Вестники Весны

Murav K.A, 2022

Алекс вместе с матерью переезжает в параллельный мир, но их корабль терпит крушение, и мальчик застревает на дикой планете Живе. Это суровый мир, где люди являются частью природы: камнями, деревьями и глиной; а боги требуют кровавых жертвоприношений.Пока Алекс пытается выжить на незнакомой земле и вернутся домой, он знакомится с местной девочкой Дэйкири, мечтающей изменить свою женскую долю на судьбу вольного охотника. Дэйкири понимает: появление чужака в её деревне – это шанс выбраться, но чтобы боги исполнили её желание, ей потребуется принести им жертву.Если нашли ошибку или опечатку, вы можете помочь и сообщить мне.

Глава 1. Переезжаю в нору.

Дэйки́ри. Мир грёз / Мир Живы

¹

.

Дэйкири с остервенением выковыривала засохшую кровь из-под ногтей. На себе девочка не обнаружила ни ран, ни царапин, значит, кровь была не её. Тогда чья? Кровь не оттиралась, она, будто въелась в пальцы и от усилий Дэйкири только больше размазывалась, точно запятнала не её девичьи ладони, а руки убийцы, которому никогда не отмыться от совершённого зла.

Изо рта испуганно вырвалось облачко пара и зависло в морозном воздухе — Дэйкири заметила, что перепачкала рукава и подол юбки, да и на дохе невесть откуда взялись багряные следы. Что, если её найдут в таком виде родные? Что они подумают? Как она объяснит им, откуда кровь взялась у неё на ладонях. Ведь девочка очнулась, обнаружив себя прячущейся в снегу, под елью, и не могла припомнить, как и зачем здесь оказалась.

Она заметила движение и обернулась: чёрная лисица заглянула под колючие еловые лапы, потревожив снежный шарф, кутавший ветви, и уставилась на Дэйкири рыжими, голодными, что пламя, поедающее осенние листья, глазами. Девочка протянула ей руку с засохшей кровью, любопытная лиса принюхалась и повела носом. Горячий язык затронул пальцы шершавым прикосновением.

— Человеческая? — спросила Дэйкири, хотя уже и так знала ответ.

Лиса хитро облизнулась и ткнулась носом в плечо. В глазах Дэйкири всё поплыло, и в следующий миг она очнулась в их с сёстрами спальне.

***

Нежно-розовые лучи проникли в оконца дома Дэйкири, утро наполнилось привычными звуками кухни, где старшая сестра, Хелла, уже вскипятила воду и чистила чан от прилипшей каши.

— Оставь, Хелла, пусть отмокнет, — сказала мать Эленхе́та.

— Я сниму верхний слой, что не пригорел, так быстрее очистится.

Дэйкири перевела взгляд на розовые блики, забавно червячившиеся через дырочки в занавеске: их цвет отчего-то напомнил о недавнем сне. «Ну, нет. В них нет ничего кровавого! И никаких дурных знамений мой сон не несёт, просто обычный ночной кошмар». Дэйкири встряхнулась.

Однако воспоминания никуда не исчезли и мерзким предчувствием давили на сердце: хочешь не хочешь, скоро что-то случится. Голова, тяжёлая от недосыпа и сумбурного сна, туго соображала.

Богиня Аннушка² ленилась после зимы, поэтому светало всё ещё поздно. Кто-то прошёл по лестнице, хлопнула дверь лаза — видимо, отец вышел из мужской половины дома. Ещё с вечера они с соседом собирались в лес за дровами.

Младшая сестрица И́нги корчила рожицу и размазывала кашу по тарелке.

— Ма-а-ам, невкусно! Опять Дэйкири готовила?

Дэйкири нахмурилась и засопела.

— Одни горелки! Опять она заснула над чаном! — возмущалась Инги.

— Плохо спишь, Дэйкири? В чём дело? — встревоженно спросила мать.

Дэйкири не собиралась рассказывать о своих ночных делах и кошмарах и, потому решила, что самое время покинуть кухню. Схватила тарелку и вскочила с подушек, но не рассчитала движения и, зацепившись ногой о столешницу, рухнула на пол. Тарелка, конечно же, разбилась, а ложка упрыгала под сундук.

— Дэйкири! — вскричала мать. — Сама будешь новую посуду лепить!

Инги противно хихикнула, а Хелла, делая вид, что она взрослая и мудрая, спрятала хитрую улыбку за чаном. Дэйкири гордо выпрямилась и прошествовала за совком к печке.

— Мам, а если её замуж никто не возьмёт, она навсегда с вами останется жить? — спросила сестрица Инги, пока Дэйкири, красная от злости, сметала осколки.

— Инги! — голос матери звучал укоряюще. — Найдём кого-нибудь непривередливого.

