А вот, как говорится, “нонешнее” поколение, то есть люди до тридцати, не всегда могут их различить и, например, не понимают
языковой игры, основанной на смешении стилей, которая так характерна для русской литературы.
Фактически речь идёт об особой
языковой игре, похожей на каламбур.
Другую группу образуют случаи, основанные на разных возможностях
языковой игры со словами, из которых состоят идиомы и коллокации.
Во время занятий я использую
языковые игры.
Благодаря имплицитному или эксплицитному включению такой очевидности сознания в парадигму
языковой игры в известной степени был установлен аргументативный смыслдостоверности представлений любого сознания для коммуникативного и интерпретативного сообщества.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: дегазированный — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
В рамках этой
языковой игры пациент может отказаться от прежних, патогенно действующих объяснительных схем в отношении своих прежних опытов и травм и вместе с аналитиком создать новую смысловую связь, по сути своей экзистенциальную (Loch, 1988b, S. 71), и определяющую будущее.
Знание об этом приёме позволяет не столько прояснять смысл образа (глухие созвездия), сколько понимать
языковую игру текста – видеть, что в подобных случаях новые образы возникают с помощью переработки устойчивых языковых сочетаний.
Иначе говоря, развитие сюжета в «Носе» задаётся мастерской
языковой игрой рассказчика с читателем.
Я также назову
языковой игрой целое, включающее язык и действия, с которыми он переплетен.
Подобные мнения по поводу сути, основ, а также характерных форм реализаций
языковой игры высказываются и другими авторами.
Это на самом деле в какой-то мере сделало из позитивистов врагов всех наук, существовавших в то время, поскольку у каждой науки была своя частная система координат, управляемая правилами её конкретной
языковой игры.
Именование, вместе с его коррелятом, наглядным определением, можно сказать, является самостоятельной
языковой игрой.
Не хочется оказаться в плену
языковых игр и наделать в связи с этим лишних глупостей.
Не менее важен и тот факт, что поведенческие экономисты, а вслед за ними и авторы либертарианского патернализма, в своей
языковой игре придали государственному вмешательству интеллектуальную респектабельность.
В то же время речевые конструкции мериторики не вписываются в
языковую игру мейнстрима с его негативным отношением к патернализму.
Назовём два типа отношений между
языковыми играми перифразом и метаописанием.
Впервые в истории культуры возникает
языковая игра, где ведущую роль играет означающее, лишённое фиксированного смысла.
Для него «И понятие знания сопряжено с понятием
языковой игры» [10, § 560].
Роль витгенштейновского правила (нормы), «измеряющего» физическую реальность в рамках
языковой игры его применения, играет квантовая теория.
Скептик, по сути, нарушает правила употребления понятий, так как всякая абсолютизация – пренебрежение контекстом, догматическая фиксация правил
языковой игры и, соответственно, их неверное или бессмысленное употребление за пределами области своей применимости.
И эта множественность не является чем-то устойчивым, заданным раз и навсегда; новые типы языка, новые
языковые игры, как мы можем сказать, возникают постоянно, а другие устаревают и забываются.
Ключом к успешной
языковой игре является то, что правила понятны, конечная цель чётко определена, и игра должна быть весёлой.
Предложим иную трактовку отношения
языковой игры и речевого жанра – через понятие дискурсной роли.
Практики безумия – это своеобразные
языковые игры, нарушающие логические и, возможно, психологические постулаты здравого смысла и формирующие свои постулаты безумия.
Мы вступаем в область
языковых игр с самого детства и учимся говорить на языке именно благодаря такому глубоко укоренённому, неявному пониманию, какое слово, какой оборот нужно произнести в определённой коммуникативной ситуации.
Если не принимать во внимание разнообразие
языковых игр, возможно, возникнет склонность задавать вопросы наподобие: «Что такое вопрос?» – Это утверждение, что я не знаю того-то и того-то, или же утверждение, что я желаю, чтобы другой сообщил мне нечто?
Витгенштейновские
языковые игры контекстуальны, что также означает, что они не автономны, а укоренены в реальности.
Языковые игры имеют смысл лишь в рамках формы жизни.
