Манеру
дадаистов комбинировать уже готовые предметы переняли в середине XX столетия представители поп-арта.
Ещё до этого
дадаисты практиковали дискурс по ту сторону смысла и логики – дискурс, который без всякого для него ущерба может быть прерван в любой момент.
Здесь проходили и первые художественные выставки
дадаистов.
В разделении труда по типу буржуазной науки, буржуазной мысли или буржуазного искусства
дадаист видит лишь пустую и наглую самоуверенность в объяснении мира, который выходит далеко за рамки возможностей понимания буржуазной позиции.
В ситуации борьбы народных масс он может желать лишь объективной ясности – но ни в коем случае не «радикального» или ещё какого-либо поэтизирования их энергий – провести классовую борьбу, вероятно, возможно и без лирики;
дадаист видит лишь одну возможность подчеркнуть необходимость классовой борьбы – в сатире или в карикатуре, которые кажутся ему единственно чистым (художественным) вспомогательным средством.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: склизок — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Кроме того,
дадаисты широко использовали коллажи.
Столь декадентское сообщество, у которого отсутствует какое бы то ни было умение и серьёзное желание, редко когда ещё появлялось перед публикой в такой беззастенчивой наглости, на какую тут отважились
дадаисты.
Это надувательство, которое
дадаисты давно разглядели и механизм которого сами ради блефа применили по отношению к буржуазии, – этот обман применяется господами художниками всех направлений в равной мере, идёт ли речь о представителях академического искусства, импрессионистах, экспрессионистах или о ком-то ещё.
Только вот самое омерзительное, в настоящий момент противное самому примитивному самопознанию
дадаиста, – это разыгрывание фразы о «чистом творчестве», и громче всех её используют те люди, которые грязнее всего обманывают самих себя – господа экспрессионисты.
Его аттестат – правая пресса, только пролетарская пресса отвергает
дадаиста, поскольку он не фабрикует революционной лирики.
Но это означает – плохо понимать интересы пролетариата; это полная недооценка революционирующей работы, которую
дадаист выполняет в области культуры.
А
дадаист считает жизнь или переживание современности без исторической и осмысленной позиции по отношению к миру столь важными, он видит вещи настолько напрямую, что, возможно, а то и наверняка не может быть и не станет художником в сегодняшнем смысле.
Эта новая этика находила в разных странах и в разных индивидуальностях совершенно разное выражение в зависимости от внутреннего ядра, темперамента, художественного происхождения, художественного уровня конкретного
дадаиста.
Сами
дадаисты рассказывают очень добросовестно каждый про свой вклад в дада с той скромностью, которая никогда не была присуща сути этого движения.
Прямо-таки казалось, будто разнородность, даже несоединимость характеров, происхождений, биографий
дадаистов и создаёт напряжение, которое, в конце концов, и направило энергию случайно встретившихся людей в единое динамичное русло.
Быть против этого манифеста – значит быть
дадаистом!
Её открыли русские
дадаисты, именовавшие себя кубо-футуристами, и таким именно способом эпатировали непосвящённых читателей, причём за двадцать лет до тебя, начиная с 1908 года.
У
дадаистов коллаж стал инструментом идеологии.
С помощью бурлеска, пародии, насмешки, передразнивания, организации скандальных акций и выставок
дадаисты отрицали все существовавшие до них концепции искусства, хотя на практике вынуждены были опираться на какие‐то элементы художественного выражения и кубистов, и абстракционистов, и футуристов, и всевозможных представителей «фантастического искусства».
Эксперименты русских футуристов и заумников в этом плане вполне сопоставимы с творчеством западноевропейских
дадаистов и сюрреалистов.
По отношению к публике, в коллажах, фотомонтажах, «ready-made», anti-art, сфабрикованных объектах, работах в стиле non-art, метод
дадаистов был шокирующим.
Говорить «да» значит говорить «нет»: потрясающий фокус бытия окрыляет нервы истинного
дадаиста – вот он лежит, вот он мчится, вот он едет на велосипеде – Полупантагрюэль, Полуфранциск, и хохочет, хохочет.
