Потерявшийся (в списках смерти не значится)

Gram Lee Miller

Наивный домашний мальчик попадает в жернова Чеченской войны. Он «растёт» и «матереет» на этой войне и, несмотря на то, что с каждым новым днём, проведённым там, он сам погибает, превращаясь в живой труп, осознание ущерба приходит к нему только тогда, когда по его вине гибнет ребёнок.Герой возвращается домой. Попав в ОПГ, он выполняет ликвидации и собирает «дань».В конце 90-х годов, спасая и себя, и дочь криминального авторитета от бандитов в погонах, герой вынужден бежать, однако, – выхода нет. Книга содержит нецензурную брань.

Глава IV

До населённого пункта, где находилась пекарня, добрались за час без особых проблем. Пока пацаны затаривались хлебом, Данила и Вадим собрались за водкой в магазинчик, находящийся неподалеку в бывшем помещении местного сельпо — теперь там торговал водярой, самогоном самого сраного качества и спиртом местный житель.

От любого из этих «яств» можно было легко задвинуть копыта, поэтому ребята брали исключительно акцизную, — Смирновскую.

— Пацаны, рацию возьмите на всякий случай, — посоветовал сержант Витя. — Берите всю «нашу», какая у него там есть. Мы подъедем следом за вами, как только хлеб закидаем.

Десять минут спустя, ребята вошли в помещение магазина, и скрипучая тяжёлая железная дверь затворилась за ними, эхом оповестив, казалось, весь район — всё напоминало о войне и тут, но это уже была привычная жизнь.

За прилавком стоял худосочный чеченец невысокого роста и, взглянув на ребят лишь краем глаза, спокойно продолжил заниматься своими делами — он прекрасно знал, зачем они пришли.

— Водки дай, — бросил ему Вадим, когда ребята подошли к прилавку. — Всего Смирнова, что есть у тебя. И спирта медицинского давай…

— Хорошо, уважаемый, — ответил чеченец и собрался идти на склад, но Данила остановил его:

— А где здесь туалет?

— Там, по коридору направо, увидишь, — ответил горец и скрылся.

— Пойду, отолью, брат…

— Давай, — Вадим остался ждать у прилавка.

Сортир этой дыры в заднице напомнил Даниле учебку, только был ещё хуже. Данила улыбнулся сам себе, удивившись тому, как быстро память возвратила его назад: казалось, это было так давно… А дом? Дом был совсем далеко, так далеко, что и не правда даже.

Когда Данила возвращался назад, то услышал странные звуки за углом, там, где была касса и прилавок, очень странные разговоры и мольбы чеченца — продавца:

— Не убивайте его здесь, — молил он кого-то, — ради Аллаха только не в моём магазине!

— Заткнись, сучий потрах! — чей-то грубый, властный голос оборвал чеченца. И этот акцент…

Данила высунул нос из-за угла и увидел боевиков! Их было восемь человек вместе с главарём, они стояли в центре полукругом, а Вадим находился прямо пред ними, — разоруженный и беззащитный, — и в лоб ему «смотрел» вороной ствол девятимиллиметровой «Беретты».

— Да опомнитесь Вы!!! — взвыл чеченец. — Он явно не один тут! За ним же придут и тогда мне конец!..

Данила стоял за углом и крупные капли пота стекали с его лба на глаза и дальше — по горлу вниз. Он мучительно соображал: чеченец не сказал про него ни слова, иначе бы его убили ещё в туалете со спущенными штанами. Значит, они не знают, что он здесь. А сколько их? Те, кто тут стоят, или ещё на улице есть? Да какая нафиг разница! Надо бежать к своим. Вызвать по рации? Это шум… А чем стрелять? ПМ или Калаш? Если их больше десятка, от пистолета мало толку. Значит автомат — он был в его руках на готове с заряженным подствольником.

