Потерявшийся (в списках смерти не значится)

Gram Lee Miller

Наивный домашний мальчик попадает в жернова Чеченской войны. Он «растёт» и «матереет» на этой войне и, несмотря на то, что с каждым новым днём, проведённым там, он сам погибает, превращаясь в живой труп, осознание ущерба приходит к нему только тогда, когда по его вине гибнет ребёнок.Герой возвращается домой. Попав в ОПГ, он выполняет ликвидации и собирает «дань».В конце 90-х годов, спасая и себя, и дочь криминального авторитета от бандитов в погонах, герой вынужден бежать, однако, – выхода нет. Книга содержит нецензурную брань.

Глава II

До Москвы добрались без происшествий. На Казанском вокзале призывников забрал автобус и повёз их в подмосковный город «N», откуда они ещё около часа тряслись до непосредственного места прохождения службы.

Наконец, спешившись, призывники вошли в ворота Воинской части и Старлей проводил их в здание Клуба — помимо Алтайских пацанов, там уже были ребята и с других регионов.

Все построились, и перед призывниками возник Полковник, — старый и уставший от жизни, — с толстым омерзительным рубцом через весь рот от уха до уха. Полковник сказал призывникам о Долге и Чести и Почёте службы в Вооруженных Силах, а уж в их Краснознамённой Дивизии, — так это вообще удача…

— Солдата имеет право ударить только мать! — выступал он.

Красивые слова. Они всего через несколько часов превратятся в прах, а этот отвратительный шрам на лице окажется полученным не в бою, как наивно полагал Данька, а следствием пьяной езды на мотоцикле: он нёсся в сумерках и «закусил» телеграфный провод, висящий поперёк дороги. К счастью для полковника, тот провод был не под напряжением…

Но пока что Данька слушал, развесив уши, и всё больше и больше верил этому человеку, полагая, что с таким командиром не пропадёшь.

Когда «полкан» закончил свою политпросветительную агитационно—вдохновительную речь, бойцов повели в солдатскую баню.

Этого полковника из Отдела кадров Данила увидит вновь только через два года, ровно на одну минуту, когда тот вручит ему ж/д билет до дома и военный билет.

***

Баня оказалась ледяной. А вода — только крутой кипяток, как в чайнике. Холодной не было.

Помывшись с горем пополам, призывники были отведены в каптёрку и переодеты, а то, в чём они приехали, так и осталось огромной кучей лежать на полу в предбаннике.

В столовую строем их вёл капитан, — худой, невысокий, — он постоянно шутил и говорил, что: «если уж что-то началось, значит, оно обязательно закончится!..». Вряд ли кто-то тогда понимал смысл его слов, — такие умозаключения чужды восемнадцати годам.

Вновь прибывшие бойцы поднимались по ступенькам высокого крыльца в столовую, когда до них донеслись вопли и матерки. Войдя внутрь, все остановились как вкопанные: по обеденному залу метался человек эльбрусовской комплекции с длинной деревянной лавкой в руках, готовый прибить ею любого. Повара на кухне, словно напуганные куры, стояли на подоконниках, солдаты, у которых шёл приём пищи, тоже «рассосались» по углам и подоконникам и лишь один Стол, стоящий отдельно от всех, — в углу, — продолжал есть да ещё и покрикивать этому здоровяку да подбадривать его, подсказывая, кому в первую очередь этой лавкой надо бы «отвесить». То были Дембеля.

Через считанные минуты, которые, вероятно, всем и каждому в этом аду показались вечностью, в столовую влетел майор со значком Дежурного в сопровождении отделения из Комендантской роты. «Комендачи» были вооружены автоматами и спецсредствами, которые применяются милицией для устранения беспорядков. Несколько секунд спустя под прицелами автоматов и пистолета дежурного, верзила лежал мордой в пол и у него за спиной застёгивались наручники. Потом, его увели…

Это первое впечатление об Армии оказалось неизгладимым — в первый день срочной службы такое было «не развидеть».

«Молодые» ели баланду, вяло гремя ложками, и никто из них ничего не сказал ни тогда, ни потом — каждый был погружён в свои мысли и переживания.