Дэйкири исподлобья посмотрела на мать.

— А ещё слепого! — не выдержала Хелла и, очень довольная, захрюкала, уткнувшись в чан.

— Ну-ка прекратите… — строго начала мать Эленхета, но…

Обида и злость взвыли в душе Дэйкири парой голосов, и она, подскочив к Хелле, забросила осколки в чан, который та намывала. Сестра возмущённо открыла рот, но Дэйкири, схватив её за воротник, яростно зашипела Хелле в ухо:

— Да больно нужен мне этот ваш муж! Если я захочу, то выберу любого! — На этом она выпустила испуганную Хеллу и яростной птицей вылетела с кухоньки. Накинув шубку, взбежала по лазу норы и громко хлопнула входной дверью.

Путь Дэйкири лежал через сугробы к бабушке Томань. Торопясь и раздражённо вспоминая перепалку с сёстрами, она дёрнула ручку двери, но та не поддалась, видимо, примёрзла за ночь. Утренние неприятности злили её до того, что ныли сведённые челюсти. Девочка упёрлась ногой в стенку преднорья и потащила дверь на себя. Проклятая рухлядь хрустнула, наконец, поддалась и открылась.

Спустившись в нору, Дэйкири поняла, что бабушка ещё не проснулась, видимо, устала после того, как вчера они засиделись до поздней ночи. Девочка решила, что лучше зайти позже: сейчас она торопилась, ей хотелось до обеда сбегать в лес и установить ловушки на барсуков, которые она тайком собирала полночи и оттого не выспалась и переварила кашу.

Алекс. Жива. В небе.

В голове забормотали голоса, и я настороженно бросил взгляд на соседей. В кармане у меня лежали таблетки, но не хотелось доставать их при всех и привлекать лишнее внимание пассажиров.

— К-к-к… а-ал-лщ-щ… — крыльями бабочки шелестело в ушах.

Поднялась головокружительная тошнота, сердце беспорядочно застучало где-то в горле так, что я начал задыхаться. Бортовой компьютер дирижабля что-то объявил, но мне было не до него.

Онемевшими пальцами я нащупал застёжку ремня безопасности, он не поддавался. Тетракостюм³ сам собой расслабился на шее, на руках засветились красные линии, соединяющие его с нервной системой.

— Оставайтесь на месте, у вас понижается давление. Начинаю вводить успокоительное, — перед глазами всплыло предупреждение.

В голове щёлкало и трещало на разные голоса. Не осознавая, что делаю, я закинул на плечо укулеле и, отстегнув наконец ремень, соскочил с кресла в проход.

Как душно! Подальше от всех, надо забиться в угол и хотя бы вздохнуть.

Я принялся щипать себя за щёки и шею.

— И-и-и-и-и-у-у-у, — взревели сирены.

Это где? На борту? Звуки в голове и снаружи слились.

Свет замигал. Пол накренился влево, и я рухнул, цепляясь за кресла. Крики заглушала сирена. Включились аварийные огни, что-то затрещало, я попытался найти опору, но даже пол вывернулся из-под рук. Вспышка света взрезала пассажирское помещение. Прищурившись, я поднял глаза: с гулом ветра, чешуйчатые кольца гигантской змеи прорвали потолок и сжали дирижабль. Я покатился за сиденья вслед за проваливающимся полом. Ударился о стену, и моё сознание рухнуло в бездну.

***

Едва очнулся, никак не мог понять, где я и зачем. В глазах плавал туман, смазывающий очертания окружающего мира. Я закрыл их и попытался оценить своё состояние. Укулеле всё ещё была у меня в руках. Судорожно ощупал чехол — цела…

Воздух колол лёгкие словно шипами. Я открыл глаза: тетракостюм отключился, а поверхность вокруг сияла нестерпимым светом. Что это за дрянь? Покрасневшими пальцами ощупал заледеневшую корку, на которой лежал, она противно царапала кожу. Рядом валялось пустое пассажирское кресло, приподнявшись, я выглянул из-за него: обломки дирижабля дохлыми воронами были разбросаны на белой земле, а змея длиной с многоэтажный дом ползала среди останков и отрывала головы пассажирам.

Не поверив увиденному, я заморгал, настраивая фокусировку. Не помогло. Похоже, связь с центральной амультарой ⁴ повредилась: не получалось увеличить изображение. Я треснул себя по виску. Свет в глазах мигнул. Не зная, что делать и кого звать на помощь, я лёг за кресло и замер, стараясь успокоить дыхание, которое казалось оглушительно громким в ледяной пустыне.