— Ты не тех боишься, сын шакла, — всё тот же голос прогремел в огромном и полупустом помещении. — Я тебя быстрее ёбну, чем ОНИ, — кивнул головой боевик.

Данила снова высунулся и упёрся глазами в глаза своего друга — тот смотрел на Данилу и безмолвно просил помощи. Времени оставалось мало, — в любой момент жизнь Вадима могла оборваться.

Данила принял решение: поставив автомат в режим одиночной стрельбы он вышел из своего укрытия и прицельным огнем убил Главаря; Вадим молниеносно упал на пол и закрыл голову руками; чеченец тоже завалился под прилавок.

Данила уверенно и твёрдо шёл в сторону боевиков и безжалостно убивал их, никуда не прячась, с открытого места, нагло и методично. Через считанные секунды он истребил всю «стаю».

Всё произошло будто во сне — Данила не ощущал себя в себе, словно это не он стреляет и попадает в цель, а кто-то чужой его руками. Когда все они лежали недвижимые, а он один стоял над ними, он понял, что эта «спецоперация не по плану» точно его рук дело. Он опустил автомат, а Вадим поднялся на колени и так и остался на них — так близко смерть к нему ещё не подкрадывалась и его поразили действия Данилы: это было поразительно. Всегда поразителен результат быстро принятого решения, неожиданного и дерзкого, а, главное, — исполненного безупречно.

Замешательство Данилы длилось какой-то миг, а затем он полез к чеченцу. Водка и спирт стояли на синей каталке рядом.

— Придут ещё? — Данила направил ствол автомата чеченцу в лицо. — Ну?

— Я не знаю, откуда они взялись, появились и всё, там, у входа на склад, сзади… Не убивай, брат… — чеченец смотрел Даниле в глаза и тот верил ему. И был благодарен за то, что хозяин лавки не выдал его.

— Ладно… Надо уходить… — Данила вышел из-за прилавка, Вадим уже стоял при своих вещах как вдруг распахнулась дверь: это братья по оружию, услышав стрельбу, прибежали на подмогу.

— Живые??? — сержант, еле переводя дух, осмотрел мельком обоих и выдохнул. — Слава Богу…

Досмотрев трупы, Витя забрал документы и солдатские жетоны. Все они были «бородатые» и один — славянской наружности, наёмник.

— Зачётно поработали, пацаны, — хвалили остальные бойцы двух друзей и хлопали их по плечам.

Пока Витя собирал документы, водка была погружена в БТР, радист передал свои координаты и, в случае чего, попросил помощи на случай реального столкновения с превосходящими силами противника у бригады ВДВ, пострелять из их «Акаций» — самоходных гаубиц.

— По машинам, ребята, бегом, — скомандовал Витя и все расселись на «броне». — Ходу! — колонна двинулась домой.

— Витёк! А чё, так и оставим? — спросил сержанта кто-то из пацанов.

— Приказа не было! — Витя пытался перекричать шум мотора. — Нас мало! Понятное дело, этим заняться надо, но я доки все, кроме нашего «кэпа», никому не отдам. Скажет вернуться — вернёмся. Но тут навалом кого есть и без нас, информация по рации передана, сейчас и ОМОН нарисуется и СОБР и просто «вованы» и ещё кто-нибудь… За одно. Нахуй. Мы хлеб взяли, водки взяли — задание выполнили, — Витя улыбнулся. — У каждого своя война… А как вообще произошло-то все?! — обратился он к друзьям.

— Это Данила их всех положил… — ответил Вадим.

— Ахуеть… Всех. Один? — обалдел Витя.

Даня молчал.

— Спасибо, братан, — и Вадим протянул своему другу руку.

Даня пожал её и приобнял его:

— На счастье…

— Ты правда красавчик.

— Я обязательно расскажу Гене, — сказал Витя и бодро потрепал по плечу Данилу. — С первым… — Витя осёкся. Хотел поздравить «с первым духом» убитым, но это не подходило, и он выкрутился:

— Эээ… Нет, с первыми восемью «духами»! — Витёк рассмеялся, а колонна бодро двигалась дальше.