При этом «животными» являются также примитивные
языковые игры, которые лежат в основе наших форм жизни.
Это требование к развитию ума, достаточно гибкого для того, чтобы быстро ориентироваться, находить, воспроизводить и выстраивать смыслы в разных языках, в разных
языковых играх, в витгенштейновском смысле этого слова, в разных контекстах.
Практики безумия осуществляются в последовательностях высказываний, могущих образовывать целые
языковые игры.
Если речь в одном из них речь заходит о «художниках и всяких там художниках», которые «создают картины и картины тоже», то исключительно в порядке
языковых игр.
Совокупность психопатологических высказываний, их различные констелляции и
языковые игры образует то, что можно назвать практиками безумия.
Дидактические игры и упражнения с грамматическим содержанием являются важным средством стимулирования
языковых игр детей, их поисковой активности в сфере грамматики.
Речь должна идти о создании условий для полноценного освоения грамматического строя языка, прежде всего его системы, богатства синтаксических, морфологических и словообразовательных средств на основе развития и поощрения самопроизвольной поисковой активности ребёнка в сфере грамматики, спонтанных
языковых игр, экспериментирования со словом и его формами, на основе речевого (словесного) творчества, использования языковых средств в разных формах общения со взрослыми и детьми.
Всё это элементы
языковой игры.
Вот она – великая
языковая игра «разумного человечества»!
Но «поверхностные» противоречия неизбежны и обусловлены, прежде всего, собственной игрой языка, пространством
языковых игр.
Ничем не обоснованная и чрезвычайно укоренившаяся в теоретических разработках психологов избирательность, диктующая ограничить сферу поведения лишь «победившими реакциями», в результате чего из этой сферы оказываются исключены сами реакции, а зачастую и борьба этих реакций за право «последнего слова» (что, несомненно, есть также реакция), вызвана не столько заявляемой ортодоксальными бихевиористами23методологической строгостью, сколько досадной
языковой игрой, обусловленной использованием отечественными психологами понятия «целенаправленность».
Учить диалогу, учить
языковым играм, учить словесному творчеству.
В нём главное внимание уделено
языковым играм и поисковой деятельности детей в сфере грамматики как той области языка, которая в наибольшей степени допускает индивидуальное творчество.
Пятый год жизни знаменуется становлением произвольности речи, формированием фонематического восприятия, осознанием простейших языковых закономерностей, что проявляется, в частности, в изобилии
языковых игр с грамматическим содержанием (словотворчество, «грамматические переборы»).
Для освоения морфологии и словообразования важны приёмы, стимулирующие
языковые игры; для формирования синтаксиса первостепенное значение имеет создание положительной мотивации для развёрнутых высказываний.
На начальных этапах (младший дошкольный возраст) ведущее значение имеют совместные со взрослым сюжетно-отобразительные игры детей, подвижные, музыкальные игры и пластические упражнения, игры-драматизации (импровизации), инсценировки, кукольный театр, элементы игры и драматизации при рассматривании картин, при рисовании, лепке, аппликации – такие виды игровой активности, которые имеют широкий общеразвивающий эффект, возбуждают в детях положительные эмоции, стимулируют игровую и речевую активность и тем самым создают естественные условия для спонтанного возникновения
языковых игр, заимствования из произведений фольклора и художественной литературы, из речи педагога форм и структур языка.
Ср.: «Операциональные механизмы
языковой игры… являются отражёнными механизмами функционирования языковой системы, реализуя стратегию намеренного отступления от формальных и семантических правил, заданных потенциями употребления и порождения знака в речевой деятельности» [Гридина 1998: 36].
Своеобразная, но при этом несомненная коммуникативная ценность молчания и его роль в
языковой игре кристаллизовались во фразеологизме играть в молчанку– «прост. ‘молчать, уклоняясь от разговора’» [МАС2 II, 1982, 2: 294]; «разг. ирон. ‘уклоняться от прямого, откровенного разговора; отмалчиваться’» [Фёдоров 1995, II: 270].
Границы
языковой игры – это то место, возле которого мы останавливаемся и не в состоянии двинуться дальше.