Краем глаза обозревал окрестности: долину, где мы разбились, окружали лобастые великаны гор; накинув белые халаты, они склонили головы, словно хмурые врачи, над чьим-то безжизненным телом; меня довольно далеко отбросило от основной части дирижабля, и змея, попировав на останках, так и не заметив меня, свернула тело пружиной и прыгнула в небо. Я тупо проводил её взглядом.

Долго лежал, опираясь на кресло. Вдруг змея вернётся? Пальцы не шевелились, руки превратились в замороженные и бесполезные клешни, мысли ворочались, как сонные макаронины, и я медленно осознавал своё положение, вспоминая, как вообще сюда попал.

Мы с матерью были на станции в нашем мире — на Святой Земле⁵. Пассажирский дирижабль уже готовился к отправлению, а мамина лаборатория всё ещё не приехала. По трапу дирижабля поднимались люди, заканчивалась посадка, а мы всё стояли снаружи. Тогда мама решила остаться, дождаться лаборатории, и отдельно лететь вместе с ней на грузовом дирижабле, а мне предстояло одному отправиться на пассажирском.

Воспоминания приходили вспышками, одни размытые, другие чёткие как запись видео. Мама выпустила меня из объятий и прошептала:

— Увидимся через несколько часов.

Я поплёлся вверх по трапу. Перед самым входом в змеиную пасть дирижабля остановился, в последний раз обернувшись на мир, который предстояло покинуть: мама уже скрылась из виду, Святая Земля дремала в предрассветных сумерках. Монументальные здания тёмно-серыми силуэтами возвышались на горизонте. Очерченные багровыми лучами рассвета, они, словно клыки древнего ящера, врезались в небо, накалывая на себя облака. Всё было как-то мерзко и постыло.

Я одёрнул себя и шагнул в салон, занял место между двумя пассажирами и пристегнулся. Кресло оказалось далеко от иллюминатора. Подумалось: да плевать, ещё успею насмотреться.

Рядом сидела дамочка с бледным, отливающим серостью лицом и барабанила длиннющими ногтями по подлокотнику.

— Почему ты не сдал её в багажное отделение? — кривя губы, спросила дамочка и указала на чехол с укулеле в моих руках.

Я не собирался отвечать на глупые вопросы всяких малознакомых личностей, поэтому решил осмотреть салон: внутри не было ничего интересного. Серо, душно.

Я ненавидел оставаться один среди незнакомых людей — так особенно остро чувствовалось одиночество, и чтобы не мучиться, я отдал мысленный приказ амультаре включить музыку погромче и отвернулся от дамочки. Лысый мужик с волосатой родинкой на носу. Замечательно. Пришлось смотреть в потолок.

Музыка не успокоила и не отвлекла, мысли активнее закружились вокруг навалившихся проблем: на целых два года мать переводили в ботаническую лабораторию на Живу. В Наукоград — «величественный оазис знаний», как они его называли. Сбылась мамина мечта, а мне пришлось оставить всю привычную жизнь за бортом дирижабля. Мама клялась, что мне понравится в Наукограде — супертехнологичном месте, куда слетаются лучшие умы сверхновых людей, где детям предоставляют прекрасное образование, жизнь в новейшем городе, идеальная экология и бла-бла-бла…

Я же ко всем этим прелестям относился скептически: если командировка затянется на пять лет, десять или навсегда? Что дальше? Поселиться в чужом мире? Учиться на биолога? Ковыряться в земле, как мама, и восхищаться каждым найденным корешком? Ведь за исключением нескольких исследовательских городов, построенных нашим народом, Жива оставалась абсолютно диким и недоразвитым местом. Впрочем, я мало чего знал о ней, почти вся информация была засекречена и не распространялась среди обычных людей.

Казалось, дирижабль не отошёл от станции, поэтому я немало удивился, услышав обращение бортового компьютера:

— Внимание пассажирам! Дирижабль S-67 набрал достаточную высоту и готов к переходу в просвет⁶. Просьба оставаться на своих местах.

Я вдохнул и вжался в спинку кресла, ожидая удара, толчка или чего угодно при переходе через просвет. Дамочка вцепилась в подлокотник, но ничего не происходило. Я тщетно вглядывался в иллюминатор, но оставалось неясно, далеко ли до просвета.

— Внимание пассажирам! Дирижабль S-67 благополучно преодолел просвет. Мы находимся в небесном пространстве планеты Живы и пролетаем над горным хребтом Щит Мтори, расположенным на Иорди́ческом острове.

И, кажется, сразу после этой фразы на нас напала змея…

Я опомнился: но где же грузовой дирижабль? Где мама? Они так и не вылетели? Сколько часов прошло? Я не выдержал, выскочил из укрытия и закрутил головой: просвет в небе либо закрылся, либо оказался вне поля зрения. Не было и останков грузового дирижабля, впрочем, он мог лежать поверженный в соседней горной чаше. Я понадеялся, что он не успел вылететь, и на Святой Земле получили предупреждение от нашего борткомпьютера, когда включилась аварийка.