Всё, что отодвинули от себя вновь прибывшие, жадно дожрали ребята, приехавшие сюда двумя неделями ранее…

***

Вечером, перед отбоем, новоиспечённые «запахи» стояли в одну шеренгу в «спальнике» в расположении роты. Их было тридцать человек. Илья, Костя, Серёга, Данила, Вадим и Лёха держались вместе.

Двое старослужащих сержантов стояли перед шеренгой и «учили премудростям службы» — сначала словесно, потом дошло и до «прокачки»:

отжались раз триста, присели тысячу… Если шла «волна» по шеренге, то есть кто-то не «вывозил» приседания, этот присед всей шеренге не засчитывался. Если кто-то отказывался, того жестоко «пробивали» — кулаком в грудь или ногой — сил не жалели.

Судя по тому, как били эти «деды», Друзья поняли, что оба они занимаются какими-то видами единоборств: первый был похож на башкира, не особо раскаченный, невысокого роста, но зато прыгал, как бабочка, и здорово «махал» ногами; второй — гораздо шире в плечах, славянского типа, отлично «работал» кулаками. Был с ними ещё и третий, но тот ни к кому не лез, а только сидел на табуретке у двухъярусных «шконарей» и курил одну сигарету за одной. «Башкир», пока пацаны отжимались, успел помочиться на тех, до кого смог «достать» струёй — «счастливый случай» и только.

Пот лился градом с испытуемых, а ноги давно стали ватными… Всё то время, что кого-то били или то время, что они «качались», Даня каждую секунду ждал, что войдёт тот бравый Старлей, который вёз их сюда, и прекратит Это. Но никто не входил: ни командир роты, ни его заместитель, ни дежурный по гарнизону — не было никого и, как потом выяснится, — никогда. Были только эти трое уродов, на чьих плечах и держится та самая пресловутая «дедовщина».

Старлея не было… Лишь раз Данила снова увидит его. В штабе. Мельком… У него была своя «война», и им он был не помощник — каждый одинок в своём горе.

— А теперь, пидарасы, блять, встали! Бегом встали!!!! — рявкнул тот, который «башкир».

Все выпрямились: у кого-то китель выправился, как юбка, у кого-то — надулся на брюхе, как шар. За это полагалось наказание: «боксер» будет идти вдоль шеренги и бить, как хочет и куда хочет, — каждого. Серёга, Вадим и Данила стояли рядом в середине шеренги, Лёха — там же, но через одного бойца.

Сержант начал: Илья, стоящий первым, и получил первым — неожиданно и подло боль врезалась ему в солнечное сплетение. Будучи по природе своей большим, но добрым, ему всегда было нужно подумать, прежде чем действовать, а чтобы вывести его из себя, надо было ему жестоко насолить. Илюха никак не ожидал такой несправедливости и пропустил удар, проглотив обиду…

Каждый, кому сержант «отвешивал», отлетал на «шконки», стоящие позади шеренги, и либо не распрямлялся, либо и вовсе не вставал с пола. Адовая очередь приближалась к друзьям. Вадим должен был получить первый, потому что стоял ближе к краю, с которого начал сержант:

— Я не буду терпеть, Даня, — произнёс одними губами Вадим. — Я ему ёбну…

Данила ответить не успел, как вдруг, «крутой пацан» наносит удар Вадиму в грудину, но получает «блок» и ответный хук справа — развернувшись вокруг своей оси, сержант приземлился на жопу, притулившись к стене — если бы ни она, он бы лег пластом. У постоянно курящего «деда» выпала сигарета изо рта. От неожиданности и такой дерзости «молодых» на мгновение и «башкир» впал в ступор, но это длилось всего секунду:

— Ах ты салага ебучая! — прорычал он и кинулся на Вадима, но тут подключился Лёха, правда, «смазав» удар по этому мелкому и скользкому гавну. Зато Данилин хайкик достиг цели и уложил «башкира» на пол — на повал. «Курильщик», опрокинув табурет, ломанулся бегом из казармы, наверное, за помощью, но догонять его не стали — вместо этого толпа ребят, которые боялись и были избиты, затаптывали «боксёра»: он не успевал очнуться, как вновь получал шквал новых ударов по себе. «Башкира» сгрёб в охапку Илья и понес в туалет окунуть в «очко» головой.