***

Июнь прошёл. На очередной зачистке в частном секторе, средь бела дня, разгорелась война и один боец из группы капитана Гены — погиб: пуля угодила в «сферу», и шея сломалась… Дом сравняли с землей, а Даня впервые увидел смерть товарища. Провожали домой Сашку Колтакова, двадцатилетнего бойца спецназа ВВ, не дожившего до дембеля 4 месяца, всей группой, а дождь лил так, будто и небо тоже «оплакивало» парня. Двухмесячный период «без потерь» завершился, и капитан Гена полночи просидел за письмом, адресованным матери солдата…

На Данилу пришли наградные документы «За отличие в службе» и медаль. «Кэп» торжественно вручил Даниле награду, пожал руку и обнял, как сына. Застреленные тогда боевики оказались очень важным доказательством того, что совсем рядом, буквально под боком, начинала орудовать банда арабских наемников.

Пермский ОМОН с Барнаульским СОБРом в последующие дни зачистили тот район и смогли выдавить лазутчиков в лес из поселка, где дальше боевикам прищемили «хвост» и основательно их потрепали тульские десантники и спецназ ГРУ: в общей сложности уничтожили больше 200 боевиков с минимальными потерями убитыми и ранеными для себя.

Разведку в те дни не хвалили, и она не радовала. В том мало было вины разведчиков, потому что армия, прогнившая изнутри алчностью и продажностью командиров, в том числе и на самом высоком уровне, подставляла всех и каждого, а информация менялась и видоизменялась, подтасовывалась и продавалась — за деньги.

В этой атмосфере никому не было дела, как и что происходило: было ли уничтожение боевиков следствием многодневной изнурительной слежкой, разведкой, работой и прочим или просто пара пацанов, зайдя за водкой, случайно напала на след «волка» — бахнули и всё. В новостях сказали, что федеральные силы, проявив выдержку и стойкость, бандформирование уничтожили… Но для Данила это происшествие было очень важно, после него он поверил в себя и осознал, что он тут не зря, что он приносит пользу, а может даже, что он главный герой именно этого «боевика». Наверное, он им и был, а медаль стала напоминанием об этом.

За водкой в тот магазин ребята больше не ездили — в перестрелке хозяина убили, а лавку его сожгли до тла ко всем чертям. Это была месть боевиков за убитых товарищей: кто-то где-то кому-то шепнул, как там все было, вот и все дела. Доброго чеченца «приговорили» к смерти.

***

Весь июль месяц на позициях капитана Гены проходила настоящая снайперская война: вражеский стрелок донимал каждый раз поздним вечером либо с утра. Иногда пропадал на день или на два, а затем вновь вылезал откуда ни возьмись. Лёха со своей винтовкой на базе почти не появлялся — рыскал по округе, следил, наблюдал, но ему не везло. Приходя изредка с охоты, он напивался до беспамятства и падал на свою койку, а затем исчезал так же внезапно, как и появился. Превратившись в «пса войны», он стал совершенно не узнаваем для Данилы. Война меняет человека, но Данила себе казался прежним, а Лёшка откровенно пугал — наверное, таким и должен быть Снайпер, у которого была уже куча наград и он переплюнул всех «своих» по убитым бандитам.

Но с этим «дятлом» ему приходилось возиться, и это держало его в напряжении, напряжении особом, ведь он понимал, что именно от него все ждут решения вопроса, что на нём ответственность, а у него никак не получается. В напряжении жили все, но именно Его напряжение было напряжением человека, на котором лежит ответственность за невыполненную работу. А когда погиб ещё один его товарищ от рук того, кого он никак не мог «добыть», то стало совсем невыносимо.