Но если они знают о крушении пассажирского дирижабля, то где же спасательная группа? Почему всё ещё не послали её? Почему не расстреляли бесовскую змею? Могло быть такое, что борткомпьютер не отправил сигнал бедствия? Если да, то… нужно его найти…

Мысли скакали стремительными вспышками, и моё заторможенное сознание не успевало за ними. Сколько времени прошло? Если просвет закрылся, всё бесполезно.

Левая нога предательски подогнулась.

— Поглоти тебя Бездна⁷!

Но боли я не чувствовал, забросил чехол с укулеле за спину и похромал в сторону поверженного дирижабля.

Никогда не видел, чтобы снег оставался лежать на земле, но всё же догадался, что белая оледеневшая прослойка под ногами — это именно он. На моей родине намного теплее, и снег всегда таял, едва коснувшись поверхности.

Фокус зрения продолжал барахлить то ли от холода, то ли от удара, и я не мог приблизить изображение, чтобы рассмотреть корабль и найти бортовой компьютер. Пришлось подойти ближе: первое тело, которое заметил, оказалось раздавлено обломками.

— Эй, кто-нибудь, — я попробовал закричать, но горло сжали холодные пальцы ветра.

В ответ — белая тишина. Красные всполохи на снегу. Чёрные железные останки.

Не хотелось смотреть на изувеченные тела, но они, как мёртвые голуби на дороге, всё равно притягивали взгляд: вот голова незнакомой девчонки, её шея вывернута, косички разметались по снегу, а лицо белое, будто затянутое инеем. А вот из-под кресла торчит знакомая рука дамочки с длинными ногтями, я чудом не лежу рядом с ней. От этого осознания меня затошнило и согнуло в сухом рвотном позыве, горло саднило, я закашлялся и сплюнул желчь, но надо было идти дальше.

Ни одно найденное мной тело не светилось огоньком амультары, встроенной в тетракостюм, их кровь не двигалась, значит, все погибли. Я так и не обнаружил бортовой компьютер, зато включился мой костюм, и от груди тут же разлилось приятное тепло. Солнце скрылось за спинами гор, а я всё ходил кругами, пытаясь понять, как быть дальше.

— Мам, ну и что теперь делать? — пробормотал я.

— Можно сдохнуть тут со всеми, — ответил сам себе.

Я так устал, что эта мысль показалась привлекательной, но мама… Если она не вылетела и знает, что наш дирижабль потерпел крушение, то, наверное, думает, я погиб. Мне стало жаль её даже больше, чем себя, и, присев на корточки, я сжался, схватившись за голову.

Лицо заросло ледяной коркой из соплей и досадливых слёз, ресницы слиплись, но я не мог их расклеить, ведь пальцы мои так и не оттаяли.

Ночь мазутной лужей разлилась над горами, однако снег, отражавший свет месяца, не позволил тьме поглотить мир. Край Бездны показался в небе зеленоватым мерцанием. Здесь — на Живе, космическую Бездну было так же хорошо видно, как и в моём мире, и я даже обрадовался ей, как чему-то родному.

«Активировать ночное зрение», — отдал я мысленный приказ.

В глазах мигнуло, но ничего не изменилось — всё ещё не работает.

Я продолжал ходить вокруг долины, ставшей кладбищем нашему дирижаблю, боясь замёрзнуть без движения. Костюм грел, но даже у него не хватало мощности справиться с морозом снаружи.

Очередная шутка судьбы: выжить при крушении и сдохнуть от холода. Как глупо!

Куда мне идти? Рано или поздно спасатели начнут искать выживших. Нужно продержаться до их появления, думаю, осталось недолго, ведь на Живу открываются и другие просветы, наверняка они уже пролетели сквозь них.

Пошёл снег. Вокруг стояла такая тишина, что я слышал, как снежные хлопья ломали свои кости о кристаллы земли. Потеплело, или это моя температура сравнялась с окружающей средой? Перед глазами всё кружилось.

Я шёл.

Снег тоже.

Мир вращался.

Месяц и Бездна больше не освещали дорогу, ветер налетал порывами. Энергии для поддержания температуры во всём теле не хватало, и я пытался отогреть руки, засунув их в воротник костюма. Появилась новая мысль: а что, если от обморожения пальцы никогда больше не разогнутся? Или замёрзнут и разобьются, как сосульки?

Давно не натыкался на части разбитого дирижабля, видимо, свернул куда-то в темноте. Продержаться до утра. Просто дожить до рассвета. Я почему-то верил, что наступление дня спасёт меня.

