Коан Янг 2

Stan Wesley, 2022

Спустя пятьдесят лет забвения Академия Ши-Ян вновь возвращается в строй, но не все так просто: далеко не все в магическом мире готовы закрыть глаза на страшные события прошлого… Пострадавшие от лап Зверя дети, темная магия, что уничтожила целый город… Это ставит Профессора Монтгомери под удар: сможет ли она сохранить целостность Академии на этот раз, когда на воле хищный Зверь, а Судный Совет, кажется, устраивает против нее заговор? Аврора вынуждена просить помощи Коан… Блуждая по пустующим улочкам Города, Тьма отлавливает неугодных и вытягивает их души. Тела отдает в Башню Молчания – ту, что скрыта за Лесом, – а Могильщики скармливают дары стервятникам. С восьмым ударом часов на площадь являются Шептуны, помогая Потерянным обрести себя вновь. Букер совсем не понимает законов Города, в котором он живет. Не ведая ни о Тьме, ни об ужасающих тайнах Города, он продолжает жить обычной жизнью, пока не встречает Обри.

Глава восьмая. БУКЕР. ОБРИ

Кабинет Профессора служил просторным помещением, выполненным в древесном стиле. Широкие рамы с портретами на стенах, длинные полки с множеством книг — от самых тонких до самых толстых. Посередине стоял рабочий стол, на котором светила красная лампа и стоял древний компьютер. В углу между книжными шкафами теснился белоснежный диван с тремя пушистыми подушками и клетчатым пледом. На голом лакированном полу отражался свет из окон, за которыми мел снег. Вместо штор использовались бежевые жалюзи, вставленные точно под диаметр рам. Обри кабинет напомнил рай для перфекциониста: нелепость декора перекрывалась идеально расставленными предметами. Портреты висели друг от друга с одинаковым расстоянием, книги на полках и шкафах рассортированы по толщине, даже листок на рабочем столе и подушки на белоснежном диване лежали ровно вдоль контура.

— Безвкусный педант, — сказала Обри.

За ее спиной появился Профессор и с улыбкой ответил:

— В какой-то степени ты права.

От его внезапности девушка вздрогнула и оглянулась: внушительных размеров старик стоял в дверях, стряхивая с плеч пальто тающий снег.

— У вас всегда дверь открыта? — спросила она.

— А от кого мне запираться? — прошел Профессор к столу и поставил на него чемодан. — Мой кабинет, можно сказать, носит неофициальный статус роялти фри.

Обри задумчиво хмыкнула и продолжила осматриваться, расхаживая по периметру.

— Кто эти люди на портретах? У них нет лиц. Будто стерты.

Мужчина уселся за рабочее место и аккуратным движением руки поправил свой галстук.

— Так и есть, — подтвердил он. — Лица стерты их собственной памятью. Вернее, отсутствием таковой. Видишь ли, Обри, в этом городе даже картины способны забывать. Люди, которых увековечили в портретах, однажды были выдающимися личностями. Учеными, врачами, писателями, художниками. В разное время в этом кабинете проработал каждый из них. К сожалению, город погубил их души, из Найденных сотворив Потерянными. Вчера у них было имя, а сегодня они безликие Шептуны. Это неизбежная участь любого, кто сюда попал.

— Но не ваша, — заметила Обри.

Профессор поднял на нее многозначительный взгляд.

— Ты права. Надеюсь, вашей тоже не станет.

Обри вновь посмотрела на безликие портреты.

— Кто их нарисовал?

Последовал ответ, с которым старик потянул.

— Я.

— Так как вы сюда попали, Профессор? — сощурила девушка взор. В тоне чувствовалась настороженность с ноткой недоверия, хотя последнее Обри еще вчера не желала признавать.

— Кому-то, видимо, я насолил, — вдруг рассмеялся он, схватившись за живот. — Работа у меня такая: рассказывать да в прошлом рыться. Честно, трудолюбиво и с огромным желанием добиваться истины. Без этого я мог бы давно закрыть лавочку и торговать кукурузой.

— И что, докопались? — изогнула бровь та.

Профессор кивнул.

— Я ни раз ступал на минное поле, раскрывая такие детали прошлого, которые могли и карьеру замарать, и подорвать авторитет целым знатным семьям, веками срущими золотыми монетами.

— Думаете, вы кому-то не тому дорогу переступили и поэтому очутились здесь?

— Уверен.

— Знаете, кому?

Профессор тяжело вздохнул и развел руками.

— Ты явно недооцениваешь размеры этого минного поля, — кратко изрек он.

Обри сыграла бровями, разочаровавшись скупостью рассказа.

— Хм. Очевидно, больше вы не скажете.

Мужчина открыл верхний ящик стола и вытащил внушительную стопку листов, перевязанных веревкой.