Капитан, видя состояние своего бойца, передал информацию о снайпере командованию дивизии, те прислали ребят из других войск и соединений, но ничего не помогало, пока эта сволочь сама себя не выдала — на очередном патруле кто-то заметил во дворе не убранную треногу от миномета. Зашли «в гости». Деда этого все знали — он вечно тёрся у располаги и блокпостов, интересуясь делами и настроением бойцов, новостями из дома… Не дед, а прям дедушка. Дедушка «Бом-Бом». При обыске у него и нашли эту винтовку. Привезли в расположение, немножко «даванули» и он все рассказал… Что специально ходил и вынюхивал, а затем стрелял в ребят.

Его убили.

***

А Лёшки не было ещё три дня. Он не верил, что тот, кого он искал, мог быть обычным стариком. К тому же «прошла» информация, что боевики посылают детей, возрастом от 9 до 12 лет, к милицейским и военным блокпостам и те, подойдя достаточно близко, кидают гранаты в солдат.

Он поднялся на небольшую высоту, предгорье, и затаился в зелени. Отсюда ему было видно свои блокпосты и вообще полгорода как на ладони. Очень долго он полз к этому месту и сильно устал. Сделав все, что надо, приготовившись и разложив «инструмент», он расслабил тело на минуту. Мысли… Он не знал, когда последний раз его голова была занята какими-то мыслями помимо войны и этого ёбаного гада — чеченского снайпера.

«Мать… Как она там?.. А я?.. Я вернусь НАЗАД или НИКОГДА не вернусь?..» — думал он. Состояние было таким, будто Лёшка пребывал под длительным и очень неприятным «кайфом». Внутри его головы всё горело огнём, а сердце, казалось, не билось вовсе. Нужна была «перезагрузка», отдых. Он прекрасно понимал, что однажды «вырубится» на позиции и только Бог знает, куда его это заведёт, но… Он не мог остановиться. Он даже специально не мылся и не стирался, — не боролся со вшами, — чтобы хоть эти твари его грызли и не давали покоя.

На какое-то мгновение он, должно быть, все-таки закрыл глаза, уткнувшись носом в приклад своей «подружки» — Снайперской Винтовки Драгунова, но какая-то неведомая сила будто толкнула его в бок, заставив поднять голову и посмотреть в оптику — к блокпосту на велосипеде подъезжала девочка лет 11—13ти. За спиной у неё болтался рюкзак.

Ребята на посту увидели её и направили в её сторону пулемет, приказав остановиться. Он всё это видел и понимал, что происходит, без слов. Но она ехала… Кто может убить ребёнка? А кто сможет? Вадим, напрягшийся всеми своими конечностями и судорожно схватив пулемет? Данила с автоматом, что-то оравший ей и трясший головой в каске или Он — Лёха, снайпер с «железными» нервами? Ни у кого нет права на ошибку — ни у него, ни у них, — но если они не выстрелят, то заплатят своими жизнями и Он, — Лёха, — будет нести за это ответственность… «Пусть лучше их жизнь будет на моей совести, чем их смерть…», — успел подумать Лёха.

Девочка была уже совсем близко, сделала круг перед блокпостом, затем другой. Рюкзачок в форме мишки соскользнул с плеч в её правую руку. Она заканчивала третий круг и вот-вот должна была повернуться к блокпосту лицом. Ещё миг и она сможет швырнуть мешок!

Лёха выстрелил…

Выстрел, словно щелчок бича, разрезал воздух, и пуля вошла девочке между грудей; рука с рюкзаком взмыла вверх, но он так и остался в её руке, упав рядом с головой своей мёртвой хозяйки; её глаза моргнули, она поперхнулась кровью и, дважды тяжело с хрипом вздохнув, затихла навсегда в двадцати метрах от блокпоста.

