Потерявшийся (в списках смерти не значится)

Gram Lee Miller

Наивный домашний мальчик попадает в жернова Чеченской войны. Он «растёт» и «матереет» на этой войне и, несмотря на то, что с каждым новым днём, проведённым там, он сам погибает, превращаясь в живой труп, осознание ущерба приходит к нему только тогда, когда по его вине гибнет ребёнок.Герой возвращается домой. Попав в ОПГ, он выполняет ликвидации и собирает «дань».В конце 90-х годов, спасая и себя, и дочь криминального авторитета от бандитов в погонах, герой вынужден бежать, однако, – выхода нет. Книга содержит нецензурную брань.

Глава VII

В конце октября Данила ехал домой поездом Москва—Барнаул. Домой… Это было совсем не похоже на дорогу, ведущую в Ту сторону, тогда — два года тому назад: ни шумной компании, ни алкоголя, ни неизвестности, ни глупых мечтаний о том, чего не знаешь.

Данила ни с кем не разговаривал. Он сидел и смотрел в окно на проносящиеся мимо города, сёла и деревни нашей Родины — Матери, размышляя о том, кто в них живёт, где работает, сколько красивых девчонок в этих пунктах — больших и маленьких, убогих и красивых. Он может никогда больше не проехать эти места, он — «искра жизни»: пролетел и погас…

За несколько дней до отъезда, Данила получил письмо от Алексея. В письме тот сообщал, что Вадима нет в живых и что погиб он ещё в августе.

«Какого хера ты молчал всё это время?!» — только и хотел ответить Данила, но так и не написал ответ.

В день, когда он получил это письмо, он просидел у окна всё утро, и обед и ужин, думая о своем друге.

Он и сейчас думал, но не конкретно о Вадиме, который, оказывается, давно «дома» и гниёт в родной земле, а вообще о жизни в целом: «Вот так оно и получается… Кто ничего не хотел, ни о чём не мечтал, ценой своей жизни выполнил приказ и погиб. А я? Вдоволь нахлебавшийся этого дерьма, выехавший на чужих костях, просто — гандон, — несусь домой чуть живой, но… Живой!..».

На какое-то время Данила почувствовал себя ничтожеством, но чем больше проходило времени, тем сильнее жизнь брала своё и на следующий день он чувствовал себя уже намного лучше. «На самом деле никому ни до кого нет дела», — заключил Данил и до конца пути впал в «анабиоз», стараясь ни о чём не думать… в серьёз.

Через сутки с небольшим он вышел на барнаульском ж/д вокзале. Уже было глубоко после обеда, вечерело, но Данила всё-таки успел купить билет на последний автобус до своей деревни в этот день.

Набрав в ближайшем «комке» бутылочного пива, он залез практически в пустой автобус, но всё равно ушёл на самые задние сиденья подальше от водителя и прочих и, выехав из города на свободную и прямую трассу, с наслаждением открыл первую бутылку: «Больше никаких самолетов, вертолётов и тысяч километров. Я дома. Теперь, я и пешком дойду если что, — Данила улыбнулся сам себе. — Два часа — и я приеду…».

Выйдя на своем родном вокзале, он, что было силы, набрал по максимуму воздуха в лёгкие. «Такой же…», — подумал Даня. Одев берет, он бодро зашагал в сторону отчего дома.

Мама стояла у ворот и ждала его. Но ведь он не звонил и не писал о том, что приедет — хотел сделать сюрприз, но она стояла в воротах, — это был факт… А, может, она все два года тут простояла в ожидании?..

А вот и объятия… И слёзы… И признания… Даня держал хрупкую маму в объятиях посредине улицы.

Через какой-то час он уже сидел, румяный после бани, на кухне за столом, поедая пельмени и запивая домашним самогоном, настоянным на лимонных корках.

Мама ласково смотрела на сына и молчала уже несколько минут. Данилу немного напрягал её взгляд и безмолвие — ему было не по себе от этих «нежностей». Детство отодвинулось очень далеко…

Он доел пельмени и откинулся на спинку стула:

— Спасибо, мам… Я объелся.

— Пожалуйста… — ответила мама. — Я на работе взяла отгул на три дня. Откормлю тебя, — мама улыбнулась.

— Хорошо, мам, — Данила тоже улыбнулся и покраснел ещё больше. — Ну чего ты так смотришь?..

— Я рада, что ты дома… Не расскажешь мне о том, что было? А планы на будущее?

— О чем рассказать, мам?.. Там дни однообразные и серые. Я практически ничего не помню толком. Вот сейчас вот я дома и мне хорошо, но я не чувствую ещё, что я здесь…

Данила знал, что эти вопросы она бы задала неизбежно, но он совершенно не готов был сейчас отвечать на них, поэтому предпочел тарахтеть о дороге туда, об «учебке», о Чечне, где он стоял на блокпосте, который почти никогда не обстреливали итд итп, лишь бы она не спрашивала ничего.

А под планами на будущее она имеет ввиду закончить институт педагогический по профилю учитель истории и английского языка и потом на протяжении 45-ти лет ползать на работу, чтобы потом пойти на пенсию и умереть. Он не хотел себе такой жизни. Но и расстраивать маму не хотел — только не сегодня.

— Хотел отдохнуть, мам… Месяц, — ответил Данила.

Мама погладила сына по голове и забрала тарелку помыть.

— Да, знаю, что отдохнуть надо, конечно… — начала мама. — Но тут работы-то нет у нас, да и не платят нигде толком. Никакой жизни нет… Поступать в институт только весной теперь, а на это время куда-то «прибиться» надо. Я тут про милицию подумала… Хотела попросить дядю Ваню, — он там дежурным в Дежурной части работает, — может, пристроит?.. Места есть вроде… Зарплата, конечно, не ахти какая, но все-таки это госслужба и потом пенсия, а, сынок? — Данила устало смотрел на маму. — Для мужчины без образования это хороший вариант… Если не поступишь на учителя.