Самая долгая ночь в жизни. Самая пустая. Если и есть что-то хуже, чем остаться в одиночестве среди незнакомцев, то это остаться в полном одиночестве на чужой земле.

Я представлял, что это сон, что скоро всё кончится, и завтра я проснусь дома в своей кровати. Почему это происходит именно со мной?

— М-м-мт-т… лкс-с-с… йт, — раздалось в голове.

Быстро проглотил таблетку и запил её талым снегом.

Не помогло.

Снова пошёл вперёд. Проваливался в снег едва ли не по колено. Эхо голосов сливалось в один поток где-то в туннеле моего разума. Они толкались между собой и бубнили. Это мешало думать. Как бесит!

Я долго скакал на одной ноге и бил себя по уху, пытаясь вытрясти голоса.

Заткнулись.

Ненадолго.

Я начал ругаться и кричать на них.

Молчание.

— Ау-у-ух…тс-с-с.

Заметил странную фигуру: за пеленой пурги ко мне кто-то приближался, он был тяжёлым и проваливался в сугробы.

— Кто здесь? — окликнул я.

Снег сдавливал звуки, идущий рядом не отвечал, из мрака уже проглядывал сутулый скрюченный силуэт.

— Эй, подождите!

Существо повернуло ко мне лицо. Во рту пересохло, я попытался сглотнуть, но слюна колючей льдинкой застряла в горле: самая уродливая во всех одиннадцати мирах старуха, обмотанная рваными тряпками, словно растрёпанная ворона, вынырнула из пурги. Она хрипела и тяжело переставляла красные птичьи ноги, а в руках-крыльях несла младенца.

Снежная стена расступилась, и они оказались так близко, что я услышал детский крик.

— Зря ты пришёл, — проскрипела женщина-птица.

Взгляд её из-под тяжёлых век, словно ударом топора разрубил мою испуганную душу. Старуха отвернулась, из её крыльев выпало несколько чёрных перьев, на ветру затрепетал рваный платок, но она, не обращая на это внимания, двинулась навстречу пурге.

Наверное, это сама богиня смерти, а я всё же умер вместе со всеми, и моё тело лежит там, со свёрнутой шеей, под креслами, а здесь бродит только неприкаянный дух.

Дэйкири. Мир Живы.

Дэйкири выронила из рук ловушки для барсуков, заметив странные, незнакомые следы на свежем снегу: такие узкие, будто человек шёл босиком, а не в унтах или сапогах — они явно принадлежали кому-то не из её племени. Гости в скучной деревенской жизни появлялись раз в сто лет, и одинокий путник в этих краях был удивительным явлением.

Незнакомец ходил то петлями, то кругами, это насмешило её: «Похоже, больной на голову. Если пережил ночь, то можно привести его домой, а если нет, то… его проблемы. Всё же не жалко, если окочурится в сугробах. Слабакам не стоит и рождаться».

Утренняя Аннушка сияла в небесах и заставляла снег переливаться так ярко, что глазам становилось больно. Дэйкири принюхалась, чтобы понять, далеко ли чужак, но стужа ничем не пахла.

«Ага, вот же он!» — Маленькое тельце лежало, свернувшись в клубок, и Дэйкири приблизилась, решив, что особой опасности нет.

— Эй ты! Вставай!

Мальчик не подавал признаков жизни. Сам он был странный: тело его оцепенело и блестело на солнце, словно отточенное лезвие ножа, и это внушало ей чувство тревоги. Дэйкири нахмурилась: «Если сдох, не хочется трогать его руками, вдруг заразный?»

Но тут девочка заметила, что на груди у него горит красный огонёк, и решила, что сердце ещё живо. Легонько пнула найдёныша в бок, и ещё раз, тогда он повернул голову, не открывая глаз.

— Встава-а-ай, — сказала Дэйкири, с любопытством склонившись над телом.

Мальчик с видимым трудом разлепил ресницы и уставился на неё.

— Ты кто? — с удивлением спросила Дэйкири.

Неместный. Она прищурилась, недоверчиво разглядывая непривычно светлые глаза и чуждые черты лица. Мальчик не ответил и снова свернулся в клубок. «Вот же ленивый задохлик!»

Пришлось схватить его за плечи и хорошенько встряхнуть, голова болталась на тонкой шее. Мальчик показался ей лёгоньким и прозрачным, Дэйкири без труда подняла его и попробовала поставить на ноги, но, видимо, они замёрзли настолько, что подгибались, как мягкая глина. Он устало что-то пробормотал, Дэйкири засмеялась.

— Экий мученик!

Закинула его руку себе на плечо и потащила в деревню.

— Ты нашла себе жениха? — с надеждой спросила мать Эленхета, рассматривая тело, которое Дэйкири с самой довольной физиономией свалила к её ногам.

