Борьба добра со злом была главной темой средневековой русской
книжности.
Похожие неточности допускаются нередко в работах, посвящённых древнерусской
книжности.
Внимательно рассматривая взаимосвязь народного почитания святых с церковной
книжностью, он находит корни многих фактов народного православия не в язычестве, а в особым образом понятом и интерпретированном христианстве.
Авторы, по-видимому, вовсе не допускают возможности влияния
книжности на фольклор, а также игнорируют возможность существования клишированных элементов текста, не привязанных к конкретному сюжету и жанру.
Интересен и тот факт, что альтернативная история
книжности развивалась волнообразно, с подъёмами и спадами.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: марийцы — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Из примеров внутренней тирании в российской
книжности сложилось согласие, не выраженное ни в одной строгой доктрине.
Религии могут сплачивать людей либо разъединять их, воодушевлять на творческий труд, на подвиги, призывать к бездействию, недвижимости и наблюдению, помогать распространению
книжности и развитию искусства и в то же время ограничивать какие-либо сферы культуры, накладывать запреты на отдельные виды деятельности, науки и т. д.
При этом он активно содействовал развитию
книжности и учёности, способствовал созданию и развитию монастырей, стремился основывать новые города и селения, всё это было очень не просто осуществлять при его физических недугах, недругах и завистниках.
Глубина богословского созерцания, выразительный поэтичный язык делают произведения владыки настоящими жемчужинами православной
книжности.
Книг была полна и другая комната. Входящий в неё сразу ощущал тяжёлый, гнетущий дух
книжности.
Однако всем любителям
книжности полезно знать, как драматично выглядит на самом деле публикация даже не очень большого и сложного памятника старинной русской литературы.
Теперь язык всё меньше сводится к искусственной
книжности, поневоле скованной письмом, печатью и разлучённой со звуком, с реальностью контактного общения.
Принцип был заимствован из византийской
книжности.
Ученический период был кратким, и наряду с переводной литературой появились самостоятельные произведения, принадлежавшие традиции высокой
книжности.
Разнообразные способы его представлены в актах процессов о колдовстве XVI–XVII вв., а также в памятниках славянской
книжности – так называемых гадательных книгах, специально служивших для предсказания будущего (XIV–XVII вв.).
Эта повесть с её темой столкновения с диковинным в повседневности целиком восходит к средневековой
книжности.
Более быстро шло христианское воспитание княжеской и околокняжеской верхушки, имеющей возможность сразу же приобщиться к христианской
книжности, иметь рядом опыт монастырской жизни.
Шишков ратовал за возвращение литературы к устному народному творчеству, к народному просторечию, к православной церковнославянской
книжности.
Важную часть древней восточнославянской
книжности (по количественному составу, идейной значимости и идейно-религиозному влиянию) составили болгарские переводы.
Изучение старообрядчества стало исследованием старообрядческой
книжности (археография), иконописи, изучением «этнографического материала»: одежда, народные обычаи старообрядческих субэтносов (липоване, семейские), особенностей говоров, костюма, обрядовых тонкостей (свадьба, похороны и т.д.).
Выдающаяся роль украинской и белорусской
книжности XVI–XVII столетии в процессе «европеизации» отечественной духовной жизни и в насаждении на российской почве ростков секуляризированной западноевропейской культуры общеизвестна.
Переводные занимательные повести, то и дело возникавшие в русской
книжности начиная приблизительно с XV века, трактовались как «баснословные» и потому «неполезные».
Древнерусская
книжность опиралась на систему так называемых «уставных», или «типикарных», чтений, в которых каждый жанр ориентировался на определённый тип аудитории, характеризующийся степенью своего религиозного просвещения.
Это единство обнаруживается и в том, что вопросы богопознания и божественного опыта ставятся и рассматриваются прежде всего в контексте аскетической
книжности.
Он же назвал богослужение, наряду со святоотеческой
книжностью, одним «из важнейших источников православной сотериологии».