— Я не поступлю на учителя, мам, — Данила решил сразу расставить все точки над «и», — потому что очно — это значит отдавать всё время учёбе, а когда работать и на что жить, мам? И это даже не самое главное: я просто не поступлю на бесплатное отделение. Теперь… Поздно. А платить нам нечем. Работать надо, мам, какие учёбы…

Мама молча мыла посуду. Данила встал из-за стола и направился к себе в комнату, желая закончить этот разговор поскорей.

— Сыночек… — прошептала мама, когда Данила подошёл к ней и поцеловал в затылок.

— Мам, я пойду к себе… Устал страшно. И такой потрясающий ужин совершенно меня разморил.

— Хорошо, Дань, — мама повернулась и поцеловала его в щеку. — Отдыхай.

— Я так два года не ел, мам… — Он растерялся от сказанных слов. — Все мы не ели… два года.

Данила вышел из кухни.

***

Он закрыл за собой дверь своей комнаты и опёрся на неё спиной, заложив руки за спину. Взглядом окинул свою родную и такую некогда уютную «тихую гавань». Тишина… Аж уши режет. Эта комнатка стала ему какой-то «маленькой»…

Всё осталось, как было: книги его любимого Ремарка на полках, школьные тетради, учебники по истории и английскому, которые он сам покупал, аудиокассеты, магнитофон… Лампа на столе. Все осталось, как прежде, только Данила стал совершенно другим — он ВЫРОС. Так, наверное, чувствует себя рыбка, которая из моря вернулась однажды домой в свою родную речку — всё, как всегда, но только не для рыбки… из Моря.

Он сел за стол и попытался проникнуться ощущением прошлого, дотронувшись кончиками пальцев до своих книг и закрыв глаза… Но Они молчали. Всё молчало…

Он достал из ящика стола свой дневник и полистал его: школьные записи, какие-то мечты об армии, стихи… Такими глупыми и наивными сейчас ему показались эти строчки.

Данила лёг на диван, укрылся по пояс одеялом и вернулся к началу дневника, где на корочке, на обороте первой страницы, прочёл:

«Укрылся я в лесах,

Чтоб жизнь прожить не зря,

Чтоб высосать из жизни костный мозг,

Искоренить все, что не жизнь,

Чтоб не понять на смертном ложе,

Что я — не жил…».

…Тепло родного дома и отсутствие вшей усыпило Данилу. Он провалился в небытие, словно в сказочный сон, оставив раскрытый дневник на груди.

Тихонько вошла мама и подсела к нему, погладила по армейскому «ёжику» на голове…

— Отрасти снова свои чудесные волосы, сынок, — прошептала она.

Взяла книгу с груди и посмотрела на то, где Данила остановился: первая страница, первый абзац — «укрылся я в лесах…»

Мама укрыла Даника покрепче, как в детстве, поцеловала в лоб и вышла из комнаты.

***

Данила проснулся в 10 часов утра, отдохнувшим на сто лет вперед, от запаха свежих блинов, который проникал через неплотно закрытую дверь.

Валяться не хотелось и Данила сел на кровати, свесив ноги — он хотел умыться, позавтракать и жить, жить, жить!

Данила одел штаны и пошёл на кухню поцеловать маму:

— Привет, мам.

— Привет, сынок. Хорошо спал?

— Лучшая ночь в моей жизни, — Данила приземлился на стул и налил себе кофе.

— Кушай блинчики свежие, — сказала мама, пододвигая к сыну сметану и масло. — А тебе, кстати, девочка звонила, — после небольшой паузы сказала мама. — Одноклассница…

— Мам, я только вчера приехал. Какие одноклассницы?

— Ну, значит видел тебя кто-то…

— В ночи?..

— Она хорошая девочка! — не выдержала сама своего отстраненного тона мама. — И всегда интересовалась тобой. Но я ей не давала адрес твоей части, потому что письма шли по полгода, а уж для молодой девчонки это было бы вечностью, правда?

— Наверно… Ладно. Красивая хоть? Кто? Вика? Лена? Рада?..

— Татьяна.

— Да ладно!.. — удивился Данил. — Мы толком не общались никогда даже. Что ей надо?

— Вот встретишься на выходных и узнаешь. Она в пятницу приедет. Кстати, она в «педе» учится на психолога, — мама улыбнулась и присела за стол, дожарив блины.

— Лучше бы кто-нибудь покрасивее «позвонил»… Радка классная была всегда. С ней любовь была бы возможна.

— Любовь? Знаю я всю эту любовь — «проходила». И теперь я точно знаю, что от любви никогда ничего не остаётся, кроме пустоты. И ребёнка. Все они эти твои Вики, Лены, Саши, Даши уже замужем со школьной скамьи. А некоторые, уже и по второму «кругу» пошли — и всё это за два года, сынок! И у них уже куча детей! К чему это, скажи?..

— Мам, если бы все девчонки рассуждали так, как ты сейчас, большинство людей вообще бы не родилось… В том числе и я.

— Верно… Но я замужем была лишь раз, и ты у меня был зачат по большой любви! Жизнь сама проложит себе путь — ей «помогать» не надо! Пересаживаются с хуя на хуй, думая, что это поможет! Но хуй — это всего лишь навсего, ХУЙ в какой бы руке ты его не держала. Надо самим учится делать себе и деньги, и счастье, и атмосферу, и любовь… Не лезь в это дерьмо, сынок. Береги себя…

Мама в негодовании раскраснелась, а лоб покрыла испарина.

— Успокойся, мам… — Данила погладил её по руке. — Я буду беречь. Я хотел в Усть-Пристань в воскресенье смотаться, — продолжил он, — у меня там друг лежит…

Мама смотрела на Данилу, а Данила смотрел на неё.

— Конечно, езжай… Переночуешь у родителей мальчика?

— Да. Сегодня вторник… Я до конца недели доколю дрова, встречусь в пятницу с твоей мадамой, субботу отдохну и в воскресенье рано утром двинусь. Я с Усть-Пристани сразу на город поеду, мам. Осмотрюсь, по поводу работы узнаю, по поводу жилья и тому подобное…

— Так, а я тут суетиться хотела… — спохватилась мама.