Пацаны на посту попадали по углам в изнеможении… Лёшка с открытым ртом пялился в прицел, и он успел увидеть, как жизнь ушла из девочки. Он убрал палец с курка и закрыл глаза. А затем открыл их снова, услышав выстрел: Данила стрелял по рюкзаку, наверное, хотел проверить, есть ли там бомба. Но рюкзак не взрывался… Через несколько минут Данила решился медленно подойти к ребёнку. Взяв рюкзак в руки, он открыл его.

И ничего не произошло — внутри лежал хлеб, несколько шоколадных конфет и прострелянная банка тушёнки…

Рюкзачок выпал из рук Данилы. Он перевел на девочку взгляд и вдруг узнал её — они шастали по одному из аулов в поисках жратвы, и именно её отец сказал ей принести им припасы. Она, отдавая именно ему нехитрый скарб, тогда улыбнулась… Данила понравился ей… Он не знал её имени, но как он мог не узнать ее лицо?! Столько всякой параши произошло после этого, что не до воспоминаний лиц, даже и девичьих…

Он упал возле трупа на колени и заплакал, заплакал так искренне, что слёзы сплошной стеной стояли в глазах, будто вся боль и скорбь, накопившаяся за все эти месяцы, где день идёт за неделю, а месяц за год, вытекала из него со слезами.

31 июля заканчивалось. Лёшка приполз на свою койку и проспал двое суток на одном и том же — правом боку.

***

В августе несколько дней шёл штурм Аргуна. Боевики вновь прошли «незамеченными». Пацаны из ВДВ рассказывали, что иногда они видят колонны боевиков, но имеют приказ «Пропустить»…

Стоит только «зажать» боевиков и реально начать перекрывать им «кислород», как тут же приходит директива «сверху» — «Пропустить», а значит, — и дать уйти. И басмачи, ровными колоннами, прекрасно вооруженные и экипированные, со смехом уходят.

Данила не знал, на какой он тут срок и эта неизвестность просто убивала его. Каждодневная борьба за жизнь изматывала, а осознание того, что каждый день может стать последним, должно было бы давно убить в нём чувство страха, но не убило…

Это произошло до того штурма.

Однажды, намотав свои тонкие нервы на кулак, Данила, Вадим и Серёга — «металист», среди ночи, попёрлись за водкой в соседний аул. Они взяли с собой по одной гранате и пистолеты. Жара стояла жуткая в ту ночь, они не стали одевать кителя — пошли в одних майках и поверх них — разгрузки. Данила захотел надеть бронежилет, за что друзья высмеяли его, но… Хочет — как хочет. Бережёного сам Бог бережёт. Никто этих щуплых, дошедших «до ручки» пацанов, не принял бы даже отдаленно за спецназ. Что это было и к чему: протест? скука? усталость? Желание погибнуть или пощекотать нервы, будто этого не хватало в их жизни итак? Зачем это надо было делать, спросил только Серёга, но и он это сделал не «с пристрастием», а так… Просто ТАК. Ребята отправились в «самоволку».

Дорогу они знали хорошо, путь был недалекий, и пацаны быстро добрались до «самогонщика»: было темно, хоть глаз выколи, но ребята отыскали нужный дом и постучались в ворота — через минуту на крыльце появился хозяин со свечой в руке и шёпотом пригласил войти. Вошли в дом только Данила и Серёга, а Вадим схоронился под высоким крыльцом — для всех, кто бы ни был в этом доме, «гостей» было только двое.

Ребята зашли, а за ними, закрыв двери, проследовал и сам хозяин — старый, но ещё бодрый, сухожильный чеченец.

Дом изнутри оказался очень тесным: с порога — сразу кухня со столом посередине; слева — кровать и шкаф; за печкой, — напротив входной двери, — был ход в другую комнату, завешенный занавеской. Ребятам хотелось обезопасить себя, осмотрев и вторую комнату, но это было не прилично в их положении простых «покупателей».

— Здравствуйте, — робко поздоровался и попытался улыбнуться Данила. — Нам бы водки…

— Говори тише, — оборвал его чеченец, — спят мои.

