили там, где меньше было травы.
Между
тем стало смеркаться. Пора было остановиться на ночлег. Но где? Для бивака нужны дрова и пресная вода, но здесь, среди камней, ни
того, ни
другого не было.
Другие факторы, как
то: ветры, разность температуры днем и ночью, летом и зимою, морские брызги и прочее, играют второстепенную роль.
Когда мы дошли до
того места, где заводь дважды прерывается узкими перешейками, Чжан-Бао с собакой отделился от нас и переправился на
другую сторону протоки.
Вероятно, можно было слышать и треск горящих сучьев, в особенности в
тех случаях, когда пал добирался до сухого куста, опутанного ползучими растениями, но шум морского прибоя заглушал все
другие звуки.
Мне нужно было привязаться к какому-нибудь астрономическому пункту. Ближайшим к реке Самарге был пункт на мысе Суфрен. Я решил воспользоваться хорошей погодой и в
тот же день после обеда отправился туда, чтобы переночевать на месте работ и на
другое утро при восходе солнца произвести поправки хронометра. В помощь себе я взял китайца Чжан-Бао и двух удэхейцев: Вензи и Янгуя из рода Каза. Я плохо рассчитал время и к устью реки Самарги прибыл поздно.
Все дерево было оголено от коры, и, кроме
того, по стволу, на равном расстоянии
друг от
друга, до самой вершины правильными кольцевыми вырезами в два сантиметра глубиной была снята древесина, а на комле, как раз там, где главный ствол разделялся на четыре ветви, были еще вырезаны четыре человеческих лица.
Затем он обратился ко мне со словами: «Ни канка тэ иоу цзы» (т. е. посмотри, вот ночная птица). Я наклонился к пню и в разрезе древесины увидел такое расположение слоев ее, что при некоторой фантазии, действительно, можно было усмотреть рисунок, напоминающий филина или сову. Рядом с ним был
другой, тоже изображавший птицу поменьше, потом похожий на жука и даже на лягушку. По словам китайца, все это были живые существа, поглощенные деревом для
того, чтобы больше в живом виде никогда не появляться на земле.
В одном месте была большая дыра во льду. Между нижней ее кромкой и уровнем воды в реке оказалось расстояние около метра. Я подошел к отверстию и увидел двух чирков, мирно проплывших мимо меня. Один из них все что-то искал в воде, а
другой задержался рядом, встряхивал хвостиком и издавал звуки, похожие не
то на писк, не
то на кряканье.
Весь день он был занят хлопотами по хозяйству: утром он кашеварил, в полдень варил обед, вечером готовил ужин, потом опять варил чай. В
то время как
другие могли ходить на охоту, Марунич был привязан к кухне.
С
той стороны, куда пошел на охоту Марунич, неслась испуганная козуля; ничего не видя перед собой, она вплотную набежала на стрелков около фанзы. Испугавшись еще более, козуля бросилась к реке с намерением перебраться на
другую сторону, но на беду попала на гладкий лед, поскользнулась и упала. Она силилась встать, но копытца ее скользили, ноги разъезжались в разные стороны, и она падала
то на один бок,
то на
другой.
Я взял
тот, который шел к реке, два
других уходили в горы.
Я видел, как он на лету встряхивался
то одним,
то другим крылом и вслед за
тем скрылся за поворотом.
Лисы, больше чем
другие звери, стараются войти в общение с человеком и
тем ослабить свое животное начало.
В 3 километрах от нее мы нашли самое большое удэхейское стойбище Ягуятаули. Еще ниже, но немного выше реки Кукчи. —
другое селение Пяфу. Обитатели
того и
другого жили в юртах из корья; эти удэхейцы сохранили в наибольшей чистоте свой физический тип и все обычаи и нравы лесных людей. С правой стороны Самарги между этими стойбищами мы видим две горы — Юку и Чуганьга, состоящие из порфира, потом ключик Сеели и еще две горы Лендоо и Пяфу, в обнажениях которых виден песчаниковый сланец.