— Мам, — Даня наклонился вперед, — а если он меня не возьмёт? И даже если он скажет «да», я не хочу быть обязанным этому козлу, ясно? — Даня сделал глоток кофе и закрыл глаза — утро перестало быть добрым. Голова заныла. — И вообще твоя идея оставить меня здесь, в этой клоаке серой, мне не нравится. Я не хочу до пенсии ползать на работу, которую терпеть не могу, а потом, перед смертью, не мочь вспомнить, жил я или нет…

Данила посмотрел на мать и понял, что обидел. Он протянул свою руку через стол и свою ладонь положил на её запястье:

— Мама, прости меня… Пожалуйста.

— Да нет, ты прав… — сказала мама, смахнув украдкой слезу. — Ты молод и ничего тебя не держит — лети, куда хочешь… У меня не было твоего выбора в своё время и всё благодаря «любви». У меня родился ты в восемнадцать лет и весь мой смысл жизни соединился в тебе: мне надо было работать, одевать тебя, обувать, кормить. А ещё при этом и как-то определяться в этой жизни — я уже тогда понимала, что без профессии и образования, которое как раз и открывает «двери» на хорошие профессии, ничего не получится. И поэтому я грызла зубами в прямом смысле слова тот «гранит»… У меня не было выбора по типу: «хочу-не хочу». Не имела права пробовать удачу «на вкус». И, знаешь, я так никогда и не поступила бы в институт и не закончила бы его и потом не стала врачом, если бы не моя мама, — твоя бабушка. Потому что Она растила Моего ребёнка…

Сыночек, — мама положила свою ладонь поверх ладони сына, — грызть костный мозг жизни, это совсем не значит подавиться костью… До костного мозга Жизни ещё далеко!..

***

Данила вышел на улицу и резвый и колючий мороз забрался ему под свитер. Но это лишь подбодрило Даньку, и он весело принялся за работу: выбрал самую большую чурку, поставил её на землю, на неё поставил чурку поменьше и — «тюк!» колуном. Полежавшие под осенними дождями дрова, напиленные чурками, и, к тому же, прихваченные первым морозом, кололись легко.

Погода стояла классная — тихая и спокойная. Солнца не было видно, но небо озарялось его лучами, делая небосвод изумрудным: тонкая полоска зелёного, затем, пошире, — синяя, а затем, — белёсая, и вовсе прозрачная — за горизонтом.

Под ногами хрустел тонкий слой снега, ночью выпавшего, и воздух был чист и прозрачен. Данила не заметил, как проработал до самых сумерек.

В пятницу вечером Данила стоял в центре села на улице и ждал Татьяну.

…Это была единственная девчонка, учащаяся на «4» и «5», ни разу не давшая ему списать, — только сидела и улыбалась через плечо со своей второй парты второго ряда, несчастному «пассажиру», сидящему на «камчатке» первого ряда и «тонущему» по алгебре.

Мороз начинал «пробирать», и Данила переминался с ноги на ногу, когда в свете фонарей и проходящих машин он узнал её по походке — походке весёлого ковбоя. Без лошади.

Рост метр семьдесят, большая грудь, спина, переходящая в попу, но попу не образующая, и лицо, круглое, как луна. Добрые зелёные глаза её, говорили о добродушие и весёлом нраве.

— Привееет! — как всегда в своей обычной манере поздоровалась Татьяна и поцеловала Данилу в щёку.

— Привет… — сдержанно ответил он.

— Давно ждёшь?

— Нет.

— Нууу… Куда пойдем?

— А какие тут приличные варианты у нас, кроме «Уюта»? — лениво процедил Данила.

— Пойдем туда… — Татьяна взяла его под локоть, и они двинулись к кафе.

Через 15 минут ребята уже раздевались в душном гардеробе сельской «бухашки».

Помещение состояло из двух этажей: на первом был бар и барная стойка с кассой и несколькими столиками, а также большой обеденный зал, в котором праздновали свадьбы или справляли поминки, а на втором этаже стояли только столики. Данила решил, что на втором этаже будет спокойнее, потому что основной «тусняк» был у бара: он купил водки, сока, два литра пива на розлив, чипсы и штук двадцать сосисок в тесте. Собственно, сосиски он скупил все. Молоденькая девочка, выполняющая тут работу уборщицы и официантки одновременно, сказала, что принесёт им всё наверх, но Данила справился своими силами, только сосиски не «влезли» ему в руки и их взяла Татьяна.

Поднявшись на второй этаж, ребята хотели занять столик у окна, но там, под столом, лежало напившееся до беспамятства, мужское тело со спущенными штанами до лобка. На столе царил жуткий беспорядок с пролитыми напитками разных градусов и цветовых гамм…

Ребята заняли соседний столик, разложили покупки и, наконец-то, присели.

Тут было заметно спокойнее и тише — основная масса людей была внизу и там же сосредотачивались все большие колонки, поэтому можно было спокойно разговаривать, не напрягая свои голосовые связки и уши до боли в затылке.

— Какой ты стал, Данька!.. — воскликнула Татьяна и улыбнулась ему ровными и белыми зубами. Данила это оценил — он терпеть не мог страшные и гнилые рты, тем более у девчонок.

— Какой?.. Какой был, такой и остался…

— Нет, Даня… Ты совсем не тот мальчик. Ты стал таким взрослым… И большим! — она взглядом окинула его плечи. — Ты когда там куртку снял, я сразу поняла, что хотела такого, как ты, всю жизнь.

— Ясно…

Её взгляд говорил ему, что она восхищена им, но приятно ему это не было. Что он тут делает вообще?.. Надо напиться.

Данила не знал, о чем разговаривать с этим чужим созданием, которое не знает ничего о нём, и комплименты ей отвешивать у него язык не поворачивался, поэтому он решил побыстрей налить: он налил себе водки в стаканчик до краев, Татьяне — четвертинку. Пива налил обоим по полному стакану.