Они выступали с протестом против принципов абстрактного экспрессионизма, работали с нетрадиционными материалами и получили известность своими хэппенингами, перформансами, акциями в духе
дадаистов с вовлечением публики.
Впрочем, мама права – все
дадаисты извращенцы.
В глазах
дадаистов то, что традиционно воспринималось как искусство, лишалось права на существование.
Столкновение с чужим в искусстве приобрело характер шока, который стали вызывать формальные эксперименты радикальных авангардистов, в том числе и отказ
дадаистов придавать своим произведениям смысл.
Как в своё время
дадаисты исходили из понятия хаоса, анархического беспорядка, случая, так и постмодернисты отдают предпочтение всему, что не тяготеет к несуществующим, по их мнению, средоточию, симметрии и каузальности.
Иррационализм, абсурдизм, шок и в конечном счёте «ничто» стремились противопоставить
дадаисты культуре и цивилизации.
Среди принципиальных творческих находок
дадаистов, которые затем были унаследованы и сюрреалистами, и различными направлениями посткультуры, следует назвать принцип случайной (стохастической) организации композиций их артефактов и приём «художественного автоматизма» в акте творчества.
Многие из
дадаистов примкнули затем к сюрреализму.
Цели
дадаистов не слишком отличались от стремлений футуристов: закреплённая власть, культурная и социальная глупость и лицемерие, педантизм и использование искусства прошлого как «мёртвую руку», которая препятствует развитию опыта.
Кругом забастовки, волнения, цены растут, рабочие выбирают делегатов,
дадаисты кричат о светопреставлении, предусмотрительные патриоты переводят капиталы в лондонские банки; кругом страх и надежды.
И сверкающее ядро жизненного опыта
дадаистов и сюрреалистов всё так же прочно, как и в былые времена.
Позже
дадаистов сменяют сюрреалисты.
В этом бунтарском мире, как и у парижской богемы и
дадаистов предыдущих поколений, все опасное и провокационное было хорошим, а все милое и буржуазное – плохим.
Эта ли строчка, думал я, служит ключом к разгадке обещания берлинских
дадаистов в 1919 году?
Поскольку формалистская модель модернизма делала ставку на автономию современного искусства как обособленного от общественной практики и основанного на визуальном опыте, неоавангард (её антагонист) акцентировал внимание на двух модернистских течениях – дада и конструктивизме, которые представлялись диаметрально противоположными этой визуалистской автономии – которые стремились разрушить обособленную институцию искусства путём анархических атак на её формальные конвенции, как это делали
дадаисты, или трансформировать её в соответствии с материалистическими практиками социалистического общества, как это делали конструктивисты.
Показал статью про него в «Хаарец», большую, с портретом, называется «Последний
дадаист».
– В общем… – подвёл итог художник и объяснил, что его член бабла принёс, потому что со всеми устоями было покончено ещё в тридцатые
дадаистами.
Отвергая традиционные формы искусства,
дадаисты создавали коллажи и фотомонтажи, устраивали провокационные мероприятия, включая протесты против войны.
Поговаривают, она была любовницей какого-то
дадаиста.
Впрочем, в этой книге я всё же попытаюсь расширить и углубить исторический рельеф, в который вписано творчество нью-йоркских
дадаистов и который даёт нам возможность интерпретировать их произведения.
Такой истый гуманизм, возводящий телесность в культ, пришёлся по нраву
дадаистам, которым претило аморфное, бутафорское эстетство академического искусства.
Нестандартность мышления и неординарные поступки выделяли
дадаистов из общей массы людей искусства.
Своей мишенью
дадаисты сделали всё традиционное.
Всё это не нравилось
дадаистам, и они вступили в бой с церковниками.
И чувства были взаимными: владельцы пароходов и заводов устраивали провокации в отношении
дадаистов.
Он просто завораживал и вводил вас в долгий временной ступор, как истинный поэт
дадаист.
Быть
дадаистом – значит при других обстоятельствах быть больше купцом, партийцем, чем художником (и только случайно быть художником).