S.T.N.M. часть «Sa»

Янис Ником, 2023

Автор не более, чем психически нездоровый человек, а сборники STNM в свою очередь являются путеводителями, дневниками, картами во внутреннем мире пациента. Первая часть «Са» писалась в самом начале, поэтому наиболее хаотична и безумна. «Са» – это рождение и здесь герой как бы рождается и учится делать первые шаги. Эту часть лечащий врач не планировала выставлять, считая её терапевтически завершённой, а для всех остальных опасной, ведь близость к чужому расстройству в ней максимальна.

I Так себе «Доброе», так себе «Утро»

Говорят, что от любви до ненависти один шаг.

Врут же сволочи, ей-богу, врут. Там даже шага нет.

От любви до ненависти поместится лишь крик.

^{*звучит ужасающий крик взрослого, переходящий в крик новорождённого, но белый шум постепенно всё заполняет*}

— Мы справимся, сэр! Мы обязательно справимся. Не зря же всю жизнь убегали от действительности, чувств и проблем? Мы опытные беглецы. Что нам стоит сбежать от себя? Что нам стоит убежать от мысли? Чувств-ахаа? — последнее слово человека, с довольно моложавым голосом, переросло в истерический гогот.

— Мне кажется, что раньше нам удавалось сбежать лишь потому, что нас никто не преследовал. Никогда. По-настоящему, — прозвучал хриплый, но резкий и суровый голос, оставляющий пепельный осадок в сердцах слышащих.

— Но ведь со временем все устают?..

— Главное, чтобы мы не устали раньше. Главное, чтобы время и расстояние существовали в этом побеге, чтобы расстояние имело смысл, чтобы то, что преследует нас, имело животное происхождение.

Завершив свой внутренний диалог, человек сделал вдох до головокружения и оторвал свой взгляд от динамического тоннеля, состоявшего из шестигранников, который тут же собрался обратно в ничем не примечательную точку на потолке.

— Соберись, ничтожество, ты с этим справишься, ты разберёшься, — оскалило Слово свои буквы на человека, сквозь стену безумия, наконец, выбравшись из бредовой комы. Человек, которым являлись Вы, старательно избегал некой навязчивой мысли. Она заполонила всю голову. То и дело Вы поочерёдно стучали по большому пальцу правой руки остальными четырьмя, напоминая себе о настоящем, пытаясь ухватить призрачный хвост реальности. Прикосновения запоздалым эхом доходили до вашего восприятия.

Сделав над собой усилия, вы приподнялись. Жидкость между суставами поскрипывала, как старая железная калитка. Вы оглядели такую знакомую, но совершенно чужую пустую комнату.

Замкнутую. Утробную. Загробную комнату.

Первая волна паники отступила, и начались знакомые всем стадии.

«Этого… Этого не может быть. Здесь должно быть окно, дверь, трещина, в конце концов! Да что угодно!»

Но стена была сплошной сукой и гладкой стервой без единого намёка на динамику или выемку.

«Тогда почему комната такая светлая? Где же источник света? А воздух? Откуда он проникает? Воздух же должен проникать откуда-то?!»

Запертый прощупал и простучал всю стенку в поисках тайничка, источника света или хотя бы щёлочки для воздуха, но все попытки «разбивались» как о стенку горох из консервной банки.

«Такое чувство, будто комната подсвечивается извне, но как же воздух…»

В какой-то момент, проводя руками по верхнему углу комнаты в поисках хотя бы малейшего дуновения, Вы почувствовали слабый ветерок.

«Наконец-то нашёл!» — пронеслось у вас в голове и эхо последнего слова ещё долго не стихало, хотя бытие уже выплюнуло правду в лицо. Это был всего лишь выдох из вашего рта, мираж расстроенного рассудка. Нет, вы испытали не разочарование, даже не «двачарование» и не «триочарование». Ваше многочарование стало небоскрёбом отчаянного мата…

На самом деле, комната была не совсем пустой. Хотя, пожалуй, это был тот самый случай, когда лучше бы она оказалась таковой.

На полу лежала ручка и небольшое, размером с ладонь, заляпанное зеркальце. Обычная синяя шариковая ручка с чёрными чернилами и надписью «Голосуй!», и ещё более обычное зеркальце, в котором почти ничего не видно, сколько не оттирай. Лишь мутные разводы, как через очки близорукого знакомого, которые надеваешь забавы ради или ещё хуже — закапываешь в глаза незнакомые капли и буквально растворяешь всё в пределах вытянутой руки, становишься кротом на час-полтора, и как назло за час до киносеанса.

Через какое-то время, осуществив с предметами все возможные манипуляции (в пределах приличия), Вы вернулись к мирно ожидающему самобичеванию, до боли вам знакомому, докрасна щёлкая о лоб ручкой и вопрошая: «Может всё-таки это какой-то ключ?»

Новый срыв не заставил себя ждать. Вы блуждали по периметру, прощупывали и прослушивали каждый сантиметр, с каждым разом всё истеричнее и истеричнее.

Совсем скоро дело дошло до избиения стен и криков о помощи. Кровавые ошмётки оставляли жалкие потуги надежды на стенке, пока не раздался первый хруст костяшек. Это было бесполезно. Вы устало рухнули на пол, прислонившись спиной к холодной стене, подвывая и прижимая к себе покалеченную руку.

Странно, что нам не всегда необходимо испытывать боль. В тех же самых снах мы можем корчиться от боли, не понимая, что её нет. По привычке, по наитию. Мы привыкли, КОГДА нам должно быть больно. Так же и с холодом. Придя к тому, что выдуманного чувства нет — мы понимаем, что не осознаём реальность и начинаем вопить от наплывшей панической атаки. Почти всегда недостаточно громко. И обычно, как следует постаравшись, мы всё же просыпаемся с криком. По статистике. Но статистика — не есть норма, когда её составляют лишь те, кто проснулся. Разве это статистика? Статистика исключений от страдающих синдромом выживших?

…в любом случае вы не просыпались, хотя орали изо всех сил…

Вам нужно проверить сон ли это или нет. И вы начинаете вспоминать разные способы. Откуда вы вообще знаете эти способы? Часто приходится проверять?

Со стороны это выглядит весьма комично: сначала вы некоторое время смотрите на свои руки, потом щипаете себя, вскрикиваете, снова смотрите на руки, прыгаете и машете ими как умалишённые; потом падаете, закрываете рот и нос, пытаетесь вдохнуть и сидите так, пока не покраснеете; потом начинаете кричать. Через пару минут перестаёте, пялитесь в одну точку, прислоняете указательный палец правой руки к виску, напрягаетесь, потом внимательно осматриваетесь, вздыхаете и повторяете. Раз за разом.

Это все способы, которые пришли вам в голову. Последний — визуализация желаемого или придание желаемых характеристик наблюдаемому объекту. Еще два — такие как пощёлкать светом и понаблюдать за часами — увы, опробовать возможности не представилось.

Мы привыкли просыпаться при первом понимании своего сна, либо от сильного испуга (достаточно вспомнить сны с падением, в которых мы просыпаемся за миг до приземления). Но некоторые сны не так просты. В некоторых снах мы долетаем до конца. Из них недостаточно выйти просто осознав. Из этих снов не вышвыривает при осознании своего положения в другой сон или в реальность пробуждения. Нет. В них не работают обычные техники проверки на нереальность, в них даже профессиональные методики по осознанным сновидениям не работают. И изменить в них что-то по собственному желанию, полететь или просто усмирить внутренний диалог, оглядеться и прочувствовать отсутствие вкуса реальности нет возможности. Такие сны — ловушки и они не растворяются, как их заприметишь, напротив, они всем весом наваливаются и оглушают, становятся куда реалистичнее, приобретают законы материи, грубо пародируя мир наяву при бодрствовании. Чем упорнее пытаешься доказать, что такие сны — нереальны, тем больше они набирают вес реальности. Становятся даже более реалистичной, чем обычная реальность. Быть может это и не сны, а что-то, о чём мы не знаем и по ошибке называем снами.

И тут же боль в руке снова накатывает пуще прежнего, Вы кричите как невменяемый и утопаете в страхе — всё это не закончится, паникуйте, сколько угодно. Такие сны работают по своим правилам, если они на самом деле сны. Вам придётся разгадать их логику, чтобы выйти. Или же просто дождаться. Быть может это кома, а может даже смерть. В любом случае задачку придётся решить, ведь ждать в пространстве, где отсутствует время — та ещё морока.

Когда фантомная боль поутихла, Вы вернулись к зеркальцу и с полным отсутствием веры в чудо начали оттирать его. Чисто механически, без единой мысли, следуя скорее внутреннему импульсу, трансу _{(не трансгендору)}, чем здравой логике. Вы недолюбливали зеркала, но ещё больше — грязные.

Пришлось постараться. Зеркало было замазано чем-то маслянистым, от чего каждое ваше усилие создавало новое пятно, и тошнотворно проникновенно удушливым. Труд того стоил. Кое-как получилось очистить большую часть зеркала и, приблизив лицо к очищенному отражению, Вы с криком отбросили его, чуть не разбив.

— Бл#ть! — в панике выкрикнули Вы свои мысли.

Вдох, выдох, вдо-о-ох, выдо-о-ох, вот так.

Вы медленно подползли к зеркальцу, на котором после падения образовались две небольшие трещинки-паутинки. Вы стали разворачивать его, вглядываясь в своё отражение, чтобы рассмотреть как можно больше. Зеркало оказалось разговорчивее всего остального в этом бетонном гробу и обнажило множество еле заметных надписей на вашем лице. Некоторое время, стараясь сфокусировать зрение, Вы внимательно рассматривали послания.

— Это точно мой почерк, но я не помню, чтобы… — Вы были настолько потеряны, что совсем не заметили, как мысли перестали заканчиваться в вашей голове, и нашли выход в пространство. Вы прикрыли свой рот рукой. Затем закрыли нос. И снова попытались потерять сознание, — безуспешно, разумеется.

Пожалуй, это способны понять только люди. Хоть иногда стесняться и некого, но некоторые все равно предпочитают не озвучивать собственные мысли. То ли верят, что у стен есть уши, то ли знают, как ужасно даже для них звучат эти помыслы… Так что на всякий случай предпочитают не озвучивать и хранить в своём сундучке на замочке. Может они наивно полагают, что мысли не влияют на них?

Некоторые из слов в надписях повторялись, многие были неразборчивы, но кое-что Вы смогли прочесть: «слу4айности», «высо4айший», «надзвы4айный», «fran4ise», «вели4айший», «cвы4ай-обы4ай», «4ild», «Невзна4ай», «4айковский», «4айхана», «4ina», «изу4ай», «приру4ай», «наитяг4айший», «прока4ай», «4айница», «иван-4ай», «кросс4айнворд».

Что это значит? Общее, надо найти общее. Цифра «четыре»?

Вы быстро разделись и осмотрели себя с головы до пят. Надписи вереницей тянулись по вашему телу, начиная с лица, обволакивали, словно шарф всю шею и уходили за спину, подобно плащу. Надписи встречались в каждом уголке тела, который Вы сами не смогли бы заприметить глазом, чётко вымерялись, неуловимые даже для периферического зрения.

«О, моло4айный,

Нака4айся до креп4айшего 4ая,

Отмечай резчайший, перека4ай тягчайший

Мучай кротчайший и мучайся кратчайший жесточайше

Отка4ай горчайший, Огорчайся жалчайший,

Выкачай до Обечайки

Отучайся мель4айшим чаинкам

Раскачайся до Pro-4айника

Отлучайся чайханщик

Чайничать в чайтью,

Случайно не смошенничай

Чайтья — Чайка-чай в чайнворде чайничанья»

Буква «Ч..»? Буква, что цифра.