— Ну! За встречу, — пробормотал тост Данила, никуда не глядя, и выпил водку залпом. Потом сразу же взял стакан с пивом, отпил из него больше половины и снова налил до краев себе и пива, и водки. Налил и вылупился на девушку в ожидании «прихода». Таня не выпила ни капли, слегка пораженная увиденным — рюмка с водкой так и «стыла» в её правой руке.

— А ты чего не пьёшь? — спросил он чисто ради интереса. У него не было никаких планов на то, чтобы «поиметь» её. Сегодня он хотел нажраться, потрахушные дела оставив на завтра, но и напиваться в одиночку было как-то стрёмно. Татьяна выпила свою водку и отхлебнула пива и больше Данила её не спрашивал, почему она не пьёт или пьёт — не важно. Он начал «нажираться».

— А кому ты столько сосисок взял? — вдруг спросила девушка.

— Тебе… — ответил Данила.

— Но я не настолько голодная… — Таня рассмеялась чистым и радужным смехом.

«Чудное свойство алкоголя, — подумал Данил, — а она даже ничего…». Но он отогнал от себя эти мысли.

— Да я в душе не ебу, чего тебе брать есть, а чего пить, — начал уже изрядно подпитым тоном излагать Данил. Три рюмки водки вперемешку с пивом, быстро дали о себе знать: грани этого тухлого заведения раздвинулись, и оно поплыло куда-то за горизонт… Стало тепло и уютно в кафе «Уют»…

Даник быстро освоился в своей новой роли «парня на первом свидании» и почувствовал себя в «своей тарелке», как раньше, как на войне… Татьяна этому практически моментальному преображению в тоне и в поведении Данила была совершенно не рада. — В своё время мне надо было всего полсот патронов или банку тушёнки, чтобы чеченской шмаре воткнуть. И это при условии, что я хочу «по—человечески»… А в основном, — за так «давали».

Он откусил от сосиски кусок и залил в себя апельсиновый сок.

— А ты мне намереваешься «воткнуть»?.. — спокойно проговорила Таня.

— Ой, да ну что ты! Нет! — искренне воскликнул Данила. — Даже и не думал. Мы же, типа, друзья… — Его язык заметно заплетался спустя 20 минут посиделок в душном кафе и безумном «марафоне», который он сам себе устроил водкой и пивом. Пиво для него было вообще напитком новым, в Чечне они пили только водку или спирт, но пиво… Оно его подкашивало и, тем не менее, было прикольно — таким расслабленным и весёлым он ещё никогда себя не чувствовал. И всё-таки ему нельзя было терять контроль: он достал из кармана какую-то таблетку, откусил от неё половину и убрал назад в карман. С этого момента Данила пил только водку.

Спустя час он уже не обращал никакого внимания на свою спутницу — он просто сидел и рассказывал, рассказывал ей всё, что никто никогда не должен был узнать: и про учебку, и про войну, и про убитых им людей, и про раскопки МЧСовцев, где те находили изуродованные тела русских женщин и детей… И про двух девочек, которые погибли из-за него и по его вине, и что эту кровь он не может отмыть, как бы не тёр в бане руки мочалкой.

Татьяна слушала молча. Она не уходила и ничего не говорила, будто давая возможность парню излить свою душу. Он «выплеснул» на неё всё, что должно было уйти с ним в могилу. На какой-то миг он поднял глаза и встретил ее взгляд — совершенно спокойный и добрый. Это удивило Данилу и даже смутило: ему казалось, что после подобных «повестей», нормальный человек должен был развернуться и уйти, но… Татьяна никуда не собиралась.

В этот момент сзади за столиком возник скандал между двумя молодыми пропойцами и единственной среди них девушкой. Она что-то барагозила не слушающимся её языком, а Данилу кто-то толкнул в спину своей задницей и это обстоятельство моментально зажгло его огнем негодования: Данила встал и хуком справа отправил ближайшего к себе скандалиста в глубокий нокдаун — тот «полетел» в узкий проход, где крутая винтовая лестница уходила вниз на первый этаж. Скатившись кубарем по ней, пьяница растянулся между входом в бар и барной стойкой.

Второй потянулся до Данилы рукой и тут Данька поймал «кураж» — он слегка оттолкнул вялое «тело» от себя, дав ему найти опору своей жопе у пристенка и левым хайкиком уложил парня в угол.

Девчонка сидела, не говоря ни слова… С первого этажа набежали люди, и Данила постарался объяснить всем, что все хорошо. Когда зеваки разошлись и Данька сел за стол, та самая девушка нагнулась к нему сзади и прошептала:

— Спасибо…

— Давай, ага, — не взглянув на неё, Данила налил водки и выпил, запив соком.

Татьяна смотрела на него восхищённым взглядом.

Данила тогда ещё по «зелёной» молодости не понял, что покорил эту девчонку навсегда.

— Может, свалим из этой дыры? — предложил он ей.

— Давай! — без лишних слов и раздумий согласилась Таня.

Выйдя на свежий воздух, Даниле стало гораздо лучше. Он пришёл в себя физически, но голова совсем не помнила, что он там в кафе Татьяне наплел, да и насрать ему было: он не планировал с ней видеться больше. Но сейчас было весело! Она тоже была навеселе. С чего? Даниле было не ясно, но их «таскало» по пустой ночной дороге, где горели на километр три фонаря, они, временами, откровенно держались друг за друга, и звёзды горели в небе, родные звезды…

Татьяна закурила и предложила Даниле. Они сидели на каком-то бревне у чьёго-то забора и курили — Данила шёл её провожать.

— Тебе нравится учиться? — спросил он.

— Нравится… — задумчиво произнесла она.