Только пятеро «молодых» просто стояли и наблюдали за этим всем затравленными глазами.

— Поучаствовать не желаем? — пригласил их Вадим. — Что, блять, ссыте? Или, может, вам нравилось то, что делали эти «воины»? — Но те только взгляды опустили и ничего не ответили. — Ну ладно. Будте подтирашками… Похеру мне. Эй! — крикнул он разбушевавшимся «духам». — Вы не убейте его там!

На полу лежало раздавленное, но ещё живое тело бывшего мучителя. Другая группа, «опускавшая» «башкира», возилась с ним в туалете — он пришёл в себя и вопил оттуда, как резаный, но было поздно сначала угрожать, а затем и молить о пощаде.

Данила побежал в туалет прекратить самосуд, но пацаны уже, итак, выходили:

— Он жив?

— Живой. Доигрался…

— Трибунал нам не нужен. Надо, чтобы они могли ходить и говорить, — сказал Данила и в этот момент послышался топот нескольких десятков ног на лестнице: это «старики» подняли своих «слонов» — рябят, на полгода младше себя сроком службы, на разборки.

— Атас, пацаны! — крикнул Вадим. — К бою!!!

И все, как один, с табуретками в руках выстроились у входа в роту, а у кого снимались кроватные поручни в изголовьях или в ногах кроватей — сняли и их.

Толпа из двадцати человек завалилась в роту и замерла на входе: «вооружены» они были теми же предметами. Какое-то время бойцы пялились друг на друга, — никто не решался ринуться в бой первым. Тишину прервал тот самый старослужащий, который убежал за помощью:

— Хули вы стоите, идиоты! Прибейте их! — орал он.

Но никто не тронулся с места… Вид решительно настроенных, с табуретками в руках, не собирающихся отступать «молодых» ребят, остудил боевой пыл «слонов» — в конце концов все они были «одной крови», все натерпелись беспредела и безнаказанности от этих олухов и, конечно же, никому не хотелось подставлять свою морду за них: одно дело запугать какого-то несчастного «духа», — одного и без «оружия», затравленного и уже заведомо сломленного, — другое же дело противостоять хорошо организованной и бесстрашной группе. Как бы то ни было, то, что происходило, происходило впервые и никто не знал, как с этим быть…

— Нууу, блять! — рявкнул тот же самый «дед» и в голосе его послышались нотки разочарования, обиды и страха.

Вперёд вышел ещё один «старый» и спокойно произнес:

— Это беспредел — то, что вы делаете. Не по понятиям. Не хотите «залупаться», как мы в своё время? Особенные, да? Всех били! Хотите избежать неписанного Закона армейской жизни? Так не будет. Должна быть иерархия, потому что это — ПОРЯДОК и ДИСЦИПЛИНА. Что будет, если все будут равны? Это то же самое, если все вдруг станут богаты, — никакого кайфа… Это не порядок — это рай, которого не будет никогда, потому что Мы — Люди, а люди полны жадности, азарта, жажды власти, жажды жертвы и наживы! Тысячелетние пороки не могли победить даже те, кто был и покруче Вас! Так за кого Вы, блять, себя принимаете, салаги?! Хотите изменить Мир???

— Именно, — ответил ему Вадим. — И начали мы прямо с себя, а не с кого-то там за углом. Беспредел — это когда два долбаёба на протяжении двух с половиной часов издеваются над толпой пацанов, а те терпят! Потому что боятся! И этот страх дембеля — это и есть тот самый неписанный армейский закон. Этот страх заложен в нас непонятно откуда, происхождение его мне не известно, но скажу так: присесть 1500 тысячи раз я могу и днём, а не ночью, и мне не нужен кусок гавна, стоящий надо мной и ссущий в это время мне на горбушку. Ты — старослужащий! Ты должен учить молодых СЛУЖБЕ, обращением с оружием и всё такое прочее, да элементарно объяснить, как подшиву пришить правильно на воротник! Порядка и дисциплины можно добиться и не издеваясь над людьми! Я знаю, что мы не в институте благородных девиц, но ведь всему есть предел, ёбаный ты в рот!.. Чему я могу научиться у тебя? А они, — Вадим махнул головой назад в сторону своих парней. — Как не отбить печень, пиная по ней всю ночь? Если только этому, то сосите Вы хуй, пацаны, — Вадим бросил это всем, кто стоял по ту сторону баррикад. — Сами разберёмся как-нибудь. Да и вообще, толпа тут никому не нужна. Я готов прямо сейчас, лично, схлестнуться с любым и каждым из Вас, но! — Один на один. Зачем нам куча разбитых рожь? Хватит и нескольких — «особенных»…

Воцарилось молчание. «Боксёр» и «башкир» — в миру Слава и Иван — стояли на входе в спальник, понурив свои буйные пустые головы.