Изучив более доступные участки исписанной кожи, наконец, вы дошли до спины. Пришлось потрудиться, чтобы разобрать надписи на спине. Корячась и ругаясь, какие только фигуры Вы ни принимали! Очень неловкие позы и паузы. Сам бы Ватсьяяна рукоплескал. Дабы рассмотреть надписи перед зеркальцем со всех сторон, да так, чтобы ещё и видно было текст. Но Вы справились и даже смогли соединить слова в единое предложение или типа того:

«Дичайшая, ярчайшая, тончайшая, мягчайшая, величайшая, глубочайшая, сладчайшая, редчайшая, псевдослучайная, необычайная, чайная Чай капризничай, прочайничай, чрезвычайничай. Встречайся чайще в чайще чайруй и чайдь чайдящей ко мне в чайевых, к чайнику невзначайному».

Ча… Чай? Но причём тут чай?

Сложно было размышлять над этой задачкой незаметно, аккуратно, через щёлочку, чтобы ненароком не впустить ту страшную мысль, что с момента пробуждения охотилась на Вас всё это время. Она так упорно тарабанит и колотит, что вот-вот снесёт дверь разума с петель.

«Steamos. Instead. Euritea. Tearstained. Tatea»

— Это бессмысленно! — прокричали Вы, схватившись за голову руками. Начинался новый виток паники, безнадёжного скитания вдоль стенок и полного бездействия от отчаяния. Всё бы могло закончиться разбитой головой, если бы не тумблер…

Тумблер — маленький переключатель, зажигающий тот самый путеводный свет, ту самую лампочку в голове у каждого, кто отчаялся искать путь во тьме.

Что-то инстинктивно перещёлкнулось в вас, в человеке. Озарение! Инсайт! В пустой комнате он, то есть Вы, всё же смогли найти ручку и зеркало! Ведь так? Признаться, была бы комната полна вещами как обычно, на это потребовалось бы некоторое время. В последние дни Ваш дом был похож не на склад забытых вещей, как обычно, а на сокровищницу, в которой искали нечто ценное, отключив гравитацию. Но не найдя ничего так и оставили. В данном примере всё было также, но с одним дополнением: не найдя ничего, они решили забрать всё.

К всеобщему бардаку теперь прибавилась пустота в комнате (тот ещё хаос). Бардак в голове был не меньше.

Но если зеркало помогло вам продвинуться, значит ещё не всё потеряно. Надо было просто попробовать воспользоваться ручкой. Действовать инстинктивно, но не логично. По наитию, согласно интуиции. Точнее логично, но не совсем. Так… Воспользоваться по назначению — то есть написать. Но нечто иррациональное… Не зря же на Вашей руке набита надпись «must write». Это же подсказка? Это единственная надпись — татуировка настоящая. Только в ней нет привкуса чай, цифры 4 и буквы «Ч». И она на видном месте, на правой кисти. К тому же Вы — правша.

Точно, чтоб на глаза попадалась каждый раз! Как напоминание…

Было сложно сконцентрироваться на чём-либо, при этом избегая враждебной для Вас мысли. Чем больше вы расслаблялись и теряли контроль, чем больше забывались и отдавались потоку, тем ближе была мысль, тем больнее становилось Вам. Как будто не крик, а вой души, всё тело замыкало в ожидании смерти, финальной партии в «Море волнуется раз…». Сердце останавливалось, и его суть проваливалась в ничто. Точка зрения расползалась туннельным эффектом, пронзая реальность насквозь. Поэтому Вы бежали от этой мысли. Очень страшно было провалиться в эти открывающиеся чёрные дыры сознания, кротовые норы души.

Наконец найдя самую подходящую часть тела, — ею оказалась правая ладонь, Вы, с трудом выводя каждую букву, стараясь лишний раз не думать и не тревожить ту плохую мысль, написали: «Я хочу встретить Чай». Постаравшись зрительно запомнить эти криво написанные буквы, пересекавшие линии на ладони, словно линии судьбы. Вскоре, спустя бесконечность, ничего не случилось, и Вы свернулись на полу в позе эмбриона. Не происходило совсем ничего, и пламя страсти внутри Вас начинало затухать. Но так как ещё не погасло, то и последующие, чисто механические действия Вы оправдывали планом, поддерживали тлеющие угольки. Вы были уверены, что даже непреднамеренно умирая на поле боя, любой воин оправдывает смерть вынужденной мерой. Подписанную ладонь Вы подложили под ухо и попытались остановить карусель мыслей.

Ваш «план» был прост: сбежать из сна с помощью сна. Уснуть во сне — это попахивало одной знаменитой картинной франшизой, но вдруг? Логика проста — если из этого сна не получается выйти обычным путём, то может, стоит построить мостик, который являлся бы сном в этой реальности и в той, откуда вы. Возможно, сны в Ваших реальностях совпадают, и Вы сможете проснуться обратно.

«О-с-о-з-н-а-н-н-ы-е с-н-ы-э-т-о н-е-п-л-о-х-о-э-т-о д-о-л-ж-н-о п-о-м-о-чь», — Вы мысленно смаковали каждую букву в этой фразе. Вы чувствовали, как всё вокруг крутится и вертится, крутится и вертится… Трудно было сопротивляться водопаду мыслей в голове, они то и дело перескакивали и обгоняли друг друга, да и буквы норовили собраться вместе, изображая чей-то облик. Казалось бы… женский? Длинные ресницы, греческий нос, смуглая кожа, овальное лицо, длинные каштановые волосы…

Как принять то, что ты понял? Когда именно остановиться? Легче представить, что Чай — это девушка. Пусть будет так. Вам так кажется. Быть может потому, что Вам сейчас может быть только одиноко, а не холодно или больно? Сон абсурден, сон сам диктует свои правила. Сможете ли Вы во сне бороться с преследующей Вас мыслью? А может, Вы никогда больше не проснётесь? Может, Вы уже вообще в аду? Нет. Вы давно не спали. И уж точно ещё не умерли. Наверное. Так Вам казалось, хотя Вы начинали предполагать, что назревают сомнения. Вам так много и так часто казалось, что впору было не креститься, а чертить вокруг себя пентаграмму.

В книжках об осознанных снах пишут, что надо представить чувство, которое возникло бы при встрече с объектом или субъектом твоего желания. Спроецировать.

И ладно, что Вы не знали субъекта встречи, сложнее всего было вообразить как раз это чувство, которое Вы испытаете при встрече с ним. Как она будет выглядеть, какой отблеск будет у её кожи при солнечном свете? Каким будет этот цвет: нежно-розовым или похотливо-красным? А может, цвет бледной луны предстанет во всём разнообразии искусственного освещения? Как можно придумать и насильно вызвать чувство? Это же тебе не лампочку включить. Особенно если ты не чувствуешь ничего, кроме страха. Каков будет окружающий мир? В конце-то концов, в каком Вы сами будете самочувствии, состоянии и настроении?

Люди часто не придают значения тем мелочам, которые происходят внутри них. Химическим процессам, влияющим на настроение. Об энергетических даже вспоминать не буду.

Возможно, в момент встречи к ядрам ваших клеток пытаются подключиться вирусы, взломать защиту и устроить диверсию. Или же внутри Вас уже вовсю кипит война между иммунной системой и вирусом гриппа.

Фагоциты и B-лимфоциты — штурмуйте, T-хелперы прикрывайте с тыла, T-киллеры занимайте позиции!

И пусть Вы сами не будете чувствовать симптомы, зато эти внутренние бои будут влиять на сумму, разницу и произведение восприятия в целом. Столько мелочей!

Да и как можно понять чувство, если не знаешь, с кем ты жаждешь встречи?! Понять чувство… Прочувствовать мысль. Глупость. Абсурд. И сюр.

Вам вдруг почудилось, что кто-то ударил вас в грудь, прямиком в солнечное сплетение. От удара Вы встрепенулись.

Опять эта назойливая мысль не даёт уснуть, отвлечься.

В страхе вы зажмурились, боясь открыть глаза и больше не закрыть по собственному желанию. Надо сосредоточиться.

Внутренняя и внешняя атрибутика каждого элемента встречи, материя и дух, недавние события, с которыми они пришли на встречу как со жвачкой прилепленной к подошве обуви; энергетика самого места: его прошлое, настоящее и будущее. И тонкое переплетение красных невидимых нитей между ними, как запахи, которые пронизывают всё в этом пространстве.

Так много деталей и мелочей… Слишком много, чтобы собрать всю картину воедино.

Даже на примере обычного чая. Зелёного чая из Китая. Если человек ни разу там не был, откуда он знает, что испытает? Откуда он знает, какие чувства поглотят его при встрече с желаемым? Любовь? Разочарование? А может, ничего? Ноль. Разве фильмы, книги или фотографии способны объективно раскрыть всё таинство китайской чайной церемонии? Интимной магии двух влюблённых? Атмосферу Италии или энергетику джазового концерта со смесью твоих процессов, субъективно протекающих внутри? Рассказы друзей?

По этой причине Вы не любите ни слушать рассказы, ни смотреть фотографии друзей, привезённые из путешествий. Вы отлично понимаете природу происхождения Парижского синдрома. А всё из-за завышенных ожиданий, спровоцированных яркими картинками на открытках. Отсюда и ваша страсть к предвосхищению проблем. Пусть и к чрезмерному, утрированному, но Вы считали, что эта крайность в вашей черте характера намного лучше той крайности, которую предлагают туристам.

На отрезке любого качественно-оценочного события (объекта) всегда имеются две крайние точки — Радикалы. Для примера можно взять тот же страх. Радикалы страха — «самый трусливый» и «до безрассудства храбрый». Радикалы, безусловно — зло, именно они портят лояльность обычного гражданского к целым группам населений. От религиозных конфессий до ЛГБТ и других сообществ.

Но в данном случае Ваш радикал был меньшим из зол, он исходил исключительно из вашего собственного «имхо».

В любом случае, Вы старались. Старались представить чувство, которое хотели бы испытать, на которое рассчитывали. Старались создать сон или хотя бы проснуться. И Вы снова вздрагиваете в оцепенении от ощущения, будто резко провалились куда-то туда, в себя, в послепустоту.

Контроль. Взять под контроль.

Наконец, постепенно Вы начинаете ощущать наплывающую щекочущую вибрацию где-то в груди, чувство детской радости, взмывающей ввысь на качелях, но при этом Вы уверены, что это не то. Это скорее чувство предвкушения, то самое чувство, когда ты влюблённый ожидаешь свидания со своей возлюбленной. Ожидаешь того, чего очень долго ждал. Но чего ждать Вам?

Рядом тихонько нёс ахинею телевизор:

— Команда! Срочно взять рифы! Харибда на горизонте.

— Ненавижу эту тварь, её надо обойти! Засосёт, как моя бывшая.

— Не смешно! Штурман, приборы!

— Сорок семь!

— Что 47?

— А что, бл*дь, приборы? Анероид, анемометр и аксиометр зашкаливают!!

— А остальные что?

— А остальные НЕ РАБОТАЮТ

— Что на марсе? Заваливайте! Сейчас дрейфы пойдут! Заряжай брандскугель по правый борт! Левиафан наклёвывается.

— Сдох, гнида! Но барбеты снесены. Боеприпасы на исходе.

— Бочки с порохом и ромом тащите! Шевелите просаленными костями, морские черти!

— Только не рооом!

— Заткнись и тащи, если шкура дорога. Где Стрелок?!

— Лернейскую гидру травит.

— Капитааааан, Кракен по левому борту!

— Проклятый сундук мне в каюту, вот это день! Улов, что надо. Разрывными ему в зевало, главное до мозгов дорваться, а там он в фарш! Да гвоздей не жалей!

Но Вы уже не слышали телевизора. Вы даже не задались вопросом, откуда он появился. Глаза были закрыты. Разум ворковал с душой в иной атмосфере. Дверцы лифта, ведущие на этаж Морфея, захлопнулись за человеком.

