Теории
текстуальности, дискурса и визуальности – самое сердце культурных исследований – в большинстве своём не принимают звуковое в расчёт.
Во взаимоотношениях процессов писания, говорения и движения происходит развитие теории рассказывания, которая организует
текстуальность уже с точки зрения жестово-вербальной повествовательной инстанции.
Взаимоотношения письма и руки первоначально кристаллизуются в этом контексте в манипуляциях с письмом, исходящих из принципа динамической
текстуальности.
Осязаемое слово, тактильное переживание текста как вещи нацелено на модус
текстуальности как предметности, не тождественной книге или письму как объектам, а также на форму восприятия, которая вызывает телесные ощущения читающего.
Если в рамках нововременного понимания
текстуальности слово вообще приобретает свою форму лишь на письме и благодаря письму, то логично, что и связка письма и руки сохраняет примечательную неизменность вплоть до эпохи типографии и дигитальности.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: репродукционный — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Понятно, что в рамках концепции семиосферы понятие
текстуальности уже не ограничивается областью литературы и даже культуры в её узком понимании.
При попытке зафиксировать принадлежность каждого вида материальности, как предметной области, определённому виду
текстуальности кажется, что схематичная материя основательнее, а воображаемая восприемлимее.
Усмотрение сразу пары соответствий (наведение) восстанавливает равновесие
текстуальностей.
Стоило сместить цитату к границе
текстуальностей, и она лишь наполовину осталась авторской, наполовину же дописывается снаружи.
Отвлечённое объяснение материально в единственном смысле феноменологической
текстуальности.
И если в другом «шестисти» оказывается «горизонт завален», то для уплотнения
текстуальности.
Директивная
текстуальность уравновешивалась в советской традиции риторикой «открытых просторов» (от широты родной страны до бескрайности космоса) – созданием символических мест для всех, кому «некуда жить».
Постструктурализм акцентировал внимание на
текстуальности социальности, «классовости» её восприятия, её ризомности (нелинейности и неиерархичности), неразделимости означаемого и означающего (содержательной и чувственно воспринимаемой сторон знака), игровом отношении к логосу.
Прежде всего, существует способность(«власть») знака к обозначению, или в аллегорической
текстуальности: «Реквизиты означивания через это самое указание на иное все обретают мощь, в силу которой они представляются несоизмеримыми с профанными вещами и могут подниматься на более высокий уровень, более того – освящаться».
Само понятие текста в его социо-культурном измерении может быть поставлено в зависимость от достоверности – все недостоверное, пусть даже и при наличии лингвистических характеристик
текстуальности, функционирует не как текст, а именно как фейк (например, анонимка).
Здесь также можно увидеть большое число нюансов и деталей, работающих между широким давлением надстройки (superstructural pressures) и деталями композиции, фактами
текстуальности.
В монографии исследуется повествовательность, а стало быть
текстуальность художественных произведений, каждое из которых вписано в сеть интертекстуальных перекличек и реминисценций, связывающих его с другими фактами культуры – вербальной и визуальной, художественной и нет.
Впрочем, неважно даже, доступен он или нет; главное, что наивная забота о референте может только помешать наиновейшему изучению
текстуальности.
Эта методология является сочетанием интертекстуального анализа, который размыкает границы текста, связывая его с многообразием других текстов, его предшественников и последователей; и нового историзма, который размыкает границы текстов, связывая
текстуальность как таковую с многообразием предшествующей и последующей жизни.
Показывая эту работу, мы наконец, возможно, сможем понять и антропологию литературы, преодолевая
текстуальность и знаковость.
Очевидно, что авторы могут рассматривать природу
текстуальности и процесс письма через призму окружающего мира именно потому, что они погружены в мало привычную им реальность и окружены живыми людьми, которые кажутся им необычными, непривычными, играющими роль «других».
Что мешает искусности изобразительного решения фильма и перегружает его иероглифическую понятность, так это избыточная
текстуальность, которую я связываю с темой кризиса женственности.