— Не мечтайте!

Мать схватилась за круглый живот.

— Дэйкири, ты хочешь, чтобы я разродилась раньше срока! Откуда мальчик?!

Сёстры вскочили из своих углов.

— Где ты его взяла?! — у Хеллы отвисла челюсть.

— А для меня жених есть?! — вскричала Инги.

— Можешь забирать этого, — усмехнулась Дэйкири.

Алекс. Деревня Меркитасиха.

Тепло, пушистая шкура. Запах еды. Темнота. Руки оттаяли — это лучший миг в моей жизни. У меня есть руки и пальцы! Какое счастье.

Не удалось наладить контакт с аборигенами: они почему-то пытались уложить меня на холодный пол, я сопротивлялся, а дикари недоумевали. Ещё по курсу истории и географии соседних миров я знал, что Жива отставала в развитии от Святой Земли, но и представить не мог, что настолько. Где кровати, лавки, хоть что-то?

У меня начались: кашель, насморк и все страдания на свете. Тогда я решил залезть на каменную печь, их древний отопительный прибор, но дикари и этого мне не разрешили. Пришлось спать на полу, но хотя бы я отвоевал себе место в тепле за печкой. Там, в тёмном углу, я то ли спал, то ли бредил несколько дней.

Иногда в моё укрытие заглядывали местные и пытались поговорить. Узкоглазые трындели на непонятном языке, а в мою амультару не было установлено переводчика, и диалог не связывался.

Я снова проваливался в забытьё.

— Я нашла нам ещё одного гитариста! — радостно объявила Марин, хлопнув в ладоши и привлекая тем самым внимание всех собравшихся на школьной крыше.

— Это укулеле, — буркнул я.

Они обернулись, одни смотрели удивлённо и с любопытством, другие недоверчиво. Всего ребят было пятеро, двоих, девчонку с гитарой и парня с бубном, я видел впервые, с остальными иногда пересекался по учёбе на общих занятиях. Из всей группы я неплохо знал только Марин, мою однокурсницу, и потому чувствовал себя довольно неловко.

— Знакомьтесь, это Алекс, — Марин театрально развела руками, презентуя меня, как вазу на аукционе, — а это Дэн, Долли…

Марин перечисляла участников, но их имена тут же вылетели у меня из памяти. Ребята приветливо покивали, а затем вернулись к настройке аппаратуры и проверке музыкальных инструментов, потеряв ко мне всякий интерес. Кто-то включил визуализатор⁸, и на крыше материализовался морской берег, раздался шум прибрежных волн. Я удивлённо улыбнулся, покосившись на Марин.

— Это Дэнчику подарили недавно, теперь выпендривается, — пояснила она.

Однако море выглядело здорово: барашки волн у самой кромки воды перебирали иллюзорные камни и песок, а чуть глубже стайкой носились красные рыбки. Визуализатор не передавал запахов, но мне почудилось, что душно-городской ветер сменился и стал свободным, южно-солёным, казалось, вот-вот услышишь крики чаек и ощутишь брызги волн на лице.

Пока Марин рассказывала про то, над какой песней они сейчас работают и чего хотят от меня, я разглядывал ребят. Группа выглядела довольно чудно: у них была всего одна гитара, усиленная амультарой, и куча каких-то древних инструментов, типа трещоток и бубнов. Похоже, они просто взяли всё, что сумели отрыть в школьной театральной кладовке.

Я быстро втянулся в их репетицию и не заметил, как солнце приблизилось к горизонту, медленно утопая в нашем искусственном море и золотом разливаясь по нему, словно растопленное масло. У ребят замигали будильники, и они как по команде принялись убирать инструменты в чехлы и отключать гитару от амультары.

— Может, ещё поиграем? До заката полно времени, — предложил я, не желая покидать морской берег и возвращаться в реальный мир, но в ответ получил только осуждающие взгляды.

— Ты что? Рекомендованное время прибытия домой выйдет через час.

— Да, лучше не нарушать предписания и не задерживаться.

Я пожал плечами, не собираясь особо спешить. В доли секунды группа распрощалась друг с другом и, повинуясь «рекомендациям» и «предписаниям» покинула крышу.

Я остался один. Море Дэнчик выключил и забрал визуализатор с собой, но в закатных лучах, прощально гладящих тёплыми пальцами высокие дома, макушки деревьев, мои руки и лоб всё равно было хорошо.

У меня висело непрочитанное сообщение от мамы, которое я откладывал всю репетицию и, наконец, решил открыть:

— Мне одобрили перевод на Живу!