…а ведь самая первая ваша мысль, очнувшись в этой пустой комнате, была такова: «Так, потолки высокие, значит не в камере. Ух.. уже хорошо.» -_-

Zzz

Zz

Zzzzz

Zzzz

Z/\7

z z z z z.7 7.z z z z z z

zzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzz

Комендант

— Ублюдки! У вас есть двадцать минут, чтобы закончить всё на этом участке!

Около тридцати, как на подбор мускулистых, но потных и в пыли, мужчин копали траншеи под палящим солнцем. Для чего, кого и зачем — никому не было известно. Ни нам, ни тем, кто следит за нами. Порой я задумывался о том, что мы копаем землю для того, чтобы копать. Это как ад, такой же бессмысленный и беспощадный. Под сжирающим эпителий солнцем дни длились неделями, а недели оставляли на нашей шелушащейся и высохшей коже морщины и ожоги.

Я поднял голову и смахнул пот со лба. Она — стройная, обтянутая в кожаные штаны и в корсете, стояла над нами напротив солнца и орала. Наш Комендант.

Да, так проходят наши будни. Порой, когда мы были особо непослушны, или она была не в духе — брала хлыст и била нас. Свист и щелчок: она умела обращаться с хлыстом и это нас возбуждало. Обычно данный ритуал стабильно повторялся раз в месяц, чисто по женской физиологической причине. Но даже тогда я замечал, что получали все, кроме меня.

На самом деле «Комендантом» её никто не называл. Все остальные звали её сукой, стервой, кобылой, тварью… Я же всегда молчал в такие моменты, потому как для меня не было ничего прекрасней, чем она. Она, стоящая передо мной и орущая на них, вдохновляла меня. Когда я копал, я всегда посматривал на неё. Я думаю, она тоже смотрела на меня, но каждый раз, когда наши глаза встречались, она переводила взгляд на других и повышала голос. Всегда.

Иногда мне казалось, что она боится меня. И это неудивительно: из всего этого скота я был самым главным чудовищем, самым свирепым и безжалостным. Если бы в первые дни я её не принял, пожалуй, она не протянула бы здесь и пяти минут заката.

Она столь сильная духом по глупости уверовала в свои силы, даже в свою смену убирала надзирателей с вышек. Этим, конечно, сыскала уважение. Всяко лучше, чем оптика в спины, от которой волосы дыбом.

Она не боялась оставаться с нами наедине, хотя мы — отребье, могли сделать с ней всё, что угодно. В нас давно бурлила чисто мужская страсть, которую невозможно было снять никаким душевым уединением с порно-журнальчиками, никакие цепь с кандалами не способны были сдержать эту бурю. Эта страсть была настолько крепка, что мы привыкли жить только с этим. Изо дня в день с одним лишь голодом. Просыпались с ним, засыпали, и даже во сне он преследовал нас. Но никто, при всей своей ненависти, даже не думал что-либо сделать с комендантом. Она была под моей защитой, занята мной. Я же только об этом и думал. Я представлял эту сцену много-много раз. Ведь она была очень, ррррр, очень аппетитной в свете этих раскалённых будней. Софитом моих мрачных дней. Отдушиной, лейтмотивом, кетгутом, сшивающим раны.

Её лицо… Совсем не грозное, а наоборот — игривое, так редко встречающееся среди местных надзирателей. Глаза, блестящие кошачьими искрами, длинные чёрные, как смоль, волосы, а улыбка… Я лишь однажды увидел её улыбку на долю секунды, когда случайно столкнулся с ней. Пожалуй, другой за такое хамство сидел бы в карцере, а я был вознаграждён улыбкой, которая перешла в крик, но с такой фальшивостью в голосе, что меня даже рассмешило. Меня и рассмешило — вы только представьте!

Я часто представлял, как аккуратно, будто боясь сломать фарфоровую вазу, придерживал её за подбородок, пока целовал, как лавирую своими губами-лодками по её шее, ключицам, лопаткам, плечам, и прижимаю к себе. Иной раз представлял, как хватаю её за волосы, натягивая их тетивой, сжимаю её шею до синяков и опускаю вниз, продолжая душить. Мне было странно присутствие того, кто нежно её любил, но его образы нравились мне больше. Я даже не сразу заметил, что со временем в фантазиях с ней Дикий Я мелькал всё реже.

Тело… Мясо. Для нас, голодных и диких, если ты не думал о теле, как о мясе — значит, ты слабел. Мои фантазии становились невинными, всё более нежными и человечными. Когда люди говорят, что мужчина смотрит на женщину как на кусок мяса, они даже не представляют, насколько они далеки. Вот мы — да. Мы — лютые каннибалы, готовые сожрать человеческую плоть. Сначала совокупиться, а после — сожрать. Некоторые из нас даже не прочь были сделать это одновременно.

Время шло и, как известно, если дрессировщик, запуская животных, показывает свою слабину, то звери перестают слушаться. Это происходило постепенно. Твари вокруг меня начали огрызаться в мелочах, замечать, что комендант расслабился. В ней не было былой твёрдости, уверенности в себе. Как, впрочем, и у меня — их лидера. Я знал причину, знал, что её страх ко мне пропал, а моё недоверие к ней стёрлось, и последняя преграда была снесена под корень. Разумно ли было засыпать рвы вокруг замка и открывать ворота, когда в ночи скрывались варвары?

Она всё чаще давала поблажки бригадам, в которых я находился. Всё чаще касалась меня, не как раньше, перед работой, механически обыскивая нас для проверки инородных предметов, а более легкомысленно. Остальных еле-еле касаясь, а меня, напротив, слишком долго и тщательно. Это сильно ослабило её и меня. Это сильно злило их. Запах влюблённости почуяли хищники, стервятники чужого счастья. Она бы не смогла стать монстром, поэтому я начинал становиться человеком. Меня стали посещать человеческие мысли, чувства, я даже стал мечтать и перестал ненавидеть.

Человек не может быть частью стаи, и остальные это понимали. Многие раньше меня почуяли запах человечинки в своих рядах. Любовь в подобных заведениях приводила только к смерти. Выпотрошенной смерти. В самом зените солнца это привело к судному дню.

Я, как ни странно, был не в курсе того, что назревает. Я даже не чувствовал предстоящую угрозу. Все мои инстинкты притупились, я был увлечён только мыслями о ней, и это вышло боком… Наверное стая почувствовала во мне предателя, слабака, и хоть это никак не сказывалось на нашем обычном общении, но как оказалось, план, который готовился месяцами, был у всех на клыках, миновав мои притуплённые зубы.

Это началось неожиданно, вмиг, как всегда и бывает. В один из особо жарких дней один парень перестал копать. Я знал его. Он был одним из самых молодых и мускулистых, дерзкий и обезумевший, вылитый я лет двадцать назад, прирождённый лидер, убийца, вожак. Комендант подала несколько проигнорированных приказов, перешла на крик, а потом и на яростные удары хлыстом о спину парня. Таких звучных щелчков я не слышал уже давно. Парень же, откинув лопату, будто не замечая ударов хлыста, повернулся к ней лицом и посмотрел в глаза. Хлыст уже не бил по спине, он попадал по лицу, шее, груди, оставляя рваные полоски несогласия на смуглом теле, пока звуки ударов и вовсе не затихли, как затихают аплодисменты тех, кто, как всегда не вовремя, тех, кого никто не поддержал.

И это был знак. Щёлк! Будто карточный домик всё посыпалось, один следом за другим кидали лопаты. Все морды были повёрнуты к Коменданту. Такой наглости от животных я не видел давно. Она орала, размахивая плетью, скорее от бессилия, чем от власти. Мы привыкли не чувствовать боязливые удары шрамами на коже, но эти удары оставляли раздражающий кислый запах в воздухе. Удары от страха мы терпеть не могли больше всего.

И вот остался я. Последний, кто держал лопату, держал жизнь Коменданта. Выбор был за мной. В момент я понял, что все ждут моего заключительного действия. Молчание разрывало пересохшие перепонки. Казалось, песок полностью подчинил и поглотил воздух, засоряя и вонзаясь своими острыми, сухими песчинками в мои лёгкие. Я всегда знал, что был лидером этого зверья. И даже став предателем, я оставался вожаком. Звери не могли сделать ничего без моего согласия. Пока был главарь, все ждали его подтверждения. Что ни говори, но эти сволочи были преданнее и вернее людей, они держались до конца. До последнего давали шанс, до последнего уважали. Вот только понять никогда не пытались.

Гады оскалились в мою сторону, Комендант посмотрела на меня. В этот момент я посмотрел на зверей. В их маленьких зрачках было пусто: ничего, кроме голода и злобы, которая копилась годами; и тупой преданности, смешанной с жаждой крови, насилия и плоти. Странная, тягучая и вяжущая рот смесь. Капли преданности пóтом сдерживали их обожжённые тела, как клей. Они словно псы, ожидающие команды «фас» от своего хозяина. Давно голодные собаки, готовые растерзать хозяина, если тот сейчас же их не накормит.

Я посмотрел на коменданта.

Это был единственный раз, когда она не сводила с меня взгляд. В её глазах застыла мокрая мольба и солёная любовь. Она понимала, что не успеет даже крикнуть, позвать на помощь, поэтому замереть в этот момент — было лучшим решением. Я заметил, как от назревающих слёз блестят на солнце её расширенные зрачки, обведённые серо-зелённым облаком. Её глаза… С ними определённо было что-то не так, даже сейчас в них не было страха, в них были извинение, ласка, надежда… Я бы повторил весь кровавый путь своей и чужой боли, лишь бы увидеть эту пару внеземных и сияющих.

Я должен, обязан был сделать выбор. Да или нет. Предать дружбу или любовь. Но я не знал, в каком из вариантов я предам себя.

Казалось, что себя я предам при любом раскладе.

Сейчас мир разделится на две половины, но это не будет значить, что я сделал тот или иной выбор. Просто в каждом из миров я сделал один из этих выборов и не более. И каждый мир имеет право на существование. Как песню можно сравнить с фильмом? В каком из них тебе жить?

В первом осколке мира я остался стоять с лопатой. У меня запотели руки, я сам вспотел, как боров после грохота ружья. Другими словами — как существо, которое не имеет потовых желез. От костей и до костей, не иначе. Впервые за многие годы я испытал страх, а значит — поражение. Я знал, чем это закончится, хоть мои инстинкты и притупились, но даже эти слабые отголоски былого могущества вопили о том, что будет. Я что есть силы сжал в мокрых руках лопату, да так, что деревянная рукоятка, которая так и норовила предательски выскользнуть, треснула, и продолжил копать. Грубое дерево, пропитанное потом череды поколений узников, вонзилось в мою ладонь, разорвав её до крови. С первыми каплями крови я почувствовал, как теряю стаю, каплей за каплей теряю самых близких, кто был у меня все эти долгие, бесконечно невыносимые годы. В воздухе, которым я дышал, пропало что-то единое. В один миг я стал чужим, или лучше сказать — изгнанным. Но зверьё, тяжело дыша и рыча, взялось за лопаты и продолжило копать со мной в унисон. Капли моей багровой крови стекали по древку лопаты и слезами опадали на горячий песок, в надежде остудить его. Это был последний день, когда я чувствовал, что мы команда, когда каждый мой удар о землю сопровождался эхом ударов других — последняя прощальная песня. Панихида из тяжёлых вдохов и боя металла с землёй в мою честь.