К апокрифической литературе непосредственно примыкает богомильская
книжность.
Её народность ограничивалась лишь сферами
книжности, иконописи и архитектуры, она была близка и понятна лишь городским слоям.
Интересен фрагмент этого сочинения, не свойственный не только данному жанру, но и всей украинской
книжности середины – второй половины XVII в.
Как правитель русской церкви, «мирской» патриарх, чуждый церковно-богословской
книжности, являлся, прежде всего, властным и искусным администратором.
Дело в том, что специальная научная дисциплина – текстология – позволяет по общим для всей рукописной
книжности правилам выяснять соотношение списков и редакций текста, реконструировать его историю (т. е. последовательность изменений) и в итоге получать научное представление о первоначальном тексте.
Характеристика конкретных памятников русской
книжности даётся, как правило, в разделе, посвящённом этапу, в продолжение которых эти памятники возникли.
Лёгкость восприятия византийской православной
книжности южными и восточными славянами отчасти объясняется тем, что византийская культура была многонациональной, а в её создании участвовали, в том числе, и славяне1.
В таком сюжете, нужно сознаться, присутствует известная
книжность, которая вызывает в памяти множество похожих историй.
Ответом на этот вопрос, конечно, могли появиться только одни неучёные и, так сказать, деревенские гадания по смутным преданиям, или же, с другой стороны, учёные измышления по источникам старой
книжности.
Беда, однако, в том, что и по-русски эти стихи – лишь слепок, и мучительная нестройность слов, какая-то глубочайшая неслаженность их звукового состава вместе с рассудочной
книжностью позволяют только догадываться о чертах настоящего «лица».
То есть, как можно догадаться, внутри нашей страны русские книги яростно уничтожались, а снаружи – нет, хотя условия сохранения
книжности вообще мало отличались.
Ни тебе эстетства, ни снобизма, ни отвлечённой
книжности и интеллигентщины…
Скажем, русская культура XVIII в. говорит с нами почти исключительно дворянскими голосами, а древнерусская
книжность даёт представление о церковной и официальной точках зрения.
Впрочем, эта ниша в русской
книжности находилась под сильным влиянием дискурсов христианской общей пользы и общего жития.
Священное происхождение, обоснование власти царя и её неограниченный характер не были закреплены законодательно, но идеологически обоснованы
книжностью той эпохи.
Строгая деловитость разговора, заметная доля
книжности в построении фраз и привычка озабоченно хмурить брови по-прежнему не вязались с его детским обликом.
Признавая наличие подобной спонтанной реакции на красоту природы и произведений искусства (быть может, и обусловленной доктринальными стимулами, но выходящей за пределы сухой
книжности), мы можем быть уверены в том, что, когда средневековый философ говорит о красоте, он не только имеет в виду некое отвлечённое понятие, но обращается к конкретному опыту.
– А тебе, родимая,
книжность легко даётся?
При всей уникальности своей роли не всегда
книжность порождает образованный язык, задавая ему качество правильности.
Так, каждый новый взгляд на историческое соотношение старославянской
книжности и исконной восточно-славянской народно-речевой стихии существенно видоизменяет наши стилистические представления.
Греческий язык стал обязательным в церковной службе, а греческие просвещение и
книжность расширили своё влияние на молодых и образованных болгар.
Занятия
книжностью и делами благочестия были уделом младших сыновей и прочих дальних родственников, которые уходили в основанные ими монастыри.
На практике это означало обращение к фольклору, к местным диалектам, к старообрядческой и сектантской
книжности, иногда – к теме крестьянского труда, но на всё той же символистской и постсимволистской базе.
И если иногда обзывали их так, то, как мы упомянули, единственно из особой угодливости и подобострастия, которыми большею частью руководилась в своих похвальных словах наша старинная
книжность.
Озорство в интерпретации религиозных сюжетов с годами пропадёт, но останется постоянным его интерес к древнерусской
книжности наряду с народно-поэтическим творчеством.