С этой фразы мой сон-воспоминание превратился в месиво из раздавленных обломками дирижабля тел, ледяного ветра, змей и старух с младенцами на руках. Признавать, что теперь моя реальность — это кошмар наяву, не хотелось, и я продолжал спать целыми днями, не желая выздоравливать и знакомиться с новым миром.

— Ты кто? — Однажды ко мне заглянул незнакомый мужик и всё-таки выдернул из сладостных видений.

Я приподнялся на локтях: его речь была мне понятна. Но что ему сказать? Что я — инопланетный пришелец?

— Алекс, — я всё же решил ответить, но без подробностей.

— Какого ты племени, Алекс?

Я не понял вопроса и только поморгал в ответ. Речь мужика напоминала родную, хоть и косноязычную: некоторые слова звучали знакомо, некоторые приходилось домысливать.

— Откуда ты? — мужик развёл руки в стороны.

Я покрутил пальцами, неопределённо ткнул в небо, мужик закивал, мол, понимаю, и собрался уходить. Не знаю, какие выводы он сделал из моего ответа, но отпускать его просто так я не собирался.

— Пока я болел, меня никто не искал? Моя мама, она… должна была…

Мысли путались.

— Мать тебя ищет? — смуглое лицо дикаря морщилось от умственных усилий.

— Да, мне нужно передать ей, что я здесь.

Мужик изучал моё лицо. Пока он раздумывал, я спохватился о пропаже, зашарил взглядом по углам.

— Со мной была укулеле. Маленькая, в чехле. Вы её не видели?

Дикарь не отвечал, хмурился, пытаясь понять, о чём я говорю.

— Будь здоров, Алекс, — в конце концов вымолвил он и на этом покинул запечный угол.

Всё-таки потерял укулеле! Откинулся на подушку. Бездна её забери. Я же тащился с ней полночи! Выходит, зря?

Снова остался один в неведении своей судьбы и тошнотном бреду.

Плевать на дикарей. Скоро… скоро меня отсюда спасут.

Лекарств тут не водилось и светильников тоже, но как же хорошо в одеялах и шкурах! Уютно и темно.

Дни сменялись ночами, и потихоньку я оживал, здоровье возвращалось, а вместе с ним и интерес к окружающему. Пока ждал спасателей со Святой Земли, развлекался тем, что отковыривал побелку с печи и вслушивался в незнакомые голоса: женщины ругались, смеялись, гремели посудой. Эти звуки напоминали о мире живых и одновременно заставляли чувствовать себя отрезанным от него. Я не понимал ни слова в их быстрой, фыркающей речи и был одиноким приблудой в чужой семье.

Не торопясь сходиться с дикарями, я самостоятельно изучал новый мир: тесное полутёмное помещение с окошками в потолке — крошечная кухонька с одной лишь столешницей на коротких ножках, без стульев и скамеек, но с множеством подушек. Грозди глиняных горшков свисали по стенкам, а к потолку крепились плетёные корзины. Цивилизацией такую жизнь назвать невозможно — первобытное общество, устроившее свой дом в норе.

Ещё одно открытие: туалет на улице. Это место каждый раз наполняло моё сердце ужасом. Как вообще им удалось додуматься до такого сооружения? Прогулки этим и ограничивались: от норы до туалета. Туалет — треугольный домик, вход в нору — треугольный домик.

Как-то раз я проснулся и ощутил желание жить и общаться: лежать за печкой стало невыносимо скучно. Когда там меня ещё спасут? Пока они организуют поиски по окрестностям крушения, может пройти ещё несколько дней.

Мне выдали местную одёжку, которую я, не доверяя её терморегуляции, напялил поверх тетракостюма, затем тихой мышью принялся наблюдать за приютившей меня семьёй.

В помещении находились только женщины, одетые в тёмные, неброские платья, при этом ярко расшитые красными узорами на вороте и груди. Они что-то готовили. Мать и три её дочери, похожие, как копии: с тёмными волосами, смуглыми лицами и раскосыми глазами.

Казалось, девочки спорили между собой, и, забавляясь их перепалкой, я решил дать сёстрам имена. Различия у них были только возрастные, поэтому я прозвал их по старшинству: Девочка-1, Девочка-2 и Девочка-3. Их мамаша была беременна, судя по всему, Девочкой-4.

Сёстры заметили меня и захихикали, потом переглянулись, и Девочка-1 поманила рукой. Я неуверенно двинулся к ним, но как только мамаша заметила моё появление, поймала за руку и всучила ветвистые коренья, показала, как их чистить и нарезать, усадила в углу, и больше никто не обращал на меня внимания.

Так началась моя жизнь в племени дикарей на Живе. Положение запечного поселенца оставляло желать лучшего. Я стал их домашним рабом: мыл полы, убирался, помогал готовить.

Спасатели всё не появлялись.