После работ обычный обход коменданта и традиционное пожатие рук рабочим. Дойдя до меня, она остановилась, протянув руку, замешкалась и обняла меня, а после недолгой паузы, поцеловала в сухие, потрескавшиеся губы. Она понимала, что это последний день, когда видит меня живым. Но ничего не могла с этим поделать. Карцер лишь отстрочит неизбежное, да и пусть я стал человеком, трусом я становиться не собирался. Только так она могла отблагодарить меня, вознаградить за то, что я пошёл на смерть ради неё. И ради этого поцелуя я стал предателем, о чём ни на миг не пожалел после. Ведь нём был смысл, вся гамма чувств, которую не способно прочувствовать животное. Именно в этот момент я окончательно стал человеком. Понял смысл человечества, уничтожив в себе всё, что могло напоминать моим товарищам о своём былом могуществе и, вернув в себя всё, что мы с ними так яро ненавидели и презирали все эти годы, то, что как я думал, никогда не примет мой организм. Не осталось и следа этих мучений от всепожирающего голода. Мы просто не понимали этого счастья!

В тот же вечер я был разорван голыми волосатыми, испещрёнными шрамами и ожогами, руками своих друзей. В клочья. Я даже не сопротивлялся, ведь это было бессмысленно, я потерял былую звериную силу, когда стал человеком. Так всегда и бывает с лидерами, которые пошли против своих фанатичных последователей. Так случается с теми, кто предаёт братьев по инстинктам. Разве им можно было объяснить, что это нечто большее, чем инстинкт? Они видели в этом только слабость, а не отвагу. Только глупость, а не любовь. Только предательство…

Во втором осколке мира в моих глазах сверкнули слёзы, впервые за всю жизнь — остатки надежды, но я с силой воткнул лопату в землю у ног коменданта, как флаг. Это был конец. Боевой клич. Моя стая вырвалась на волю, я снял её с поводка. Голодные псы ада набросились на хрупкую девушку и всеми своими мозолистыми руками душили её, разрывали в клочья плоть и одежду на ней. Я стоял в стороне и наблюдал. Внутри себя я выл от боли, руки тряслись, но я не сделал ни шага в сторону, ни на миг не отвернулся, не моргнул. Я чувствовал, что обретал пустоту внутри себя, убивал последнее человеческое зерно, которое так усердно старалось возродиться во мне, и обрёл полноценную звериную сущность. Я чувствовал, как мои мускулы наполняются силой, тьмой, агрессией, как мои инстинкты возрождаются, как жестокость покоряет разум. Я поднял голову вверх, выпячивая грудную клетку к солнцу. Теперь я снова непоколебимый полноправный лидер! Да! Я, и только я! Как никогда силён! Рррррааа!

В конце стая расступилась, оставив мне всё ещё тёплое, ободранное тело. Теперь я царь зверей и я должен принять этот дар. Это последний шаг к абсолютному братству. Я овладеваю еле живым Комендантом, но ничего не чувствую. Ничего из той гаммы чувств, что испытывал прежде даже при взгляде на неё. Я лишь зверь, который ублажает свой инстинкт над жалким телом. Просто удовлетворяюсь мясом, просто пытаюсь утолить ненасытный голод. Я смотрю в её лицо, по которому текут слёзы. Она вся в песке и слёзы оставляют на коже очищенные от него дорожки. В конце я вонзаю руку в её грудную клетку и вырываю ещё колышущееся сердце. Я поедаю его на глазах стаи и слышу вой, рычание, аплодисменты. Мне это нравится, это их дар уважения. Теперь я их господин, теперь они сделают всё, что я прикажу. У меня есть армия самых верных и самых беспощадных зеков на всём белом свете. После, когда внутренние органы были розданы сильнейшим, мы помещаем труп в яму, которую копали последние месяцы под руководством коменданта. Последний раз её затуманенные глаза видят яркое светлое небо, а после погружаются в песок. Странно, почему закапывать намного легче, чем раскапывать?

Выбор сделан. И неважно, какой вам больше по душе. Даже не важно, какой выбор сделали бы вы. Знайте, что ваш выбор всегда будет сделан в обе стороны. И если в этом мире вы поступили так, будьте уверены, что в ином мире вы поступили совсем иначе. Каждый наш выбор создаёт множество миров, от нас лишь зависит, в каком из миров мы готовы жить. Поэтому подкидывая монетку, загадывайте ребро — не прогадаете.

= ■?

_{(с.a.p.t.c.h.a.)}

∞

Неожиданно ты вздрагиваешь, и не от того, что кто-то «тычет», а будто оступившись на лестничном пролёте-марше, и на этот раз просыпаешься, теперь по-настоящему.!_{харе гулять по астралам!}

Человек проснулся, проснулось и твоё имя. Тебя зовут Янис. Точнее тебе так кажется. Янис будто родился, очнулся от тяжёлого, болотного сна, из которого очень трудно выбраться, словно это вовсе не сон, а жизнь. Чужая, липкая, лихая на повороты жизнь. Объятия, которые почти закончились удушением. Это определённо не то, что ты хотел увидеть.

Уснул — разочаровался, проснулся — опять разочаровался. Что за жизнь-то? Вялотекущий сюжет! Твой разум был таким усталым и потерянным, каким обычно бывает тело после изнурённой пробежки и тут прогремел

так вспыхнул вместе со взрывом ряд послеобразов «мушки/гусеницы/чёрточки/паутинки/» — плавающие помутнения, напоминающие по своим очертаниям странных гномиков-смайликов.

Ты проснулся ровно за минуту до взрыва будильника. Когда он «прозрывел» — ты распахнул глаза и именно тогда от яркого света почти ослеп, оказавшись в хороводе «гномиков».

Грёбанный динь-дон. Первый. Второй. Третий раз.

Приходилось ли тебе замечать, что когда звонит будильник ты, лёжа в кровати, находишься на перекрёстке путей, троп и дорог и сейчас решается судьба твоего дня? Твоей жизни, если захочешь. Здесь и сейчас. Спросонья. На этой самой подушке, под этим самым одеялом?

Четвёртый. Пятый. Шестой раз.

Стоит выключить будильник и выбор будет сделан. Либо хорошо, либо плохо. Либо лимбо.

Седьмой. Восьмой. Девятый.

Рулетка. Каждодневная лотерея. Казино вытянутой руки.

Десятый. Одиннадцатый.

Стоп. Офф. Выбор сделан. Приз в студию!

_{Не спеши, поваляйся некоторое время, попривыкни к реальности, к своему имени,}

_{к переходу повествования в третье лицо, забудь жуткий, будоражащий, осознанный сон.}

Янис довольно лихо подорвался с кровати, вспомнив, что время не идёт в ногу с его мироощущением, оно вечно норовит обмануть его и обогнать, чтобы тот опоздал, поэтому стоит играть на опережение. Хоть иногда.

Не сказать, что дела были какие-то конкретные, скорее экзистенциально-абстрактные, свойственные любому существу, осознающему свою собственную смертность. Обычная суета человеческая, лишь бы делать что-то, ведь время идёт — об этом ему напомнил мобильный телефон.

Надо было идти в метро. В эту пасть бездны. Так что утро определённо не задалось. Впрочем, как обычно. На прощание он окинул взглядом свою комнату, густонаселённую всяческими вещичками, которые не менее плотно были пропитаны памятными фрагментами. Он осмотрел своё тело, обделённое странными посланиями, мускулами и жирами. Костлявое тело. Почему-то ему казалось, что он видит свою комнату в последний раз. Он решил для себя, что в глубину проникать пока что рано; все норовят поглубже, в суть, так и не исследовав всю обширность плоскости. Но нет, не в этот будильник. Не в этот дзынь-дзынь и дин-дон, твою мать.

Кто-то считал метро адом, он же считал метро чистилищем, царством мёртвых, где даже живые люди утрачивают украшения души. При входе сдают всю бижутерию в комнату забытых вещей.

В метро не существует природного света — только искусственный, там нет никаких цветов, только тьма, ожидающая долгожданного уединения с пассажирами. Это суп из несчастных серых существ в мраморной кастрюле. Стабильность тому доказательство. Кто сказал, что суп — не алхимия? Ещё какая химия!

Перед тем как выйти из дома в подземный мир, Янис собрался и, встав перед своим отражением в зеркале, придал себе менее опрятный вид. Он считал, грешно просыпаться таким ухоженным. Наблюдая за своими губами, начал говорить точно не своему отражению, а чужому человеку:

«Это #underground, детка. Там живёт настоящий, тот самый лютый дядька Андерграунд. Вечно толкающий нас в плечо грубиян, наступающий на ноги, цыкающий и посылающий ругань в спину. Это он переспал с мисс Эстетикой, а после беспардонно бросил её на рельсы Судьбы (тот ещё тематический поезд)

Здесь #круглосансарно; происходят события из лучших книг, песен и кинофильмов. Впрочем, как и из худших.

Здесь законсервирована история в монолитных мраморных гробах-мавзолеях. Здесь вместе с пылью в воздухе застывает время, но под свет искусственных ламп, бит колёс поездов и запах земли, сырости, плесени, зарождается новая ультрасовременная культура, точнее нечто уникальное, промежуточное, быстротечное в обычных условиях и почти застывшее здесь, под городом. Повторюсь — здесь нет природного света, первоначально здесь должна дремать тьма. Ты не изменишь это царство, не обманешь, но имеешь шанс привнести что-то сверху, внести вклад в становление этой почти статичной системы.

Наши прадеды вспахали землю, деды вскопали и докопались до сути. А мы обустраиваем пещеры, позабыв, что не одни в этом мире.

Только в этом месте ты видишь настоящую сущность людей с прилегающими к ним сущностями. Их «Я», возглас эха, касание лап культуры и нынешнего века. Без масок и лжи. Всё напоказ — бал уродов! При входе в метро наденьте маску, пожалуйста.

Только тут ты можешь увидеть в одном месте, в одном вагоне столько людей из разных слоёв, эпох, культур, профессий, что от одного глотка этой смеси можно потерять самобытность. Этот коктейль и есть призма бытия. Эссенция, бл#ть, повседневности, которой заполнено 90% нашей сути.

Сера ли она? Тупа? Одномерна и скудна? На первый взгляд, до зубов вооружённый злостью, тоской или равнодушием — ДА, конечно.

Но отбрось всё это. Попробуй смотреть на толпу по-другому.

На безликих, одинаковых и серых не как на творожную массу, единое целое воплощение муравейника, а индивидуально — на каждого, как на себя. Ты же себя всегда выделяешь, не так ли? Да?

Пусть сейчас их лица имеют три формы: тоску, пустоту и злобу. Пусть изредка в них мелькает четвёртая форма — безумие, и в таких случаях лучше стоять поближе к колоннам экстренного вызова.

Но задумывался ли ты, что с ними происходит, когда они выходят наружу?

Их лица меняются. Они не все такие. А если и есть такие, которые на поверхности не меняют сущности, то разве можно их считать недостойными? Они не способны застопорить своей однотипностью движение культуры, такие люди всегда принимают то, что их окружает.

Это новое движение, новая суть. Она впитала землю и культуру предков, теперь она пропитывает нас по дороге домой, на работу или учёбу, а взамен — мы пропитываем её свежим воздухом, свежим подобием того, что называется культурой наверху.

Метро-культура не хуже той, что снаружи, она лучше. Она самобытна, но не закрыта. В ней нет монополистов, есть только мнение толпы. То самое мнение, по которому сверху проявляется популярность и успех. Это мнение формирует атмосферу.

Если на земле, на поверхности это понимают, то под землёй — забывают. Люди забывают, что общим разумом сами создают окружение и отношение ко всему.

Под землёй мы видим самое честное искусство всех видов людей. То, что вытворяет общественное мнение в более замкнутых пространствах.

Это андерграунд, милый птиц. И он никогда не выйдет наружу, не выживет вне клетки, на свободе, но ты каждый день, спускаясь сюда, дополняешь его новым витком эволюции. Каждый из нас может стать революционером, хоть на пиксель, но это куда больше, чем снаружи.