Не сказав ни слова, «слоны» один за другим стали покидать расположение. Через пару минут уже никого не было в казарме, будто всё это случилось во сне.

Стояли только «наши» и те двое, «гонец» за помощью и его товарищ, пришедший с автороты — Виктор.

— Ладно, — сказал он. — Не знаю, что тут еще сказать, пацаны. Думаю, что об этом никто не должен узнать на утро. Из командиров, в смысле…

Вы за ночь подшейтесь, у кого что порвано и прочее. Славян, — он обратился к своему одногодку, — скажешь «кэпу» завтра, что упал… Когда брился…

Виктор печально улыбнулся. Слава качнул головой даже не подняв взгляда.

— Ну, значит всё! Бывайте…

После этих слов ушёл и он.

***

А дальше… Дальше оказалось, что это Учебная рота и после присяги их разберут по тем местам, где дальше будет продолжаться служба. Строевая подготовка по два часа в день, дважды в неделю стрельбы на полевом учебном центре (ПУЦ), на плацу с дубинками и щитами отрабатывали приёмы разгона демонстрантов, отрабатывались приёмы, базированные на таких дисциплинах, как самбо и дзюдо, по субботам с восьми утра до обеда проводились «заплывы» в казарме на ПХД (парко—хозяйственный день). Кормили отвратительно: если «борщ» — красная вода с куском свеклы, если «щи», — вода белая с листом капусты.

На ПУЦ бегали 12 километров туда и 12 — обратно и только в эти два дня в неделю еда была человеческой и по многу.

В декабре началась первая Чеченская война. Большую часть старослужащих Дивизии переправили в «горячую точку», — остались только «духи», сержанты по одному на роту с командирами рот, Учебный центр и Штаб.

4-го января 1995 года, ровно через месяц после прибытия в Часть, ребята приняли присягу и однажды, на очередном построении, один офицер ходил вдоль шеренги и, оглядывая каждого из ребят, для себя прямо на руке писал: «спецназ», «разведка», «авторота»… После присяги начался специальный отбор: ребят отбирали ростом не ниже 180см и не выше 185см и обязательно хорошо физически развитых. Илью отправили во второй полк к зенитчикам и миномётчикам, Костю тоже во второй полк, только в автороту, а Серёгу — «металлиста», Данилу, Вадима и Лёху определили в спецназ. Лёха был ниже 180см, но его взяли, потому что он имел разряд по стрельбе и, видимо, о случае в поезде шепнул, кому надо, тот Старлей. Илья тоже просился к ним… Здоровенный детина не понимал, почему его не берут в спецназ, но ему объяснили, что с его физическими данными он пригодится на снарядах, мешках, ящиках и всяких гаубицах. В спецназе такие не нужны — лёгкая мишень. Приказ — есть приказ…

Время полетело незаметно в новых и нормальных условиях по сравнению с первым месяцем службы — за постоянными и каждодневными нагрузками, марш — бросками по 15км с полной выкладкой, рукопашкой, стрельбой из разного вида оружия, приёмами маскировки, высотной подготовкой, учебными штурмами зданий и освобождению заложников, однажды наступила весна.

Война в Чечне была в разгаре, наши несли большие потери — сейчас это известно, но тогда информация от срочников утаивалась, только не утихали разговоры, что и едва окончивших «учебку» бойцов, бросят на замену тем, кто уехал зимой. Никто не знал, куда, но все были уверены, что это «куда-то на Юг»…

5 мая 1995 года, поднятых по тревоге и взявших с собой заранее собранные вещмешки, солдат построили на плацу. Командир зачитал приказ. Затем поехали в аэропорт.

Спецназ ВВ улетал на Кавказ.