— Мои работы скажут больше, — улыбнулся он. — Их общий приблизительно равен четырем томам «Войны и Мира» Льва Толстого. Собственно, я вот к чему: этот мир крайне поверхностно допускает наличие индивидуальности, которую он на дух не выносит и всеми силами норовит отнять. Посему Найденные — как я, например, — не в приоритете. Думаешь, почему я никак отсюда не выберусь? Эта система полна угнетения. Она надеется, что сможет однажды вернуть меня в касту Потерянных. Которые, кстати, системе по душе. Но ваша встреча с Букером определенно дала… эм-м, сбой. Вы «очнулись», но ваше сознание заморозилось на той стадии, где вы все еще себя не обрели. Отныне держитесь подальше от дверей, за которыми таится Тьма. Иными словами — не дайте городу понять, что вы «очнулись». Возможно, раз Тьма вас увидела, она попробует за вами последить, как было со мной… Но не берусь утверждать.

— То есть ваши работы послужат ключом к освобождению из этого мира, или системы, или города?

— Называй как хочешь, — пожал Профессор плечами. — По содержанию ты права.

— В чем смысл переноса работ на электронный ресурс?

— По большому счету, ни в чем, — помотал он головой. — Как я уже объяснил, город не любит индивидуальности в тех, кто в нем оказался. А тебе необходимо слиться в единый механизм. Притвориться, будто ты стала частью общего дела. Для города неважно, какого. Проверить конкретно тебя он не сможет. Вот Букеру город прописал роль — он отчитывает лекции в институте. Чем занималась ты? Ничем. Я прав?

— Пожалуй, что так. А почему меня не проверить?

— Подозреваю, тебе не успели дать роль из-за сбоя. Так вот, Обри, — поднялся Профессор из-за стола и подошел к девушке. — Воспользуемся этим сбоем. Я верю, случился он неспроста. Мне не удается понять, где в моих работах заложена та самая… информация, послужившая моему появлению здесь. Я верю, что именно тебе удастся это сделать. В конце концов, если у города есть свой механизм, в котором люди занимают определенные роли, неужто наличие сбоя не прямое доказательство, что мы тоже можем состроить свой собственный механизм? Ведь он уже запущен!

— А как же Букер?

— У него своя роль, — повторил Профессор. — И пока механизм города сильнее нашего, а Тьма в считанные секунды способна нас иссушить, я не советую привлекать лишнее внимание. Пока что Букер должен заниматься своим делом. Как раз-таки за ним проследить могут.

Он вновь указал на стопку.

— Мои работы написаны обыкновенной ручкой. Ты должна ознакомиться с ними. На мой взгляд, лучший способ ознакомления не в прочтении, а в переписывании. В твоем случае — в перепечатывании, поскольку можно создать сотни копий.

Обри подошла к столу и задумчиво посмотрела на работы Профессора.

— И вы решили, что именно ваши исследования послужат ключом к освобождению всех нас, — заключила она. — Откуда такая уверенность?

Старик почесал седую бороду и как-то грустно вздохнул.

— Уж не знаю, сколько времени я провел здесь, по ощущениям — вечность. Поверь, Обри, «вечности» мне хватило на понимание того, как здесь все устроено. А дружба с Часовщиком подтвердила мои самые худшие опасения. Его пропажа неудивительна.

Только Обри собралась узнать о Часовщике и их загадочной дружбе побольше, как Профессор призвал приступать к работе. Включил электрический чайник, подготовил кружки с листьями зеленого чая и расположился на диване, развернув газету. Обри изумленно уставилась на него.

— Вы будете просто сидеть и читать?

— Да. Представь, что я — немые уши.

Когда чайник закипел, Профессор залил в кружки кипяток, и вода окрасилась светло-зеленым соком. Сел обратно на диван и замолчал. Что он читал, Обри особо не интересовало. Она осмотрела компьютер. Apple Macintosh восемьдесят четвертого года выпуска. Удобный, компактный. Графический интерфейс — это что-то новенькое. На самом деле, Обри мало соображала в компьютерах, но почему-то точно знала, как с ними работать. Словно по инерции, она нащупала включатель на задней стороне коробки, и раздался короткий звук. Устройство загудело, медленно загорелся экран. Обри нашла в ящике дискету с операционной системой и аккуратно вставила ее в разъем. Появился рабочий стол. Без труда и долгих поисков она запустила программу для набора текста и ошарашенно повернула голову на Профессора, который с доброй улыбкой выглянул из-за газеты.

— Твое ремесло тебя, кажется, нашло, — сказал он. — Приятной работы.