This is underground, children. И если вы не готовы развивать его, то продолжайте дышать пылью тех, кто готов это делать, продолжайте обмазываться стекающей с труб и проводов слизью, и заткните свои рты здесь, как затыкаете их снаружи. Вам не мешает метрошное рычание, вы просто даже не пытались открыть рот. Не вы не слышите призыва, а ваши наушники не дают вам его услышать.

Метро — отдельный город в городе, это транквилизатор для меня, выставка, кунсткамера. Когда я становлюсь пассажиром, я автоматически превращаюсь не только в исследователя, но и в экспонат.

На самом деле, только в подземке слегка приоткрытый рот смельчака может встретиться с восторгом и вниманием людей.

Вот только не стоит путать зевок с боевым кличем».

Это была мантра, «утренняя настройка». У кого-то зарядка, а у него поток странных призывов, для поднятия боевого духа. И текст рекламной брошюры, которую он иногда раздавал людям у метро. Просто так. Чтобы чувствовать себя нужным.

Янис с хмурым, неприятно красивым лицом, остро выпирающими скулами, еле вырисовывающимися синяками под глазами, в лёгкой подростковой щетине, именуемой другими «пушком» или более грубо «небритым лобком», в чёрной кожаной куртке а-ля 90-е, слегка обшарпанной в локтях, тёмно-серых джинсах, в смешной полосатой шапке-гандошке и в чёрных перчатках из кожзама. В левом кармане маленькая голубая книжка с золотистой надписью «Карманный справочник мессии», автором которой является позабытый Ричард Бах. В правом — аккуратно упакованный под блестяще-зеркальным одеялом, именовавшимся фольгой, маленький кусочек гаша. Но не тот гаш, о котором вы могли подумать, совсем не тот. Это был другой Гаш, который подают в кафетериях западной Франции как кулинарное блюдо, как сладкую булочку.

Вы могли бы увидеть Яниса в двадцать три минуты седьмого, опаздывающего, отмахивающегося от местного люмпена, как от дыма выдуманной сигареты, выходящего из дома, где было полувсё и был тот самый отрезвляющий подъезд. Признаться, в ту пору жить ему хотелось не очень, подобно Мидасу, который превращал всё в золото и, утратив способность его ценить, мог лишь проклинать.

Знал бы он только, что это качество было не следствием временного отрезка, а признаком, чертой характера. Но, увы, тогда он не знал. Ему ещё многое придётся пережить, включая саму смерть, чтобы понять то немногое, что способен осознать человек. Но сейчас он опаздывал на работу, почти не значащую ничего, не факт, что даже его будущую, и уж тем более вряд ли настоящую.

На правом плече болталась коричневая сумка, молния которой по краям разошлась так, что можно было увидеть содержимое в виде чёрного блокнота и красной папки.

Наш персонаж имел привычку подпрыгивать вверх-вниз при ходьбе, переваливаясь с пятки на носок, слегка качая головой, в такт играющей в наушниках музыке. Сегодня, разумеется, только сегодня. А ветер, холодящий его спину, имел привычку приподнимать и так болтающийся кончик шапки. Всё это делало Яниса похожим на гнома с колпаком, правда, высокого, но всё же причудливого гнома.

Во рту у него зубочистка, которую он то и дело переваливает с одного уголка губ на другой вместо обычной сигареты. Тем самым, порой, он вводил в заблуждение курящих людей, провоцируя их подойти и попробовать «стрельнуть» сигаретку, на что всегда протягивал зубочистки.

Сегодня его глаза карие или как говорят особенные — «чайные».

_{А причём же тут он? Да при том, что он — это я, он — это Вы, он — это они, он — это рассказчик историй, которые хранятся в глубине пороков, в самых тёмных закромах души человечества, в скрытых шкафах со скелетами, обнимающими сундуки под замками, погрязшие в грязных лабиринтах паутины, куда многие желают заглянуть, но боятся увидеть там свой собственный труп.}

Он — наш проводник, который сам ни черта не знает, куда надо идти. Зато он знает, что идти надо.

Ом… Янис Ником.

Не вскрывай чужие замки, если не уверен, что сможешь жить с содержимым. Особенно будь подозрительным, когда тебе вручают в руки ключи…

Он как обычно шёл вниз по дороге к метро. Город? Город — всего лишь столица, всего лишь самой большой страны в мире, но точно ни в коем случае не Москва. Нет-нет. Точно не она.

Вечно заглядывая в окна автомобилей, он поправлял причёску. У каждого есть свои бзики, свои тараканы — у него это было лицо, а главное — причёска. Он поправлял её очень часто, даже чересчур. К тому же в окнах автомобиля он казался себе более симпатичным, чем в обычных зеркалах. Окна автомобилей умеют обманывать лучше любых других отражателей.

Под ногами шелухой от арахиса хрустели сухие ярко-жёлтые и оранжевые листья, некоторые из них кружили над головой, как подбитые бабочки, накрапывал редкий дождик. «Слёзы ангелов», — подумал он про себя. Снег же он называл «Пылью дьявола». Или не он. Но кто-то из них многоликих, определённо.

Янис проходил по уныло скорбящей улице, обступая чёрные лужи, будто бездонные глазницы асфальта. Чёрные дыры бетонной цивилизации так и жаждущие засосать зазевавшегося прохожего. Они определённо были в сговоре с канализационными люками и Аидом.

Рядом, вскрай бордюра, остановился изрядно поблекший автобус, но Янис не стал заходить, он был из «зайцев», к тому же не доверял кучерявым водителям с признаками ПТСР. Кучерявый водитель же проводил его таким взглядом, которым обычно суеверные «приметёры» проводят чёрного кота, резко сменившего траекторию пересечения дороги-удачи. Этого с лихвой хватило Янису, чтобы проникнуться молчаливо рассказанной историей то ли сбывшейся, то ли норовящей сбыться, то ли не случившейся вообще. Велика ли разница?

«Передайте за больничный, спасибо»

Целое больше, чем сумма его частей. Жизнь вам не мозаика.

Так что в следующий раз, когда кто-то предложит собрать все части воедино

— покажите ему раздавленную крысу.

Пусть соберёт. (Я.Н.)

Порой, наблюдая за догорающими остатками всей своей жизни, нам достаточно держать в объятиях надежду — полураздетую, заплаканную, в саже.. Ещё не осознавая, но чувствуя, что потеря Всего — единственный выход, чтобы найти Всё. Хрупкое Всё в руках незнакомца, которое будет чувствовать себя счастливым — наконец-то дома.

Тем временем Вы, читатель, пытаетесь выбраться из перевёрнутого автобуса…

Вы когда-нибудь представляли себя сторонним наблюдателем с точки зрения предмета? К примеру, на месте старого отеля — ваша голова? Кремово-обветриваемые стены этого отеля, этажи со спёртым, удушливым воздухом и номера, приютившие бесчисленное количество посетителей со своими чемоданами и барсетками (со скелетиками) — всё это ждёт новых путников. Тайны, интриги, сгоревшие шторы, разбитая посуда и обязательно мертвец с опергруппой.

Каждый новый день вы-отель ожидаете новых постояльцев в своих меблированных комнатах, которые, может быть, разбавят ваш досуг своей печалью, радостью, болью, страстью, да чем угодно, — главное, чтобы они нарушили тишину и пустоту, сделали наблюдателем новой истории или даже её соучастником.

Это может быть дальнобойщик, отдыхающий после дневного перегона — он так устал, что даже отказался от массажных услуг юной Делайлы. Она периодически наведывалась в ваш отель, чтобы предложить себя, так как отец её погиб (то ли от запоя, то ли от пули), взвалив непосильно тяжёлую болезнь матери на плечи хрупкой девятнадцатилетней девчушки.

Делайла очень любила старенького профессора Максима Дмитриевича, который тоже иногда ночевал в этом отеле, возвращаясь с очередной конференции. Хоть он и пользовался её услугами, но не тронул её и пальцем, ночи напролет рассказывая о научных теориях, гипотезах и других необъяснимых и удивительных вещах. Утром он уходил, растворяясь, как утренний туман, оставляя после себя запах трубочного табака и желание жить. Вот уже неделю как от него не было новостей. Уж кому-кому, а ему она никогда не желала смерти. А умереть она желала многим: от священника Карла Старшего, читавшего Делайле талмуд моральных наставлений, а после направляющего на путь истинный в особо извращённых формах, оставляя после себя синяки веры и приторно горький привкус правды; до полковника Шведова, который всегда молча избивал её, не оставив живого места, окрашивая ночь и спальню в багровые тона.

Старый отель, верно хранящий тайны жителей, страж жизней и судеб. Стоящий на границе мира мёртвых и мира живых, на обочине автомагистрали, делящей город пополам, как тот самый пробор среди сальных волос водителя автобуса, в котором сейчас вы читаете эти строки. Доверили жизнь сальной, кучерявой макушке и рады? Ещё, небось, и за проезд заплатили?

Нет же! Разум ваш, как плот, шлюпка, лодка. Ваша голова — лайнер, совершающий кругосветный круиз длиною в жизнь. Аккуратней, Капитан с самого утра чувствует «лёгкое», но по законам жанра — смертельное недомогание.

Головокружение.

Или же ваша голова больше похожа на пассажирский боинг, который несколькими минутами ранее начал резко терять высоту и совсем скоро потерпит крушение.

Самолётокрушение.

Да нет же, что за глупости?! Допустим, что ваш череп это бокал, а вы в нём — холодный виски, который ждёт Скутера. Скутер, какой-то поникший и обмякший, только что вышедший из номера в вашем отеле-голове и направившийся в бар «Счастливый случай», где вы стакан-голова уже ждёте его, чтобы он смог распить в вас трагедию. Ему только что сообщили о погибшем отце — Капитане затонувшего лайнера вашей головы. Как вы уже догадались, жена Скутера работала на борту разбившегося боинга вашей головы, чью катастрофу уже начали транслировать в том же баре. В тот же миг, когда Скутер вас пригубил.

Вы — уже не первый стакан виски. И не второй. Уже даже не третий. Вы уже и вовсе не стакан, вы — бутылка, вы — наполненная пепельница, вы — мольбы к богу, вы — проклятия к богу. Вы — снова отель через дорогу от бара, охваченный огнём, беспощадно удушающий газом спящего мальчика лет шести — сынишку Скутера…

Головокрушение.

«Раньше всё казалось слишком большим, необъятным, нажитым годами, но оказалось, что всё может рухнуть и стать горсткой пепла за каких-то полчаса, полностью стерев тебя до последней здоровой клетки способной чувствовать. А в следующий миг всё может возродиться фениксом в первой встречной проститутке и создать тебя нового. Иногда, чтобы не умереть от горя, необходимо полностью заменить себя, и новое счастье лучше всего с этим справляется, новый смысл жизни в другом человеке. Только тогда приходит прозрение: не так уж много и надо было, можно было сразу без долгов перед временем, просто объять, нет, обнять необъятное…» — этот абзац вы прочли уже в больничной койке.

Как вы оказались там? Не помните? Сколько там за проезд? Передайте за жизнь!

По новостям передали, что ваш автобус, вообразивший себя падающим боингом, слетел с моста. А после видимо решил поиграть ещё и в затонувший лайнер. Никто не погиб, но промокли все знатно.

Возьмите больничный за счёт кучерявого водителя. Передайте кроме жизни ещё и за больничный. Спасибо мостам, не вовремя позвонившим родственникам и скользкой дороге.

∞

Странно ухмыляясь и жестом снимая выдуманную шляпу со своей шапки, Янис продолжал идти мимо зелёного забора, который превращался в сплошное маслянистое пятно цвета окиси хрома, когда он ускорял шаг. В его городе было много прекрасных заборов цвета рвоты и светло-зелёного салата. Когда Янис особенно себя ненавидел, он бежал вдоль этих заборов и изводил свои внутренние органы, наблюдая за тем, как облупленная краска на заборах превращается в зеленоватое месиво. Так он напоминал себе, что жив.

