Предложения со словом «гегельянский»
Ему нравилось подтверждать своё гегельянство и использовать гегельянскую фразеологию.
Поэтому человек в гегельянской доктрине был полностью лишён инициативности, творческой активности и индивидуальности.
Примерно так воспринимали и воспринимают занятые эмпирическими исследованиями учёные не только гегельянские диалектические премудрости.
Когда немецкая классическая философия достигла в своём развитии гегельянской, она покорила вершину идеалистического диалектического метода.
Немецкие рецензенты кричат, конечно, о гегельянской софистике.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: титестер — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Нейтральное
Положительное
Отрицательное
Не знаю
Вообще, в гегельянской перспективе трудно провести чёткую границу между романтизмом и реализмом.
Он отверг бауэровское противопоставление самосознания и субстанции, но не вернулся к абсолютной идее их слияния, а на основе гегельянской рациональности последовательно пришёл к пониманию единства человека и окружающей среды, то есть ухватился за подлинных человека и человечество, таким образом по-настоящему раскрыв его место в природе и обществе и дав его активной роли научную формулировку.
Между тем, в соответствии с гегельянской оптикой авторов, только такая дистанция, только напряжение между единичным и всеобщим, между отдельным произведением искусства или индивидуальным сознанием и общественным устройством, делает возможным как обнажение в искусстве того «хаоса страдания», на котором выстроен капиталистический миропорядок, так и сопротивление этому миропорядку.
Лассаль: «Педантически-крохоборческие попытки популяризации… дебри схоластики… чудовищная смесь общей теории и пустяковых мелочей… гегельянское суеверие – без формы и смысла… отпугивающий пример… свойственная ему ограниченность… важничание ничтожнейшим хламом… наш иудейский герой… памфлетный писака… заурядный… внутренняя шаткость воззрений на жизнь и мир».
Его идеи об освоении наследия мировой архитектуры были названы «идеалистическими и формалистическими, по существу гегельянскими».
Языковеды до сих пор не осознают гегельянский исток структурализма, который распространился на все общественные науки именно из лингвистики.
В лучшей гегельянской традиции человеческое существо понимается советской идеологией как чистая потенциальность, изменчивое ничто, которое становится чем-то, лишь получая определённую функцию, определённую роль в процессе социалистического строительства.
Вполне естественно, что младогегельянская полемика поначалу носила теологический характер: большинство представителей гегельянской школы интересовались прежде всего религией, а позиция прусского правительства делала политику крайне опасной темой для дискуссий.
Но теперь, после появления в печати некоторых писем о ней, оказывается, что её образ в стихотворении «Я помню чудное мгновенье» есть даже не то, что в гегельянской эстетике называется Schein der Idee, а скорее подходит к тому, что на юридическом языке обозначается как «сообщение заведомо неверных сведений».
Сколь часто ни открещиваются европейские или североамериканские философы от гегельянской схемы истории философии, слова остаются словами, а дела – делами: западный разум по-прежнему не имеет у них ни собратьев, ни конкурентов, и любые проявления инологичной рациональности, которые заявили о себе в ходе исторического развития неевропейских культур, перетолковываются в духе побочной линии, недо- или прото-, маргинализируются как недостаточно рациональные.
Возможно, именно поэтому гегельянские истории философии теперь не в моде.
Герои этих произведений показывают на своём примере, что излишне трезвый, отрицающий всякие вымыслы рассудок внушает уныние, тогда как люди с богатым воображением на примере своей жизни и деятельности отрицают гегельянский принцип тождества существования и мыслимости: «Всё, что не существует – нельзя и помыслить».
Нечто среднее между гегельянской парадигмой социального равенства и чеховской «Палатой № 6».
Таким образом, гегельянский элемент в бауровском взгляде на историю вызывал юных студентов на противоречие.
В родстве с гегельянским имманентизмом в рассматриваемом отношении несомненно находится и религиозная философия оккультизма.
Требовалось ещё составить обвинительную речь гегельянского масштаба и научиться входить гоголем.
Потаённые силы этого ядра с гегельянским возвышением духа над природой и пониманием искусства как спасительной красоты аккумулировались в течение длительного времени и достигли апогея, творческого извержения на рубеже XIX–XX вв.
При этом, повторимся, мы должны избежать гегельянского стремления подвести историю французской философии к некой конечной точке, в которой достигается абсолютное самосознание.
Отличие идеализма в том, что он во всех своих формах признает за идеей еще одну функцию – творение из «глубины собственного духа», в рамках индивидуального сознания у берклианского субъективного идеализма, до бытия вообще в рамках гегельянского абсолютного идеализма.
Авторский идеалистический подход выходит за рамки крайнего субъективизма, но не дотягивает до гегельянской всеобщности.
Отчасти это было вполне ожидаемо от представителя той профессии, чьи философские представления, насколько вообще можно о них говорить обобщённо, были всецело гегельянскими.
Другими словами, каждая из сторон не рискует своей собственной установкой ради открытости чему-либо новому: некая новая логика связи (а-ля гегельянского нередуктивного отношения, которое мы рассмотрим ниже), вслед за укреплёнными структурами модерна, встаёт во всей своей мелодраматичной красе.
Автобиографическое измерение следует набоковскому «гегельянскому силлогизму юмора», описанному персонажем романа «Смех в темноте»: «Тезис: дядя гримируется под взломщика (дети смеются); антитезис: это настоящий взломщик (читатель смеётся); синтез: дядя оказывается настоящим (читатель обманут)».
Причина этого исключения связана с доминирующим гегельянским течением внутри этих областей, «сильным корреляционизмом», который теперь уже перестал быть тактически полезным.
Однако такого разграничения и определения можно тщетно искать во всей гегельянской литературе.