Данила перешёл на шёпот:

— Нам бы водки…

— Я понял, зачем вы пришли среди ночи. Хотели бы проверять меня, не любезничали бы на воротах. Сколько вам?

— Бутылок восемь, — Данила посчитал по бутылке на каждый карман под автоматные рожки на разгрузке.

— Подождите… — Чеченец скрылся за занавеской.

Послышался встревоженный женский шёпот. Чеченец оборвал его, сказав что-то резкое на своем языке.

В это момент раздался топот чьих-то ног на улице и стук в дверь. Чеченец выскочил из-за занавески с каменным лицом:

— Это не «ваши»?..

Испугались и ребята:

— Не знаем мы, — ответил Данила.

— Спрячь нас! Быстро! — скомандовал Серёга и, достав пистолет из разгрузки, направил его на старика.

— Куда?! — провыл старик.

— Куда хочешь, иначе всем нам пиздец, — проговорил Данила и достал свой ствол. — Скажи куда прятаться и открывай двери иди.

Чеченец очень быстро сообразил:

— По ниже который, — ты, — он кивнул на Серёгу, — в спальню под диван сразу за занавеской лезь. А ты — в шкаф! — бросил он Даниле. — Тоже в спальне он…

Пацаны, наконец, зашли за занавеску, за которую так хотели заглянуть: там стояла кровать, на которой сидела уже одевшая халат пожилая женщина и девочка лет 15-ти, тоже в халате поверх ночнушки.

Серёга еле втиснулся под сложенный диван с гранатой в руке.

В дверь постучали настойчивее и за ней раздался голос:

— Хозяин! Открывай блять!

Данила схватил девчонку за волосы и поднёс к её горлу нож:

— Это точно не «наши», понял?! — бешеным шёпотом процедил он сквозь зубы, смотря на чечена. — Я заберу её с собой в шкаф. Я зарежу её там, если ты нас выдашь! Помни об этом всякую секунду, дед…

Женщина тихо завыла и заплакала, протягивая к ребёнку свои руки.

— Замолчи, мать, и сиди смирно! Я спроважу их… Иди в шкаф, боец. Не нервничай… — успокоил Данилу чеченец.

Данила залез в шкаф, и приказал девочке закрыть створки — он прикрылся ею, как щитом, поставив впереди себя, а руку с ножом обвил вокруг её шеи:

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Амина…

— Я ничего тебе не сделаю, Амина, не бойся… Малыш… — он прошептал ей это на ухо, неожиданно нежно для самого себя. И почувствовал, как она сильнее прижалась к нему спиной, а может, это он сам вцепился в неё, словно утопающий за соломинку.

Хозяин отворил дверь и кухню заполнили бородатые боевики… Главарь, — здоровенный мужик лет 30 — 35-ти, — оглядевшись вокруг и заглянув за шторку, не заподозрил опасности и отправил двух часовых на улицу. В доме осталось пятеро бойцов и хозяин. Шестой боевик, с пулемётом, остался в сенях, не запирая внутреннюю дверь.

Боевики сели за стол. Стула было всего три и один табурет у печки, поэтому на стулья у стола сели главарь и, видимо, две его «правые» руки — остальные остались стоять, подперев стену дома.

— Ну чё? — главарь бандитов взглянул на хозяина. — Угощай гостей, что ли.

Дед вёл себя достойно и ничем не выдавал своё беспокойство: он зашёл в спальню, достал три бутылки самогона и поставил их на стол; из комода достал четыре стакана и так же спокойно выставил их перед боевиками.

Всё то время, что он суетился, главарь пристально наблюдал за стариком. Автомат боевика лежал на его коленях.

— На отшибе живешь, — нарушил тишину главарь. — Ну вот я и думаю: дай зайду. Все равно гулял без дела. — Он улыбнулся. — Я Алхазур.