Мамаша постоянно придумывала какие-то задачи, и сколько бы я ни трудился по дому, работа не убавлялась, поэтому я решил растягивать одно дело на несколько часов.

***

Я уже думал, что попал в исключительно женскую семью, пока в один прекрасный день отец семейства не притащил мне здоровенный мешок с зерном. Огромный мужик был одет в плащ из лисьих шкур, придававший ему устрашающе дикий вид. При его появлении захотелось спрятаться в угол, но мамаша перехватила меня, вручила сито с крупными дырками и показала, как отделять хорошие зёрна от погрызенных мышами и помёта.

Так я узнал, что в этой семье водились мужчины, только они жили в другой половине норы. А почему тогда я живу с женщинами? Видимо, не считаюсь за мужчину…

Вот так… и стоило ради этого какое-то там образование на Святой Земле получать? Чтобы потом дерьмо мышиное из зерна выковыривать.

Мешок оказался не один, когда я перебрал первый, мне притащили ещё два. Я чувствовал себя молчаливым просеивающим механизмом, рука к вечеру отваливалась от усталости и непривычной работы. Ночью я лежал с онемевшими пальцами в темноте за печкой, слушая шорохи засыпающей норы, чувствуя холод промёрзшей земли, ползущий, что ядовитый плющ сквозь щели в полу. Едва я засыпал, снова видел змею, отрывающую головы людям, ночную пургу и женщину-птицу, со взглядом тысячелетней старухи.

Просыпаясь, я задавался вопросами: зачем мы вообще решили лететь на эту проклятую Живу? Почему мать отправила меня на пассажирском дирижабле? Почему сама осталась с грузом? Если она думает, что я умер, то, надеюсь, страдает. Если бы я остался с ней, всё пошло бы по-другому. Сейчас я здесь, окружённый инопланетными дикарями, с которыми мы говорим и живём на разных языках.

Когда меня вытащат отсюда? Сверхновые уже должны были найти останки корабля, понять, что я не погиб. Почему же тогда меня ещё не нашли?

Ночь. Тишина. Только лёгким перелистыванием страниц шуршали голоса в голове, я не обращал на них внимания. Антипсихотические таблетки кончились. Теперь придётся слушать их постоянно.

Сутками я сидел в углу и пересеивал зёрна, надеясь, что каждый день приближает тот момент, когда меня найдут.

В молчаливом забвении исподлобья наблюдал за сёстрами. Ненавидел этих девиц: они смеялись, радовались, говорили друг с другом, у них была жизнь, в отличие от меня. Девочки плели друг другу косы, ловкие пальцы мелькали в чёрных прядях, в горшочках булькала похлёбка.

Старшая сестра Девочка-1 — смешливая, с треугольным подбородком и почти кошачьим разрезом глаз, средняя Девочка-2 — злобная и с кривыми зубами, а Девочка-3 — совсем мелкая и сонная. Первые две что-то не поделили и закричали, потом принялись таскать друг друга за косы, которые только что заплетали. Я засмеялся. Они замерли и недовольно уставились на меня. Девочка-2 отпустила сестру, метнулась в мою сторону и высыпала на пол мешок с уже просеянным зерном. Вот же гадина! Но я стерпел и только стиснул зубы.

Дни превратились в недели. Мои амультары всё ещё не восстановились, но часы работали, и красные цифры на запястье отмеряли убегающее впустую время.

Так продолжалось, пока однажды утром в запечную тьму не ворвались изменения.

— Задохлик, подъём! Хватит валяться.

На секундочку! Это произошло почти через три недели, как я поселился в норе дикарей. Меня будили, обращаясь на нормальном языке!

Я сел настолько резко, что в глазах потемнело, и, не веря ушам, уставился на позвавшую меня Девочку-2.

Примечания

1

Жива, или Живая земля — планета на пересечении одиннадцати миров.

2

Аннушка — наименование солнца, которое используется только в мире Живы.

3

Тетракостюм — комбинезон, сохраняющий постоянную температуру тела.

4

Амультара — кристалл, создающий энергию из крови. На Святой Земле его применяют на производствах и встраивают в тело. Соединяют с тетракостюмом и нервной системой. Центральную амультару используют как компьютер для хранения данных, для управления тетракостюмом, для связи и работы с тетраустройствами.

5

Святая Земля — планета одного из миров, пересекающихся с миром Живы.

6

Просвет — портал в другой мир. Выглядит как трещина в пространстве. Назван «просветом» из-за золотистого сияния по краям.

7

Бездна — космическое явление, отражающееся во всех мирах, которые пересекаются с Живой. В народе Бездна считается порождающей тьму, при употреблении в речи используется как ругательство.

8

Визуализатор — прибор для создания и передачи объёмного изображения.