— Как-то без энтузиазма…

— Просто это единственное, куда удалось поступить на бюджет… А перспектив — никаких. «Социальный педагог; психолог» называется моя будущая специальность, при этом, социальный педагог нафиг никому не нужен и ему не платят адекватные деньги, а полноценным психологом я работать не смогу, потому что педагогический институт не обладает достаточным опытом подготовки таких специалистов и в нём не котируется специальность психолога так, как в том же АГУ, например. Вот такие дела… Я учусь только ради мамы. А что будет дальше — посмотрим. Надо поработать попробовать по специальности… Ведь, по сути, если она есть, значит, она кому-то ведь нужна, правда?

— Наверно… — Данила выбросил бычок и попросил ещё сигарету.

— А ты? — спросила Таня, прикурив и протянув ему сигарету.

— Я не знаю… Мать говорит: «учиться надо», но при этом мы оба совершенно не знаем, на какие «шиши». Мне-то социальный педагог—психолог, знаешь, как-то «не канает», да даже и на него я вряд ли сейчас поступлю «за так». Поеду в город, посмотрю, что по работе… Может, в «ментовку» устроюсь. Город-то есть город, — поинтереснее. Сниму комнату в общаге да жить буду… Пытаться…

Я не хочу каких-то ярких событий в своей жизни, но, знаешь, в деревне с матерью оставаться — это вообще мрак. Это уже не дом, понимаешь? — Татьяна понимающе кивнула. — Я как на побывке… Ладно там… первую ночь я спал, как убитый, а потом? Такая тоска напала, особенно по вечерам, по ночам… Хочется тепла. Женского тепла… Чтобы просто кто-то был под боком. Днём мне этого не надо, но вечерами, после ужина, когда воцаряется тишина, как в доме престарелых, блин, я хочу лезть на стены… Я не могу ни читать, ни писать, я как наркоман, которого ломает, и он ходит по комнате, скорчившись чуть ли не в двое, и терпит.

А потом я просто вырубаюсь от изнеможения часов в шесть утра и сплю до обеда…

Таня погладила его по колену:

— Ничего, это пройдет… — сказала она задумчиво. — У каждого человека в этом мире есть свой Дом. Ты просто не нашел ещё — свой. Пойдем дальше? Еще далеко идти — я на самом краю деревни живу, а это два с половиной километра до центра и два с половиной назад, а тебе ещё и дальше центра «пилить» до своего дома.

— Ну да, я нагуляюсь сегодня…

Данила встал, отвернулся от Татьяны, и обоссал забор.

— Блин, я тоже хочу, — произнесла Татьяна, — но я потерплю до дома. Пошли быстрей.

Да, Данила и правда нагулялся в эту ночь — дома он был аж в три часа. Ему понравилось подобное времяпровождение: Татьяна внесла в его жизнь свежий воздух, какую-то новую, неизведанную, таинственную струю и всё это было гораздо лучше, чем сидеть дома раком—отшельником и выть на луну. Это было новое, ни разу не пробуемое ранее, и, конечно, — заманчивое. При прощании, они поцеловались, но этот поцелуй мало что значил — она не пустила его дальше, чем губы, и поцелуй получился сухим и безжизненным. Уходя, Даня решил, что завтра надо найти какую-нибудь другую и попробовать с ней — после пережитых эмоций останавливаться он не хотел. Нужна — Женщина…

***

Данила проснулся с больной головой на следующий день в 14:30 и долго не мог оторвать её от подушки: смертельно хотелось пить, но вставать и показываться матери в таком состоянии ему не представлялось удачной идеей. Он прислушался, дома ли она? Однако, не мог понять, — да или нет, — и, спустя десять минут, жажда победила стыд «в чистую» — Данила «пополз» на кухню.

Мамы дома не было.

Данила налил самый большой стакан воды до краев и выпил его залпом — еле хватило дыхания… Он повернулся от раковины, чтобы идти снова полежать, когда увидел записку на кухонном столе:

«Сынок, судя по твоему виду и грязным штанам, „оторвался“ ты вчера „по полной“… Меня на сутки выдернули на работу. За наличные деньги. Я согласилась, родной… Еда в холодильнике и в духовке еще картошка с мясом немного. Покушай обязательно, как проснёшься. Мама».

Данила ушёл к себе в комнату и провалялся до 16:00. Затем встал, принял холодный «душ» в нетопленной бане, почистил зубы, привёл себя в порядок и позвонил по старой памяти одному своему приятелю:

— Антоха, привет! — деланно весёлым голосом поприветствовал товарища Данила.

— Даня, ты что ли?! — отозвался искренним восторгом голос на другом конце провода.

— Я…

— Нифига себе!.. — Антоха замялся вроде бы, не зная, что дальше сказать. Искренний восторг улетучился…

Данила это почувствовал и не стал ходить вокруг да около:

— Пошли в ДК на дискотеку. Ты же дома?

— Я — да… Но… А во сколько?

Данила никак не мог понять, что происходит с его худосочным корифеем времен десятого класса средней школы.

— Ну не знаю… А во сколько там начинается? Слушай, ты если не хочешь, то не ходи, я не настаиваю. Просто, в одну «каску» тащиться мне не хочется, да и давно не виделись все-таки… Твоё единственное письмо мне ещё в «учебку» приходило так-то.

— Нет, я хочу! Просто… Ты — это Ты?

— Вот сейчас вообще не понял… Ты накурился что ли? — начал злиться Данил.

— Да нет, просто… Тут эти ребята из Чечни… Про них говорят, что у них «крышу» рвёт пиздец, а если по «синьке», то вообще труба.

Данила расхохотался:

— Не ссы, бля!.. Солдат ребёнка не обидит, — успокоил он своего друга сквозь смех. — Давай к восьми уже там быть.

Они договорились, и Данила пошёл топить баню, чтобы ночью прийти и нормально помыться. А потом подкинет просто дровишек ещё, и маме на утро хватит…

***

Дом Культуры открывался в восемь вечера, а дискотека начиналась в десять.

Данила и Антон сидели и пили пиво в танцевальном зале за одним из многих свободных столов, стоящих обособленными беседками вдоль стены, откуда окна выходили на Проспект Победы — основная масса людей только к началу дискотеки подтягивалась. В конце зала была сцена для выступлений местных рок-групп и прочих самодеятелей, однако, никогда и никого Данила там не видел — там вечно стояли только музыкальные колонки в полтора метра высотой.