— Иса, — ответил чеченец. — Закуска в сенях… — произнес Иса и дёрнулся в сторону сеней, но главарь остановил его:

— Сядь! — Иса рухнул на табурет у печки. — Балу нам принесёт. Правда ведь, Балу? — повысив голос, Алхазур шутливо позвал своего пулемётчика.

Тот, не говоря ни слова, занёс на кухню хлеб, банки с соленьями и кастрюлю с лагманом.

— Хорошо живешь… — с укором сказал главарь. — Хитрый, да?

— Чем Аллах послал…

— Ну, конечно. Аллах милостив…

Один из сидящих за столом боевиков открыл бутылку самогона и разлил по стаканам.

— Давай выпьем, старик, — Алхазур протянул чеченцу стакан. — Смерть неверным! — И он залпом проглотил содержимое стакана, а за ним и его товарищи.

Боевики потянулись за «закуской» и загремели крынками. Иса придвинул табурет к столу и выпил самый последний из них.

Десять минут спустя, ситуация перестала казаться Исе ужасной — самогон сделал свое дело. Иса даже осмелел.

— Ты чеченец, Алхазур? — спросил он.

— Да…

— Ну и как живётся тебе?

— А тебе? — Алхазур, хрустя солёным огурцом, упёрся локтями в край стола. — Правоверные мусульмане сражаются за свою Родину, за Свободу, и погибают каждый день от рук неверных, а ты? Сидишь и ждёшь, скотина, когда всё кончится, чтобы снова пахать свой огород и сажать картошку. Похую тебе, под кем жить и кто тебя на работу гонять будет.

— Мир, — спокойно произнес Иса, — это наивысшее счастье для старика. Старость, проведённая в мире и покое, в окружении любимых и любящих и родных людей: супруги, детей, а затем детей их детей и детей их детей… А потом тихая смерть в своей постели. Но я лишился этой возможности. Мне 62 года, и я потерял любимую дочь на этой войне. За геройство немногих — страдание миллионов, это слишком большая цена. Но я заплатил… Не видел я ничего плохого в земледелии и поедании собственных плодов со своего огорода, не видел я ничего плохого, когда работали заводы и фабрики и наш город процветал. Он не был разрушен до основания, не был залит кровью, не был городом—призраком. И я рад был ходить на работу и мечтал об отдыхе. А сейчас? Что есть сейчас у ВАС? То, что началось вот так, — Иса махнул рукой в сторону окна, — так и закончится. А, может, не закончится никогда… Я заплатил своим ребёнком, и я тебе ничего не должен и не боюсь тебя, понял? — Он с ненавистью подался туловищем слегка вперёд и сглотнул накатившие слёзы.

— Сказать по правде, — проговорил после непродолжительной паузы Алхазур, — чешется у меня рука пристрелить тебя. Но я тебя уважаю. Что-то есть в тебе из… прошлого, из старины. Наверное, ты просто похож на моего, выжившего из ума, трусливого старика.

Вадим лежал на улице под крыльцом и наблюдал двух боевиков: они о чём-то говорили на своём, временами весело смеялись… Один из них зашёл отлить за крыльцо и его моча, просачиваясь чрез доски, попадала на Вадима — на его автомат, майку, лицо. Вадим стиснул зубы и терпел. Он понимал, что должен терпеть. Если в доме тишина, значит, ребята тоже спрятались и ещё есть шанс на то, чтобы выбраться отсюда живыми. В доме тишина… «Надо ждать», — подумал Вадим.

Боевики допивали третью бутылку. Серёга лежал под кроватью и через узкую щель не плотно прикрытой занавески мог видеть край стола и главаря боевиков. Граната в его правой руке отмокла от пота, а кисть и пальцы онемели от слишком долгого и судорожного сжимания.