В большинстве своём здоровая целая душа при рождении получает одно из девяти полей, в зависимости от рождения. Есть ещё деление на 12 цветов, точнее «длин волн» или «частот», которые мы воспринимает как цвет. Но при детальном изучении можно сузить всё почти к девяти (профессионалы и вовсе сводят всё к сакральной семёрке). Каждое поле обладает своими характеристиками. Всё почти так же, как со знаками зодиака. Подозреваю, что и возникновение со временем десятого поля является таким же развитием разнообразия, как появление змееносца у зодиаков — но этот факт, конечно, на ваше усмотрение.

Аура — что-то вроде многослойной ткани, состоящая из пяти тонких тел и шестого тела — эфирного, двойника физического тела. Точнее физическое повторяет эфирное с некоторым запаздыванием (помехами), но это тонкости. Считается, что разница между мирами порядка трёх месяцев. Этим пользуются всякие шарлатаны, запугивая людей, мол, что-то не так с вашими ангелами, ваш двойник в астральном мире почти потух, ваш эгрегор умер, значит и вы тоже, если мы вас не бла-бла-бла…

Понемногу, по мере приближения к метро, начали появляться небольшими волнами люди, так же активно занимающиеся лишь бы какими делами. В основном Янис делил людей на четыре типа свечения эманации: на шарообразные, контурные, излучающие и остаточные. Все они отличались размером, густотой, целостностью… Даже шарообразные различались друг от друга. Поэтому некоторые из них, как положено, были похожи на разноцветные шарики, кто-то — на целые планеты, другие на хомяков в колесе. С контурными было чуть проще, они все были похожи на персонажей из комиксов, которых заключили в рамку. Излучающие же порой завораживали, как магические объекты, из которых исходят волшебные клубы дыма, а порой напоминали персонажей из игры Симс, когда те долго не мылись. Остаточные сияли разнообразием неполноценностей. От тех, что были в крапинку, до вяло волнующегося шлейфа. Этот эффект так же называют аурой или биополем.

Биополе является не совсем барьером, скорее это излучаемая человеком атмосфера. Чакры — шлюзы, а аура — продукт переработки космической шакти. Солнечное же сплетение — центр выработанной энергии. Это поле помимо своей способности отражать вредные привычки, события в жизни и помыслы, также является любимым блюдом вампиров. Это своеобразное топливо жизни, которое помимо настоящего и прошлого иногда способно предвосхищать будущее.

Он немного ускорял шаг, когда проходил мимо закусочных, где местные чужеземцы кормили сограждан вполне съедобным, но весьма сомнительным мясом. Там же проводил своё свободное время и остальной цвет нации, преимущественно синий: бомжи, алкоголики и остальные СЛИВки общества, зависящие от последствий. Именно последствий, ведь обстоятельства можно обойти, а с последствиями надо быть куда деликатней, особенно ночью. Ночью же этот контингент не сильно менялся, разве что на смену приходили наркоманы, гопники, проститутки. Были ли это те же самые люди или нет, это вопрос риторический. Или лучше сказать «летаргический»?

Если энергии много (она приятная, чистая) и ты светишься, то случайные люди на улице будут заговаривать с тобой просто так. Особенно это проявляется, когда тебя слишком часто спрашивают: «Сколько времени?» или «Где находится…?», пусть даже ты обладатель не самой дружелюбной физиономии.

Кто-то стоял и ждал, когда ему нальют стопку, кто-то пачкался кепчунезом от горячей шаурмы, которая манила своей низкой ценой и приемлемым вкусом, кто-то ждал покупателя, который являлся оборотнем, а кто-то докуривал первую сигарету своего дня и последнюю в своей жизни. Все были заняты своими повседневными делами — выживанием и существованием. Янису вдруг стало стыдно за всех этих «выживателей» и «сосуществователей» перед дедушкой, просящим милостыню внизу у лестницы. Дедушка этот точно прошёл войну и потерял достаточно много во имя всего того, где сейчас находился.

Маги видят человеческих детей как причудливые светящиеся шары энергии, целиком покрытые сияющей оболочкой, чем-то вроде пластикового покрытия, плотно облегающего их энергетический кокон.

Хищники поедают именно эту сверкающую оболочку осознания во время взросления, и когда человек достигает зрелости, от нее остается лишь узкая каемка от земли до кончиков пальцев ног. Эта каемка позволяет людям продолжать жить, но не более того.

Дедушка был даже не сед. Он был бел, скукожен и скочерыжен, как воробушек. Так же выглядела бабушка Яниса за две недели до смерти, так же выглядел воробей, который на его глазах вдруг затрясся и упал замертво. Старые люди имеют свойство скукоживаться, как несчастные птицы на холоде — это признак того, что они скоро умрут. Совсем скоро. Он излучал такой тусклый свет, что возможности определить какой-либо суразный цвет или оттенок не было. Скорее всего, даже не излучал вовне, а, напротив, в себя, такое случается у старых людей, но это редкое явление. Хотя, раз уж редким явлением называют тот вариант, когда всё потухло раньше смерти, то этому явлению подойдёт наиредчайшее. Мало кому остаётся сил светить, а тем более себе. Что-то его держало в этой жизни, какое-то сильное воспоминание, которое не давало ему пасть до обычных пожилых с начатым вампиризмом.

Самое паршивое — это стать абсолютно невидимым, никому не нужным под старость лет. Когда ты есть, но тебя нет. Нет в магазине, когда ты считаешь мелочь; нет в мфц, когда ты меришь давление; нет тебя. Ты стал неудобен, и люди перестали тебя замечать. Даже в очереди тебя порой не замечают. И ты бы мог заметить это, если бы не перестал замечать себя сам.

После этих мыслей Янис вспомнил сказку, которую придумал в детстве. Сказку о Камне Истины. Глупую детскую сказку…

«Камень Истины»

Теряя надежду, я становился надежнее (4.4.)

Жил-был один человек, который верил в магию. И ладно бы просто в магию, так он верил в некий волшебный камень. Всю свою жизнь он провёл в поиске этого камня, Камня Истины. Вы могли бы решить, что тогда человека можно было бы причислить к глупцам, но давайте вспомним, как не так уж и давно великие умы пытались отыскать, сотворить, воплотить философский камень. Не будем спешить с суждениями..

Он прочитал и перевёл гору книг, которые были слишком скучны даже для самой пыли, мирно спящей на их страницах. На это он потратил первую половину жизни.

Другую половину — он истратил на поиски, догадки и разгадки, на странствия и путешествия, противоречия и сомнения.

И вот настал тот день. День, когда пора подводить итоги. Уже неделю человек чувствовал присутствие מוות. Он знал, что это она. Обычно она медленно подходила к старикам, потратившим всю жизнь на поиск ответа. Когда θάνατος отдалялась и приближалась — ощущались скачки давления; маячила перед лицом — темнело в глазах и стучало в висках, если касалась тела — сердце покалывало, пульс учащался, а ещё… Пахло сыростью. Её щелбаном был инсульт, а шлепком — инфаркт. И пусть говорят, что пахнет она гексеналом, похожим на запах свежескошенной травы, но дедушка знал правду, пахла она всё же сыростью. Сыростью подвалов и пещер, застывшим временем и заброшенным зданием. А ещё ржавой скорбью, скорбью по ушедшим годам и протоптанным возможностям.

За долгие годы старичок поседел, сморщился, скорчился. Он стал похож на маленького бездомного котёнка, который замёрз в зимнем парке в окружении пустых скамеек, заваленных опустошёнными бутылками, пачками от сигарет и фантиками человеческой безалаберности. Воистину переполнены все урны и свалки сего мира людской безответственностью!

И вот, отыскал старик Камень Истины. Ничем внешне камень не выделялся, как и то, что его окружало. Истина действительно всегда где-то рядом, перед нами, но мы просто не замечаем её. Или не хотим замечать, чтобы целее быть. Возможно даже, нам только кажется, что она нам нужна. А если и нужна, то вряд ли как искомое, скорей как ископаемое.

Найдя камень, дедушка почувствовал, как с его шеи и души пал другой. Камень обрёл землю, дед обрёл свободу, но не знал, что с ней делать. Поэтому он довольно длительное время стоял и просто дышал полной грудью, будто в последний раз перед прыжком в бассейн бесконечности. Осталось только спросить. И всё покончено с книгой размером в жизнь… Да начнётся же вечность…

Маленький несчастный старичок подполз к камню, заботливо протёр его от пыли платочком в клеточку, обнял этот холодный и бесчувственный валун, поцеловал и что-то прошептал серому, местами заросшему мхом, гладкому кусочку горной плоти.

Камень молчал. Старик вторил ему. Камень оставался равнодушным. Дедушка не сдавался. Он повторял, пока его голос не начал хрипеть, а слова не стали вылетать вместе с кашлем. Он был уверен, что это тот камень. Именно тот! Никак иначе! Он не мог ошибиться. Вся его жизнь не могла быть ошибкой! Солёные капли внутренней непогоды и негодования заблудились в морщинистых лабиринтах щёк старика. Одна всё же выбралась и сверкнула на блестящей полости камня. На месте слезы появилась трещина, а после, эта трещина зашевелилась подобно рту:

— Сквозь бесконечное число фигур и созвездий, что снизу еле заметно виднеются, обречён я жить на зелёной увядающей планете, наблюдать и влюбляться в покрывающий меня мох, сменяющийся снегом, льдом, а после грязью и снова мхом, — произнёс камень голосом, подобным раскатам грома в весеннее утро.

Дед ахнул и снова повторил свой вопрос. Тот самый, который мучил его всю жизнь, тот самый, ради которого люди теряют свободу, устраивают войны, умирают. Вопрос, которым задавались все. Вопрос, который назревал ещё среди волосатых обезьян, собравшихся вокруг первого огня; который никогда не покидал человеческий род и вряд ли когда-то его покинет. Так уж повелось: стоит какому-нибудь виду задать его, будет он, как злой рок преследовать этот вид до полного исчезновения.

— Всё это иллюзия, друг мой, ваш личный ад, тюрьма, в которой вы обречены искать смысл и любовь, искупать, искушать и быть искуплёнными в искушениях снова и снова. Искупаться в собственных прегрешениях. Зацикленных зациклят ловить в толще льда. После смерти каждого из вас ждёт то, во что он верил при жизни, действительно верил, а не хотел верить, а не показывал, что верит. Если, конечно, не искупите вину в вине осознанности, — ответил ему Камень Истины.

— И всё? Кхе, кхе, — дед встал, выпрямился и посмотрел вниз на камень, лежавший под ногами — тот был похож на дьявольскую шутку, — И всё, твою мать!? Всю жизнь я искал тебя ради этого ответа? Банальной цитаты, так часто педалируемой вшивыми буквоедами и графоманами? Я что же, зря полз сюда, за этой б*ядской рудой? Сквозь толщу камней, грязи и льда, оставшись злой и худой?

— Истина прячется от вас, от людей в банально-вульгарных романах. Вы затрахали её вдоль и поперёк. Вы не осознаёте главного. Глубину ищете, смотрите на звёзды, ждёте ответов. Смотрите на свои молекулы и снова ждёте ответов. Смотрите в пустоту и видите смысл. Нет смысла, есть лишь наделённые им вещи.

— Но… Я думал… Ты… Истина…

— Очнись, дед! Я Ка-мень. А что ты думал получить от камня? Просветление? Ты что, совсем дурак? Я лишь камень, в который ты слишком сильно поверил. Лишь то, чему ты придал смысл. От этого во мне больше смысла не стало.