— Ну и как там? — спросил Антон и Данила понял, что он имеет ввиду: всем им, кто в армии не служил, безумно было интересно знать «как ТАМ».

— Да не спрашивай — «отшутился» Данила, — сам попробуй.

— У меня плоскостопие…

— Да—да, ну конечно… — это Данилу действительно рассмешило, и он улыбнулся. — Пей… Скоро начнётся.

Они выпили по глотку, посидели молча немного.

«Зря я позвал этого придурка, — подумал Данила. — Нет у меня никого больше в этом мире. Если только с Серёгой ещё когда увидимся. Надо написать ему хоть что ли?..».

— Из наших девчонок ходит кто? — спросил Данила.

— Нет, — ответил Антон таким тоном, словно он гид по районному дому культуры. — Сейчас редко. В основном малолетки от 14-ти до 16-ти. Я и сам с весны тут не был…

— Тем лучше…

— Надо быть осторожным с местными молодыми людьми.

— Почему?.. Бегают стаями, и бьют толпой? — сказал Данила.

— Ну в общем, — да…

— Да это похуй, — заключил Даня и отправился за водкой.

Антон неодобрительно покачал головой, когда Данила был уже далеко и не мог этого видеть.

Данила купил сразу три бутылки водки, «трёшку» пива, пару литров вина, закуски и несколько стаканов под пиво и столько же рюмок. Когда он подошёл к столу и разложил всё это, Антон непонимающе посмотрел на Данила.

— Готовимся, Антоха! — подбодрил его Данил. — Скоро к нам подсядут девочки.

— Ясно… — усмехнулся Антон.

***

В 21:00, как по будильнику, загремела музыка и зал быстро стал заполняться молодыми людьми, как и говорил Антон, возрастом от 14-ти и до 16-ти лет. Были и 12—13-ти летние, но их дальше порога не пускали — они как бы присутствовали на дискотеке, но по большому счёту их на ней не было. Четырнадцатилеток охранник тоже пытался не пускать, но их было сложно отличить от пятнадцатилеток, — в результате, через час в зал проникли все, кроме тех, кто откровенно выглядел, как ребёнок.

Данила Её приглядел практически сразу — с подругой они мялись возле входа в зал, не решаясь пройти, хотя ребята посмелее давно уже просочились сквозь одинокого охранника.

Данила и Антон никого не подпускали к своему столику, хотя несколько посягательств от слабого пола уже было, но Данила всех «отшил».

— Слушай, блин, — начал «закипать» Антон. — Если мы баб «динамить» будем, так и кончится всё хуёво!

— Успокойся, — остудил его Данила. — Я ищу стопудовый вариант.

— Да ну нахуй?! — воскликнул Антон. Он хорошо уже принял «на грудь» и осмелел. — А чем, блять, вон та шмара была не «стопудовым вариантом» — то??! — и он не глядя махнул в сторону девчонки, которой давно в том месте уже не было.

— Хочешь всякую залупу на хуй наматывать — на здоровье, ради Бога! — на пару секунд вскипел Данила. — Я ищу нормальную девчонку.

Антон выпил залпом полстакана пива и притих. Данилу же в этот вечер алкоголь не мог победить — он пил только водку, закусывал и запивал.

— Ты не склей ласты, Тоша! — Данила под столом пнул ногой своего товарища.

— Я в норме… — ответил Антон, но было ясно, что через час продолжения «банкета без перспектив», Даниле придётся на себе волочить этого плоскостопого «ухотерепевта» домой.

Загремела группа «Кар-Мэн» — Лондон гуд-бай! — и она будто оживила Данила:

— Смотри туда! — показал он на вход. — Две «кукушки» стоят. Они. — Даня ткнул пальцем в пустоту.

— Пиздец… — разочарованно простонал Антон, повернув голову в сторону входа. — Какие-то отличницы…

— Нормально… Я пошёл «склею» вон ту, что повыше, с кудряшками. Твоя — вторая! — бросил он Антону, отходя от стола.

— Да мне похую уже… Тащи хоть кого—нибудь, брат!

Преодолев пятнадцать метров зала, наполненного танцующими «телами», Данила остановился напротив подружек: та, что ему понравилась, являлась белокурой красоткой, локоны волос которой немного не доходили до её плеч. С чертами девочки и телом молодой женщины, девушка в Даниле пробудила животную похоть, и он решил во что бы то ни стало, переспать с ней. Пусть даже и через год, два, три — всё равно… Невысокого роста — её большие карие глаза дотянулись бы до его глаз только лишь встань она на цыпочки… Она не была красавицей в принятом смысле этого слова и образа — её «портили» чересчур увесистые скулы, — но привлекательности ей было не занимать, а скулы, со временем, могли вообще стать её достоинством, а не недостатком.

Подружка же была типичной некрасивой представительницей красивой подруги — брюнетка, совсем мелкая, с животиком, прыщами, канапушками и висячими сиськами — ей было лет 12-ть, не больше.

— Привет, девчонки! — Данила улыбнулся до ушей лучшей своей улыбкой и решил давить на возраст, типа он «старший товарищ», который всё покажет и всё объяснит, который всё знает и который не такой, как все эти малолетки — лишь бы кому — нибудь «вставить», — нет! Он — Мужчина! И с ним не страшно… — Чего стоите тут, как сиротинушки? Все уже на «другом берегу» этой ночи, сестрёнки! — подбодрил он и посмотрел в глаза той самой, которую выбрал — она, смутившись и зарумянившись, отвела взгляд. Данила понял, что она станет Его. — Пойдёмте к нам, — предложил Данила и слегка дотронулся до плеча подруги своей «жертвы»: он понял, что, если заартачится этот мелкий и страшный «гиббон», то его «рыбка» сорвётся с крючка — эта страшная подруга уведет Её домой. — Вон наш столик, — Данила указал в сторону столика, где сидел Антоха — тот, как дебил, махал своей клешнёй. — Посидим, стихи почитаем друг другу, — рассмеялся Данила. — Я сейчас как раз читаю Роберта Фроста — это мощный американский поэт середины двадцатого века, можно сказать, символ Эпохи…

— Мы не знаем никаких стихов, — задрала нос «Гиббон». Вид у этой девочки был такой, что ей и в самом деле тут было нечего делать, и Даниле не терпелось отправить её домой смотреть «Спокойной ночи, малыши», но пока ругаться было ни к чему.