Почерк, конечно, как курица лапой. Обри принялась перепечатывать первую работу старика, щуря глаза и разбирая слово через раз. Написано черной пастой, въевшейся в бумагу до размазанного состояния, будто на листы пролили воду и высушили под горячим феном. Придется попотеть, подумала она про себя и запорхала тонкими пальцами над клавиатурой. Надо же, сколь мастерски девушка ориентировалась в расположении кнопок. Хоть кривой почерк частенько сбивал ее с ритма, Обри не расстраивалась. Внутренний голос вовсе ее не торопил: в ее распоряжении было достаточно времени.

Первую работу она с допечатала к позднему вечеру. За окнами горели фонари, снег заметал наружные подоконники, перекрывая полвида. Глаза закрывались, страшно хотелось спать. Сохранив файл, Обри устало зевнула, потянулась, размяла руки и плечи. Профессор открыл форточку, из которой в теплый кабинет хлынул морозный воздух, а кучка снега, обнимавшая окно, ссыпалась внутрь.

— Боженьки! — воскликнул он. — Схожу за метлой, пока не растаяло.

Обри обратила внимание на газету, оставленную в полуоткрытом виде. Когда компьютер выключился, она с любопытством подошла к дивану и недоуменно замерла. Огромный заголовок на первой странице без труда читался, но не анализировался ее головой. Обри взяла газету в руки и попробовала прочесть саму статью — глаза видели буквы, распознавали слова и предложения, но их смысл терялся. Будто перед ней поставили стакан воды, с которым она совершенно не знала, как поступить. Вариант с «выпить» не приходил в голову.

— Как ни старайся, не получится, — вернулся в кабинет Профессор. В одной руке он держал метлу, в другой — ведерко и сухой тряпкой.

Он непринужденно миновал Обри и принялся загребать тающий снег в ведро. Девушка обернулась.

— Что это все значит?

— То и значит, — занятый делом, ответил старик. — Тексты ты понять не сможешь. Читать — да, проанализировать — нет.

Она бросила газету на диван и подбежала к столу, где лежали работы. Взяла самую первую — ту, что она только что перепечатала, и окончательно сбилась с толку.

— Словно в твоей голове отняли какую-то очень важную функцию, да? — спросил Профессор, разобравшись со снегом. Он положил тряпку на мокрое место и тщательно протер. — Пусть это не будет для тебя шоком. В этом мире никто не умеет понимать написанного.

— Но надпись на Храме Знаний, я ее прочла и легко разобрала, — потрясла Обри головой.

— Это всего лишь надпись, — пожал тот плечом и выпрямился, отложив метлу. — Сакральная информация не поддается пониманию. Как бы ты ни старалась, как бы ни искала обходной путь, шансы четны, будь ты Потерянной или Найденной.

— То есть и вы не можете?..

— К сожалению, нет.

— Тогда на кой черт вы весь день читали эту газету?

— Весь день, — повторил Профессор вдумчивее, — одну газету. Неужели не странно?

— Странно. Если бы я не погрузилась в работу с головой, я бы уделила этому больше внимания и сочла вас психом. А вы точно не псих?

Профессор рассмеялся.

— В нашем мире сложно различить, где заканчивается здравость и едет крыша, поэтому твой вопрос я оставлю без ответа. Эта газета, Обри, моя ежедневная тренировка. Я выучил каждое слово из всех имеющихся в ней статей. Наизусть знаю предложения. Но не могу их воспроизвести вслух. Не могу понять, о чем эти предложения. То же самое касается моих работ. Я написал их, но когда попал сюда, их смысл бесследно сгинул. Долгое время я предпринимал попытки расшифровать свои работы, перепробовал все возможное. Но это оказалось бестолковым делом. Тогда я подумал: что, если начать с чего-то более простого? И начал читать газеты. Остановился на этой и еще парочке — остальные же читались легко и просто. Возникает вопрос: почему один текст сознание принимает, другой отвергает? Городские вывески прочесть не составляет проблем, как и вчерашнее меню в кафе. Речь о чем-то сакральном. Запрещенном и недоступном.

В голове Обри кое-то прояснилось.

— Вот, почему вы считаете свои работы ключом к свободе. И еще дружба с Часовщиком оказала на вас влияние. Я права?

— Ну, — замешкался Профессор, быстро отведя взгляд, — это тоже, конечно… Но о Часовщике я расскажу как-нибудь в другой раз.

Он подобрал газету с дивана и протянул девушке.

— Возьми ее или одно из моих исследований домой, попробуй прочесть. В полном смысле этого слова, разумеется. Если преуспеешь, сразу же приходи. Разбудишь — не беда.

— Я лучше возьму одну из ваших работ, — ответила Обри. — По вашим же словам, они «скажут больше».

Профессор улыбнулся.

— Твое право.

Первый рабочий день подошел к концу.