Дед покраснел, морщины выпрямились в ровную струнку нерва, он точно помолодел лет на двадцать. Собравшись всем своим духом, он яростно пнул камень. Тот почернел, засветился и ещё громче, чем раньше, разрывая на себе мох и сотрясая землю вокруг, прогремел:

— Истина?! Истину хочешь, Старый?! Вы ищете то, чего у вас нет. Вы подобны безумцам, которые смотрят сквозь призму затуманенного разума, передают импульсы зрачкам в перевёрнутом виде. Подобно решётке, собирают окружающий мир по фрагментам чувств восприятия и думают, что это — свобода. Думают, что они что-то знают. Догадались вытирать задницы туалетной бумагой и сливать всё под землю и уже возвысили себя надо всем! Тщеславцы, гордецы! Но свободы нет, как и смысла, любви и всего остального, в поисках чего вы пытаетесь отвлечься от собственного заключения. Вы ничего не знаете об истинных значениях этих слов. Здесь вы лишь отбрасываете тень от истинной красоты своего облика, силы своих мыслей, глубины чувств на этой Земле. Вы виновны в своей жадности, жестокости, зависти, в превышении полномочий, в гордости, поэтому вы помещены сюда. Загнанные в вольер, забывшие, что мир больше, насильно ограниченные в своих возможностях. Копите знания в могиле своей. Это должно было сработать, но, если честно, большинство с безумной упёртостью продолжает зарабатывать дополнительные очки кармы на сроки в миры с бóльшими ограничениями. Пока вы, не помня себя и свои ошибки, не искупите их, вы останетесь здесь. Пока вы не перестанете совершать всё больше ошибок и падать всё ниже… Пока вы…

Дед, было, хотел что-то сказать, но просто нахмурил лоб и замер. Это остановилось сердце. Резко и навсегда. Старик рухнул на землю и раскроил череп о камень. Причём სიკვდილი не была к этому причастна, она лишь незадачливо пожала костлявыми плечами. Бывает, человек уходит немного раньше, чем положено — просто не выдерживает. Последние нити рвутся, и человек рассыпается множественными кровавыми каплями по камням, рисуя самую лучшую, но самую ужасающую картину в своей жизни. ölüm превосходна, но только миг. Предпосылки и то, что случается позже: кладбище, поминки — это уже не её приблуды, это человеческие муки-выдумки.

— И кровь… Конечно же, кровь, что же еще? — печально пробурчал Камень Истины, закрывая запачканную кровью свою трещину-рот.

մահվան же, печально нахмурилась. Забирая душу старика, она благословила его словом:

— Калагия, о, вечно юная душа! Не слушай камень. Sub speice mortis, то есть sub speice aeternitatis… Тюрьма? Астроблематические глупцы! За вами очередь из душ, жаждущих светодиодной энергией занять ваше место. Попытаться совершить свои стремления, закончить незаконченное или начать не начатое. Насладиться земными, физическими, телесными, платоническими, духовными человеческими удовольствиями. Посидеть ранним утром под пение птиц в беседке, обнимая ладонью бокал вина. Весь день проспать под тёплым пледом, слушая мелодичный стук дождя. Прыгнуть зимой из жаркой баньки в холодный снежный холм. И наблюдать за тем, как от тебя исходит пар.

Земля, а точнее жизнь на Земле в данном пространстве — аттракцион, за который ваши души готовы платить и стоять в очередях снова и снова, круг за кругом.

Вы — везунчики, избранные, разучившиеся ценить своё счастье.

Так что, дру, будь другом, иди танцуй, приглашай других, а если устал — освободи место. И в конце судить себя будешь ты сам, точнее твоё Эго. Насколько ты сильно нарушил границы своей личной совести? Обернись! Там глубина, ты будешь бесконечно погружаться всё дальше и дальше, пока не простишь себя, либо… Когда тебе уже нечего будет прощать.

Не часто Смерть встречают с улыбкой, а уж то, что улыбались они друг другу — уже какой-то абсолютнейший апофеоз эпичности.

Автор: Янис Ником, 13 лет.

∞

«Вспоминая сейчас эту сказку, я не могу точно сказать, было ли это всё истиной? Был ли этот чёртов камень? Был ли этот несчастный старик? Ожил ли камень от слёз или лишь от веры? Возможно, это был обычный камень, просто в моменты, когда ничего не остаётся кроме веры, она способна творить чудеса. И чудо ли это — свести старика с ума? Подыграть ему на его слабостях? Или в этом был высший промысел услышать от самой главной цели в жизни подобные слова? Иначе души не трезвеют?

Говорил ли камень правду? А правда ли истина верна? И что насчёт الموت, этой многоликой, имевшей собственное имя в каждом языке мира? Утешала ли она старика, улыбалась ли искренне? Или действительно встретились они как старые друзья, и им то уж точно есть о чём поговорить друг с другом..?

Единственное, в чём я уверен, так это в том, что этого старика вы можете встретить в своей жизни. Когда такое случится, вы посмотри́те в его глаза с любовью и сожалением… А после швырните, да посильнее, в него камень, да помассивней, да поразмашистей, в то самое зеркало, где увидите отражение своего собственного старика!

Истина — это не всегда то, что можно пережить, а для счастья она и вовсе лишний осколок, лишний груз, лишняя отрезок, лишняя линия во всех отношениях. Счастье в незнании. Искупление в том же параметре, падре», — подумал Янис, остановившись напротив деда.

Дед был абсолютно обычным, даже чрезмерно типичным. Будто вырезанный из газеты, из тех самых статей, где журналисты поднимают вопросы о маленькой пенсии. Лишь огромный несуразный рюкзак за спиной, да два мешочка, как пакетика чая, под особенно несчастными глазами, выделяли его на фоне других. Его догорающий энергетический импульс медленно и тускло мигал где-то в глубине сжатой грудной клетки, и каждый раз, когда он гас, казалось, больше не загорится.

Сняв перчатку, Янис положил свою ладонь на протянутую ладонь деда. Как только они соприкоснулись, дед с удивлением и лёгким оцепенением посмотрел в глаза Янису. Те блестели завораживающим огоньком. Дедуля заприметил в них млечный путь, а Янис окунулся в Чёрную Дыру. Контакт состоялся. Великое прожитое стариком душевное путешествие открывалось Янису.

Глаза Яниса закатились, тогда дед не в силах противостоять закатил свои — синхронизация. Потом веки Яниса опустились, и веки старика ответили тем же…

•–• — ••• — • — •—•• •• — • — ••• — • — •—•—• — — • • — ••• — •—• — • — — • ••• • — — • — • — • — • — — • — •—• •• — • • — — •• — • — •• — • •–• • •—• ••• — — • • — ••• — •— loading — ••• •• — — •• — •• — — • • — — • •• — • — — • •—•• — •• — — • — • — •• •—•• •• — — ••• — — •• — • • — — • •—•• — •• — — • — • — •—•—• — — ••• •—•• • — — • — — •• • — •—• •• — •• •—•• •• — — ••• •—•• •• — • — • — •••

Самый Средний Человек

Я включал луне «Лунную» сонату Бетховена и клянусь, я слышал, как её кратеры рыдают (4.4)

На краю вокзальной платформы стоял среднего роста и телосложения человек, икал. В руках он крепко-накрепко держал листок. Его взгляд метался с листка на вокзальные часы, с часов на все стороны света и возвращался в листок. Скользящим взглядом незаинтересованного прохожего, которым люди так часто сопровождают незнакомцев в автобусе, можно было заприметить, что человек ждёт нечто. Многие не признают в этом ничего существенного, ведь разумно предположить, что на вокзальной платформе люди всегда ждут поезда или человека. Но не всё так просто. Человек не ждал что-то похожее НА ПОЕЗД и не ждал кого-то похожего НА ЧЕЛОВЕКА. Он ждал именно НЕЧТО. И это читалось сразу. Все его движения кричали о том, что он ждёт, но сам не знает чего. Полный отчаяния и страха взгляд, потные блестящие ладони, нервное перешагивание с ноги на ногу и громкое проглатывание слюны. Даже природа, всегда полная намёков и предупреждений, на этот раз будто отстранилась, обделив его потоками ветра, скользящими вдоль платформы. Этого человека звали Юрий. Сейчас уже трудно сказать, как его зовут и зовут ли вообще.

Всё началось 11 июня 2011 года, примерно в полдень. Юрию пришло письмо с весьма оскорбительным содержанием для одной половины человечества и весьма хвалебным — для другой. В письме на белоснежном листе, красивым нежным почерком, точно письмо было написано рукой влюблённой, значилось следующее:

«Юрий! Мы вас поздравляем! Вы победили в номинации „„Самый средний человек человечества““. Просим вас отправить письмо с ответом на обратный адрес. Без вашего ответа номинация недействительна».

Юрий не знал, как отнестись к этому письму и решил, что это шутка. Добрая или злая, зачем ему разбираться в таких мелочах? А может и вовсе ошибка? Ошибочная шутка — идеально.

Вечером того же дня пришло ещё одно письмо. В тексте которого звучали немного иные слова, но всё тот же почерк ликовал: «Юрий, вы выиграли по всем показателям. Это не шутка. Вас ждёт приз! Свяжитесь с нами как можно скорее. Можете написать сообщение на соответствующий почтовый адрес или мэйл, который указан ниже».

Юрий, конечно же, не написал. Он подумал, что, скорее всего, это взломщики паролей от мэйла, которые испытывают новые технологии и если им написать, они узнают твой мэйл. А может, узнают абсолютно все данные? Ведь новые технологии создаются каждый день и их надо на ком-то проверять. Развод, по-любому. Точно не понимал, какой и на что, но уже был уверен.

Вот такие мысли приходят человеку, испытывающему самые глубинные чувства созревающей неопределённости, но ещё не осознавшему этого. Или просто от нечего делать. На самом деле, он придумал это забавы ради. Ради чего же ещё?

13 июня 2011 года пришло ещё письмо. Почерк в нём был более порывистый, словно человек, писавший его, торопился: «Юрий, видимо у вас неполадки с пониманием происходящего. Мы знаем, что вы получили письмо, а ещё вы выиграли приз в форме путёвки, которой вы должны воспользоваться. Номинация недействительна, пока не подарен приз. Пожалуйста, как можно скорее свяжитесь с нами по телефону, который написан ниже. Или по почте. Деньги на ваш мобильный аппарат мы положили и оплатили ваш интернет на месяц вперёд. С Уважением и трепетом, БХ.»

А это уже совсем странно, не правда ли? Кто будет так настойчиво шутить? И почему этот человек только в третьем письме указал свои инициалы? Или отправитель знал, что первые два Юрий проигнорирует? Юрий проверил баланс на телефоне, после чего шутка перестала быть обычной. На телефон положили тысячу рублей. Кто так шутит? Кому не жалко таких денег? Позже оказалось, что и интернет оплачен на полгода вперёд. Не на месяц, а на полгода.

Из всего этого Юрий быстро сделал вывод: писавший письмо — просто идиот. Больной человек, которому лучше не отвечать, а деньги считать подарком судьбы за примерное поведение. Или гримасой кармы? Ведь какова была вероятность, что идиот напишет ему? Ответ только раззадорит идиота, и тот точно не отстанет. Проблема решена, Юрий придумал человеческое оправдание для этой ситуации, она стала не загадочным феноменом, а самой глупой шуткой на свете. Он даже расшифровал, как всегда, забавы ради, инициалы: «Бестолочь Холерная».

Почему у Юрия не возникло вопроса, откуда «Бестолочь Холерная» знает его имя? Видимо этот пункт был единственным, который не поддавался рациональному объяснению, был лишней деталью. Юрий часто выкидывал лишние детали, которые оставались после разборки и сборке бытовых приборов, правда, они были совсем не лишними. Впрочем, Юрий был не из тех людей, кто учится на собственных ошибках. Поэтому тосты в его тостере пригорали; стиральная машинка отказывалась сушить и иногда заливала водой коридор; пульт работал только наполовину; картина из мозаики таила в себе пробелы, а Lada не была в ладах с собой и заводилась с десятой попытки после танца с бубном.