— Да, любовь моя, я знаю, — на этот раз он посмотрел на кудрявую девочку и на какой-то миг ему вдруг показалось, что вся чистота этого Мира и вся его невинность сосредоточена прямо здесь и сейчас, перед ним — в Ней.

…Что-то защемило в сердце, и пелена упала с его глаз… Захотелось всё бросить, уйти домой и «утонуть» в какой — нибудь классной книге, как в детстве. Что он тут пытается сделать? Трахнуть ребёнка? Это же ужасно… Да, между ними лет шесть разницы, и когда ему будет 25, а ей — 19-ть, этого никто не заметит, но сейчас… Это была разница в целую жизнь.

Девушка заметила внезапную перемену в незнакомце, который ей понравился с первых секунд, но теперь… Глаза его, такие печальные и одинокие, наполненные всеми цветами печали, пленили её. Она поняла, что он — особенный. К тому же и возраст был такой, когда ты пару лет осознавала свою сексуальность, а теперь нетерпелось ее куда — нибудь «применить», но было страшно — об этом ведь мог узнать весь белый Свет! Этот же молодой человек внушил ей доверие, — она его совсем не знала, — но она потянулась к нему, сама того не понимая.

— Я всему Вас научу, милые дамы. — Данила вновь стал самим собой. — Кстати, — Данила, — представился он. — Там, за столиком, Антон — мой друг, — Данила протянул руку сначала кудрявой.

— Марина, — Марина крепко пожала руку Даниле и ещё больше понравилась ему.

— Нас охранник не пустит, — нерешительно пробубнила «Гиббон».

— Пустит, не бойся. Идите к столику, я с ним поговорю.

Девчонки робко сдвинулись с места.

Охранник бдительно блюдил за всеми, кто, по простоте своей душевной, стеснялся пройти в зал. Эта скрытая честность сама за себя говорила, что они — малолетки и находятся здесь они под страхом батиного ремня или маминого кипятильника.

— Эй вы! Две… Куда тащитесь? — Строго пробасил он.

— Да со мной они, братан, — Данила приветливо приобнял охранника. — Там, — шепнул он охраннику на ухо, — таких, как эти, полный зал уже. — Ну тебе не один хер: двумя больше — двумя меньше, а? — Данила улыбнулся и упёрся носом охраннику в щёку, сунув ему в карман полтинник. — Ну?..

— Да идите ради бога, — отмахнулся от Данилы охранник. — Менты только если нагрянут — сам разбирайся, понял?

— Понял. Часто приезжают?

— Нет, но бывает… Я махну тебе, если что. Ты только поглядывай на меня.

— По рукам, братан!.. Ты не воевал?

— Нет, — охранник мотнул головой и стало ясно, что продолжать разговор он не намерен.

Данила подошёл к своему столику:

— Ну, — весело начал он, — познакомились?

Подруги сели рядом, напротив Антона, и это было вообще «неправильно».

— Да, — сказал Антон, — это — Марина, — он указал на белокурую, — а это — Валя, — и во взгляде Антона, каким он посмотрел на Данилу, читалось разочарование, обида и ненависть, ненависть к Даниле, который по сути, выбрал его, как отвлекающего «страшную» подругу такого же «страшного» друга, к тому же с дамой двенадцати лет отроду там реально был «облом».

— Не «мороси», Антоша, — шепнул Данила. Из-за музыки всё равно не было ничего слышно. — Всё будет хорошо! Я тебе компенсирую. Ты только подливай чёрненькой «сока» побольше, — Антон понял, что Данила уже успел когда — то «разбодяжить» фруктовый сок водкой.

Данила разлил водку по рюмкам между собой и Антоном.

— Девчонки, что будете пить за знакомство и вообще? Есть водка, пиво, вино и сок! — Данила игриво поднял вверх тетрапак с пойлом для «Гиббона».

— Мне сок, — просипела чернявая.

— А мне пива, пожалуйста, — сказала Марина голосом, который Данила где-то уже слышал, но не мог вспомнить — где… Музыка гремела так, что тряслись пластиковые стаканы.

Данила на секунду замешкался — он не мог оторвать взгляд от девушки, которая в приглушенном свете дискотеки и под воздействием, должно быть, спиртного, была чудесна. «Нет. Алкоголь тут не при чём, — решил Данила. — Это уж точно…».

Данила налил всем, кто-что пожелал и настало время сказать тост:

— Ну, за знакомство? — предложил он.

— Да, за знакомство, — все хором поддержали и выпили.

— А вы учитесь, да? — для приличия спросил Антон, так как это было и так ясно.

— Да. Мы в девятом классе учимся, — нагло соврала Валентина.

«Тебе до девятого, как мне до Пекина раком» — подумал Данила, но лишь усмехнулся сам себе.

Настало время «дежурных» вопросов и ответов; каким — то чудом Антон нашёл общий язык с Чернявой Гиббоно—Валентиной, и за столом стало слышно только их двоих.

После третей рюмки «сока», Валя поменялась с Данилом местами и теперь он сидел рядом с Мариной и держал её за руку. Внезапно, она положила свою голову ему на плечо, отчего у Данилы жар пробежал по телу с ног и до затылка — в затылке жар и остался.

За всё время они обмолвились лишь несколькими словами о Её школе и об Его армии.

Выпили и закусили. Марина выглядела не трезвой, но и не пьяной и Данила решил, что это даже к лучшему — он повёл её курить на улицу.