Сторонники гегельянских идей (марксисты, фашисты) скажут, что двигателем эволюции является какая-нибудь трансцендентная сила, а субъектом – популяция, вид, а не особь.
Или, пользуясь языком рода и видов: является ли сила воображения непостижимой загадкой трансцендентальной спонтанности, корнем субъективности, всеобъемлющим родом, из которого вырастает рассудок в качестве его дискурсивной познавательной разновидности, или же рассудок сам является родом с воображением как своеобразной тенью, ретроактивно отбрасываемой рассудком на более низком уровне созерцания – или, говоря гегельянским языком, является ли синтез воображения неразвитым «в-себе» силы, раскрываемой «в качестве таковой», «для себя» в рассудке?
Повторю мой центральный тезис: в XX веке, как и в XIX, гегельянский историзм, кодифицированный в автобиографическом письме, выступает как инструмент для интерпретации личного опыта отдельного человека и для конструирования группового интеллигентского сознания.
Мы можем назвать это «backlash by design» – когда Google уже на стадии дизайна и программирования предвосхищает любое возможное недовольство и в духе фильма «Особое мнение» перепрыгивает фазу сопротивления в движении навстречу гегельянскому синтезу.
Хотя они могут показаться просто формальными в худшем смысле слова, эти рассуждения позволяют нам приблизиться к наиболее глубоким противоречиям и нестабильности гегельянской системы как системы субъективности.
Эти парадоксы служат ключом к гегельянскому противопоставлению «конкретной» и «абстрактной» всеобщностей.
Если освободить эту фразу из железных тисков гегельянской фразеологии, то получим мысль очень простую и очень глубокую: основная идея поэмы – противоречие окрепших, неподвижных форм русской жизни с её текучим содержанием, выдвигающим запросы, которым тесно в старых рамках.
При этом несомненно, что спинозистский монизм с его представлением о личности уже уступил место монизму гегельянскому и идее самосознания.
Докинзом «эгоистический ген», так удачно ложащийся в канву гегельянских идеологий.
В русский обиход обострённый историзм вошёл в 1840–1860‐е годы, с поколением, выросшим после 1812 года и сформировавшимся под влиянием русского гегельянства, а в советскую эпоху получил подкрепление в опыте революции, двух мировых войн и террора, а также в контексте марксистского образования (которое исходит из гегельянского понимания истории).
Но не то же ли содержится в гегельянской теории всего – не намёк ли на потенциал превышения антитезисом меры и моды тезиса, когда прежнее выметаемо прежде, нежели новое вметаемо?
Безусловно, некоторый гегельянский пафос данного утверждения вполне очевиден, но поди поспорь с ним, если перед тобой стоит пышущий здоровьем старикан, способный дать фору любому тридцатилетнему парню в постели с женщиной и запросто одолеть его на ринге.
В чём же тогда смысл этой формы триады, то есть пресловутого трехтактного «ритма» гегельянского процесса?
В этом и состоит гегельянское различие между «абстрактной» и «конкретной» всеобщностью: всеобщая вторичная идентификация остаётся «абстрактной», поскольку она открыто противопоставляется особенным формам первичной идентификации, то есть постольку, поскольку она вынуждает субъекта отказаться от своих первичных идентификаций; она становится «конкретной», когда она воссоединяет первичные идентификации, превращая их в формы проявления вторичной идентификации.
В этом смысле зрелое гегельянское «примирение» остаётся глубоко двусмысленным: оно означает примирение раскола (заживление раны социального тела), а также примирение с этим расколом как необходимой ценой индивидуальной свободы.
Оставим историкам науки дискуссию о том, где зародился структурализм, в политэкономии или в лингвистике, главное – его гегельянский исток.
Авангардистская концепция свободы подразумевает этот диалог с неинтеллигибельным, негативным, в конечном итоге опирающийся на гегельянскую традицию и отсылающий прежде всего к «романтической» диалектике раба и господина в «Феноменологии духа».
Наиболее яркими представителями «метафизического» направления были авторы кантианской и гегельянской школ.
Что касается меня, то гегельянская идея воспроизведения культурных установок по отношению к концепции смерти или связанным с ней ритуалам кажется мне слишком чёткой, чтобы описывать актуальное человеческое поведение, как оно развёртывалось на протяжении веков.
Синонимы к слову «гегельянский»
Цитаты из русской классики со словом «гегельянский»
- Для тех, кто всего более дорожит стройностью системы и верит в возможность адекватного выражения сущего в понятиях дискурсивного мышления, кто в большей или меньшей степени одержим mania Hegeliana [Гегельянская мания (лат.) — одержимость философа «пафосом системы», о которой Булгаков писал в «Трагедии философии».
- Маркс вырос из романтической эпохи и из гегельянского идеализма.
- Он написал и философский трактат в гегельянском духе и стал мне читать из него отрывки.
- (все цитаты из русской классики)
Значение слова «гегельянский»
ГЕГЕЛЬЯ́НСКИЙ, -ая, -ое. Прил. к гегельянство, к гегельянец. Гегельянская школа. (Малый академический словарь, МАС)
Цитаты со словом «гегельянский»
- Целью экономической теории является замена противоречивых принципов популярного эклектизма последовательной корректной идеологией.
- Теология всегда заключает в себе какую-то философию, она есть философия, легализованная религиозным коллективом… Против свободы философского познания восстают именно философские элементы теологии, принявшие догматическую форму.
- Самое безумное философское учение — материализм.
- (все цитаты)
Отправить комментарий
Значение слова «гегельянский»
ГЕГЕЛЬЯ́НСКИЙ, -ая, -ое. Прил. к гегельянство, к гегельянец. Гегельянская школа.
Все значения слова «гегельянский»