Девочка в руках Данилы мучительно пыталась сдержать кашель — её тело сокращалось раз за разом и это создавало реальную опасность; Данила устал стоять и весь затек, он, что было сил, зажал девчонке рот своей левой ладошкой, а в правой теперь держал нож. Она слушалась, но переставала контролировать себя, особенно тогда, когда Данила решил зажать ей ещё и нос — теперь она вовсе не могла дышать, и едва заметно начинала извиваться в его смертельных объятиях. Но он не мог остановиться, не мог ослабить хватку, он даже не понимал, что зажал ей оба выхода для вдоха…

Данила оцепенел. Мысль зарезать её не появлялась в его голове, хотя нож он держал в руках именно на тот случай, — случай, когда всё пойдет «не так», — и это был как раз тот случай, но он просто душил её…

— Значит, — нетрезвым голосом произнес Алхазур, — в доме только ты и старуха?

— Да… — ответил Иса.

В этот момент девочка пискнула и, сорвав руку Данилы с губ, громко и жадно заглотила ртом воздух… В гробовой тишине избы это явилось раскатом грома: боевики все, как один, вздрогнули и повскакивали со своих мест, а Серёга — «металлист», наконец, швырнул ненавистную гранату в кухню: раздался мощный взрыв, «проглотив» несколько человеческих воплей, и свет погас.

Вадим двумя выстрелами через деревянное крыльцо «уложил» боевиков, бежавших с улицы в дом на подмогу. Он выкатился из-под крыльца и сделал в лежащих боевиков «контрольные» в голову, а затем медленно двинулся в темноту сеней, за которой остервенело строчил пулемёт.

Пулемётчик, что оставался в сенях, после взрыва на кухне ринулся внутрь и начал палить в темноте из своего ПК во все стороны, буквально превращая дом в решето. Не переставая стрелять, он зажёг фонарик у себя на плече: печь была разрушена — в темноте он по ошибке не той стороне дома «уделил» внимание. Не перестающий «говорить» пулемёт, перенес свой огонь в спальню по стенам, шкафу и кровати, на которой старуха была мертва ещё до того, как пулемётчик включил свой фонарь.

Пулемёт замолк… Боевик глубоко дышал, но лишь какой-то миг — Вадим в упор выстрелил ему в затылок, и тот с грохотом упал на пол.

Данила стоял сам не свой в шкафу и держал мёртвого ребёнка в руках: прикрывшись им, он не «прогадал» — пулемётная очередь буквально прошила её в районе живота и груди. Пули прошли на сквозь, но бронежилет задержал их: Данила почувствовал только сильные удары по себе в тех местах, где они прошли сквозь плоть Амины. Он ещё не знал, цел ли был он сам — он держал мёртвую девочку на руках, а её кровь капала ему на берцы и эти капли били по барабанным перепонкам, словно в колокол: «бом-бом-бом».

Данила ногой распахнул двери шкафа и вышел: воздух в доме после душного шкафа показался ему ледяным… Вадим светил на него фонариком боевика; Серёга закопошился и показал голову из-под дивана; Вадим посветил на него и подал руку:

— Вставай!..

Теперь оба товарища стояли и смотрели на Данилу, который тоже смотрел на них, но его глаза вряд ли что-то видели вокруг себя в этот момент: мёртвое дитя висело на его левой руке, беспомощно свесив свою голову и руки через его предплечье. Данила был похож на мясника — брызги крови обильно покрывали его лицо, а на полу растеклась целая лужа, и стоял он прямо в её середине.

По сравнению с Серёгой, Вадим был в настоящем шоке, ведь он даже не представлял, что тут происходило всё это время. Только спустя минуту, он более—менее осмыслил замысел своих товарищей и это его ещё больше потрясло.

— Положи её, Даня… — произнёс Вадим. — Надо уходить, брат…

Данила осторожно положил тело на пол и сам опустился перед ним на колени. Лицо окаменело. Он сжал голову девочки в своих объятиях. Друзья оторвали его от остывающей Амины и пустились наутёк что было сил.