За Домом Культуры раскинулся «блошиный рынок». В ночи о нём напоминали только пустые железные «комки» — в один из них Данила и завёл свою спутницу.

Она совершенно ему не сопротивлялась и не говорила ни слова, только держала его ладонь в своей ладони. Данила был гораздо сильнее пьян, чем она, и убежать от него ей не составило бы труда, но она послушно шла туда, куда Данила её вёл, хотя покурить можно было и около крыльца под светом фонаря.

…В глазах темнело так, что самая тёмная ночь показалась бы днём по сравнению с этим затмением… Сердце выскакивало из груди Данила и он слышал только его стук — тут-тук-тук — в бесшумной ночи, где в далеке слышалась музыка группы Фристайл, молодые люди оказались будто посреди снежной лавины, которая накрыла их вихрем страстей и эта ночь стала жутко «громкой» и запредельно таинственной — только для Двоих.

Спустя четверть часа они стояли, обнявшись, и не моги оторваться друг от друга, словно незримо обмениваясь теплом и счастьем, которое, как и всё хорошее, всегда суждено кончаться, даже толком не начавшись.

— Спасибо, — прошептал Данила.

— За что, глупый?.. — ответила девушка и прижалась к его груди.

— Ты — не сон, не глюк, Маринка? А?..

— Нет, — усмехнулась девушка и погладила его по щеке. — Я настоящая.

— Хорошо… Это был лучший момент в моей жизни, знаешь? Ты чудо моё чудесное…

— Хорошо, — Марина поцеловала Данилу в подбородок. — Мой Первый… — Она замолчала на секунду, а затем робко спросила. — А ты станешь моим Единственным?

Данила обнял её так крепко, как только мог.

— Я счастлив сейчас… Стану. Конечно же стану, малыш.

— Родной… — только и прошептала она.

Когда ребята вернулись к столу, Валентина лежала лицом в чипсах и спала мёртвым сном. Антоха тоже был чуть «тёплый» — за то время, что Данилы не было, он ещё раз «сгонял» за вином и теперь успел поблевать под стол.

— Боже… — прошептала Марина, глядя на «трупик» своей подруги.

— Полегчало? — с укором поинтересовался Данила.

— Нууу… — с трудом ворочая языком и пытаясь сфокусировать свой взгляд на Даниле, собирался с мыслями Антон, — явно, блять, не так, как тебе…

— А эта? — Данила указал на Валю.

— Налегала на «сок»… слишком…

— Ясно.

Данила понял сарказм своего друга, но промолчал. Надо было реанимировать «Гиббона»: Данила всегда носил с собой барсетку, где у него были всякие «волшебные» таблетки — чеченские «трофеи». Но сейчас нужно было не «волшебство», а нашатырь и антипохмелин для Антона и Валентины.

Пять минут спустя ребята вчетвером спускались с крыльца Дома Культуры.

Валентина, пришедшая в себя, но всё равно не твердо державшаяся на ногах, болталась на руке Антона.

— Вы созданы друг для друга, — пошутил Данил.

— Да пошёл ты… — равнодушно парировал Антон. — Я жду компенсацию.

— Окей, брат… Ты только доведи её до дома, ладно? Не бросай нигде…

— Я же только сок пила… — пробормотала Валя.

— Видимо, — не «только», пупсик, — сказал раздраженно Антон и сплюнул. — Я дотащу её до дома и вернусь, понял? А завтра я тебе позвоню, понял?

Данила понял и приложил руку к сердцу.

Ребята уже выходили на тротуар, когда услышали пьяный вызывающий оклик:

— Эээ!.. Стоять! Фраера, блять…

В свете фонаря стоял мальчишка — не больше пятнадцати ему было. За ним стоял ещё один с девчонкой.

Данила обнимал за талию Марину, и так они и обернулись вместе.

— Что, шалава ебучая, — начал «трактовать» напившийся от неразделенной любви ребёнок. — Нашла мне замену? И кто этот козёл?

— Тот, кто оторвет тебе твои лысые яйца, — отрезал Данил.

— Мы с тобой не встречались, Дима! — повысила голос Марина. — Я тебе ничего не обещала. Ты сам себе надумал что—то, но я честна была пред тобой.

— Иди сюда, гандон! — Дима бросил вызов Даниле.

— Господи! Да пойдемте домой уже, а?!! — взвыл Антон, приподнимая с земли соскользнувшую Валю.

— Сейчас пойдем, — и Данила направился к Диме, рядом с которым стояла всё таже парочка.

Данила промахнулся: выбросив вперед хук справа, он попал в девушку, и та растянулась на земле с расквашенным носом. Подлый Дима ушёл круто влево и тем самым подставил другого своего товарища, стоящего справа — Данила, «рубанув» девушку своей правой, левой в тот же миг вмазал её парню — тот сел на жопу и привалился к дереву. Дима, ударив вскользь Данилу по затылку и видя, что это было несерьёзно, побежал так, что только пятки засверкали: «Соси хуй!» — Только и услышали ребята от Димы, когда он был уже на расстоянии недосягаемом.

— Соси сам! — Данила расхохотался, а вместе с ним и все остальные. Одинокий и пронзительный свист Антона пронзил ночь.

***

— Там был не сок, да? — спросила Марина, когда Данила привел её к её дому.

— Да…

— Подлый… — девушка улыбнулась и поцеловала Данилу в шею. — Хорошо, что я его не пила.

— Я бы не дал тебе его пить — он был для твоей подружки из детского сада.

Марина тихо рассмеялась:

— Не знаю, зачем я её потащила с собой…

Данила почувствовал её дыхание у себя на груди.

— Ничего… Мы с тобой встретились не зря, — Данила поднял её лицо к своему и заглянул в глаза. — Я тебя не забуду, слышишь?

— А я тебя, Даня. Никогда…

Данила притянул Марину к себе и поцеловал. Напоследок, она дала ему свой номер телефона, и домой Данила полетел, как на крыльях.