Прошёл месяц. Юрий уже рассказывал эту историю с письмами знакомым, как анекдот, над которым он всегда смеялся больше, чем другие, вечно повторяя последние, «ключевые» фразы по нескольку раз. Он рассказывал так почти все шутки, поэтому умудрялся сделать несмешным даже смешное.

Шутки шутками, но в один момент, в его шутке стало гораздо больше правды, чем шутки, и его рассказ перестал вызывать у него улыбку. Вселенское чувство юмора не смогло терпеть более и отомстило Юрию. Началось что-то невообразимое. Это случилось слишком быстро, в одночасье. Просто однажды он вернулся домой и… Попал не туда.

Ох, если бы всё было так банально, и он взаправду просто попал бы не туда, но нет, всё было куда серьёзней!!!

Почтовый ящик был доверху завален письмами, а через еле ощутимое мгновение шока зазвучал мобильный телефон. Зазвучав раз — он теперь никогда не замолкнет от бесконечного потока SMS-сообщений, а домашний телефон от звонков, в которых на автоответчике повторялось одно и то же сообщение. Сообщения также приходили на мэйл и странички социальных сетей, где Юрий был зарегистрирован.

Сообщение теперь было коротким, но чётким и ясным: «Свяжитесь. С нами. Срочно. Юрий. Иначе. Быть. Беде. БХ.» Что оставалось Юрию?!

Скорее всего, вы бы сейчас, дай вам волю, вбежали, вытянув правую руку вперёд и закричали: «БЕЗ ПАНИКИ!». Но волю вам не дам, поэтому продолжайте быть читателями.

Наверное, Юрий бы связался с этими идиотами, но после такого ярого желания с их стороны, настроение иметь с ними дело пропало. Появился страх, а страх — дело неразумное и глупое. Особенно у людей, которые прежде с ним толком и дел не имели.

После того, как Юрий отключил всю технику, удалил все страницы и заперся у себя дома, ведь ему казалось, что его преследуют, он постиг «нирвану» паранойи. Эдакий дзен наизнанку. Он и раньше был подвержен этому недугу, но кормил его только внутренними опасениями, так сказать, фантомным мясом, от которого зверю было ни тепло, ни холодно. Теперь же, когда кормить его стали извне живыми жирными кусками плоти, зверь вышел из-под контроля. Он обрёл реалистичную форму, стал расти, погружая разум Юрия всё глубже и глубже в дебри джунглей его заблуждений. Как оказалось, он впервые ощутил серьёзный необъяснимый страх перед тем, чего он не в силах был объяснить. Он был заворожён и пленён этим недугом. О сколько мыслей, сколько версий и каждая новая, как виток, как продолжение предыдущей была хуже и хуже.

Тощие единицы сменились на толстые нолики. Юрий неделю трясся как забытый мокрый щеночек на автобусной остановке. Он боялся выйти из дома, выглянуть в окно и даже в туалет ходил редко, обязательно прихватив в руки более или менее крупную палку от швабры. Думал вооружиться ножами, но вовремя спохватился и вспомнил о своей неуклюжести. Он и так периодически умудрялся стукнуть себя палкой по голове или коленной чашечке…

Пожалуй, он бы просидел так ещё несколько недель, а то и больше. Возможно, его волосяной покров покрылся бы седым инеем в самых неловких местах, ведь Юрий был трусом. В глубине себя он понимал, что бояться нечего, но страх почему-то не отпускал его. Быть может, ему нравился страх? Но даже у тех, кто полюбил страх — есть последняя капля, которая появилась следом за признанием в симпатии к страху.

В полночь эта капля упала вместе со стрелкой на часах и заставила его двигаться, а не окоченеть от страха. Кто-то позвонил в дверь. Ещё звонок. Ещё. В дверь начали беспрерывно названивать и это было не-вы-но-си-мо. Для ушей и нервов. В его состоянии почти критично. Каждый звон воспринимался нервным тиком всего тела. Сердце будто замирало после каждого звука. Тогда Юрий действительно пожалел о том, что приобрёл звонок, по звуку похожий на колокол. По чью душу колокол…?

Через восемь с половиной минут в дверь стали тарабанить, тут-то Юрий и задумался о самоубийстве, да так серьёзно, как никто из ныне живых не задумывался, потому как после такого сильного и уверенного «задумывания» — умирали. Интересно, почему он не задумался о том, чтобы вызвать правоохранительные органы? Но, как говорилось выше, страх дело неразумное и глупое. Особенно перед необъяснимым. А почему? Страх вообще-то женского рода. Но он настолько боится это признать, что стал изображать из себя мужской. Это долгая история, где главным страхом Страха выступают феминистки и связано это с учёным в рубашке… Но это совсем другая история. Так что признаем кратко — страх неразумен и глуп без разбора причин.

Причин… Наверное, из-за них Юрий испугался так сильно, как никогда. Именно из-за отсутствия причин и отговорок.

Руководствуясь страхом, чей девиз обычно «Да пошло всё на ху…», всё было решено и приготовлено. Жизнь стала походить на решето. Юрий включил мобильный, чтобы отправить хотя бы кому-то последнее прижизненное сообщение с безумным содержанием того, что происходит. Он решил, пусть подумают, что он свихнулся, чем просто никак. Пусть считают, что умер он от неисправности мозгов, чем от лени или тоски.

Конечно, нет ничего в мире позорней, чем совершить самоубийство из-за страха, но ведь если человек не дружит с головой, то даже это думается прекрасным выходом. Да, звучит бессмысленно. Ведь корень всех страхов — смерть. Что может случиться с Юрием хуже, чем смерть?

Оооо, Юрий и на это придумал логичное оправдание. Пожалуй, здесь раскрывается истинный талант Юрия — придумывать себе оправдания. Дар и изъян. Ваби-саби.

— Х-х-хуже смерти может быть т-т-только мучительная сме-ме-мерть. А хуже мучительной смерт-т-ти, может быть только мучительное существование покалеченным инва-валидом, — говорил своему отражению в воде Юрий, доселе ни разу не заикавшись.

Юрий не был против инвалидов и даже считал их более достойными, чем некоторых полноценных, но знал, что из него бы не вышел достойный инвалид. Более того из него бы вышел самый ужасный инвалид, который портил бы репутацию остальных. Такой своеобразный «пид*рас» среди инвалидов. Это отдельный уникальный тип, точнее даже сообщество, которое встречается во всём, что можно испортить. Назовём их числом Пи. Есть такие числа «Пи» во всех сферах существования, из-за которых портится мнение обо всей группе, к которой этот «Пи» принадлежит. Все эти радикалы, фанаты своего дела и просто скверные люди, которые своё положение возводят в революционные фанфары. От ориентации до религии. Не надо много времени, чтобы каждый нашёл свои примеры злостных «пи».

После Юрий придумал ещё как минимум одну вещь, которая могла быть хуже смерти. Быть свидетелем, если не виновником смерти всех своих любимых. На этом он не закончил. Раз уж Юрий начинал выдумывать причины, то подходил к этому серьёзно и основательно, как ювелир, цепляясь за каждую деталь, отшлифовывая её до блеска, даже если это касалось собственных кошмаров. Но мы не будем перечислять все его выдумки.

«А так, повесился и дело с концом. Лучше виселицы к фразе: „дело с концом“ ничего не подойдёт», — думал он про себя.

У него даже картина в голове образовалось, где он бы изобразил только взлетающие ноги и падающий стул, если бы был художником. Такая, вроде бы с прямым смыслом, но для дополнительного размышления всяким любителям скрытого смысла. Конечно, ради особенного «юмора», он изобразил бы на стуле всяческие знаки, которые не имели бы смысла, но чтобы искусствоведы будущего морочили себе голову и, в конце концов, расшифровали бы как-то по-великому. И здесь мы замечаем ещё один Юрин грех — он любил перебарщивать, поэтому предпочитал есть всё пресное.

Ему так понравилось размышлять обо всём этом, что отправляя последнее сообщение, он даже не заметил тишины, да и сообщение он, кажется, тоже забыл отправить или написать. Звонки в дверь прекратились. В руке же вибрировал телефон. Номер был неизвестен. На собственное удивление Юрий совладал со страхом или попросту смирился. Героизм — своего рода отклонение, иногда — безвыходное положение.

— Ладно уж, хуже не будет, — вслух подумал Юрий и ответил на звонок, стараясь сделать голос более уверенным, — Внимаю, сукин ты сын. Что тебе надобно?! Кто ты, твою ма..?!

— Здравствуйте, Юрий Игнатьевич. Сын Славы — стекольщика из Белоруссии, достаточно вспыльчивого и неуверенного в себе гражданина, и Светланы, вечно стройной бухгалтерши из Алтайского Края, любящей по выходным разложить соседкам таро на будущее. Будущий отец Святослава и Мирослава. Давайте пропустим ваши вопросы, на которые я не смогу дать ответ и оскорбления, которые я всё равно не пойму в силу культурно-эволюционного превосходства, и перейдём сразу к делу. Готовы? Или вам всё же надо выругаться? Рассказать о своих проблемах? А может поговорить со мной о том, что вы сегодня съели на завтрак? — монотонно, почти механически говорил детский голос, ни то мальчика, ни то девочки лет десяти-двенадцати, — Мне наплевать на вашу обыденную систему комплексов, хотя именно из-за них я вам и звоню, ха-хах.

Юрий ответил не сразу. Его переполняла злость от наглости и дерзости говорящего. Сначала он много раз выругался про себя, прежде чем ответить — сунул собственный кулак в рот и, нещадно искусав его, выцедил:

— Ага, сразу к делу. Я просто хочу со всем этим побыстрей покончить, — вздохнул тяжело Юрий. На кулаке красовался довольно глубокий отпечаток зубов. По нему было заметно, что прикус его изрядно страдал дистопией.

— I’m so sorry about this, но вы не оставили нам выбора. Поймите нас, мы просто выполняем свою работу, как и каждый в этом мире. Теперь, когда вы готовы слушать, хочу извиниться за то, что мы прервали вас в момент вашего высвобождения. Но я хочу предложить вам нечто другое, а с этим вы сможете закончить и опосля. Готовы выслушать нас сейчас? Обождёте с катапультированием?

— Да, да, да, да, да, да. СЛУ-ША-Ю, — с особенным нетерпением и раздражением выделил он последнее слово.

— Вот так бы сразу, а то как… О'кей. Я выскажу свой короткий спич, это, разумеется, чисто формальность, но нас без этого штрафуют. Сами понимаете — работа, система. Кхм, кхм. Так вот. Вам представился редчайший шанс заглянуть за кулисы. Люди думают, что они свободны, как кошки. И мало кто из них понимает, что сидит на цепи как пёс. Даже те, кто это понимает, думают, что сидят на цепи только из-за того, что кто-то боится его потерять, на самом деле, все боятся, что он сбежит. Вы же получили приз, и вам придётся им воспользоваться. Преимущество его в том, что вы не только осознаете вашу цепь и оковы, но и получите ключи от них. Вы станете свободным от любых человеческих проблем, вам больше не надо будет испытывать негативных эмоции и чувств, в этом не будет нужды. Вы вообще лишитесь любых нужд, разумеется, без собственного желания иметь оные. Вы будете первым человеком в мире, который увидит всё иначе. Таким, какое оно есть на самом деле. Множество поколений после вас не сможет даже представить и пятую часть от увиденного вами! Поверьте мне, это безопасно. Мы желаем вам только добра. Вы сможете испытать на своём опыте чувство, которое испытывает первооткрыватель. Познакомитесь с самим создателем, точнее с креатив-группой, владельцами Земли и человечества. Помните, как в детстве? Вы же мечтали стать первооткрывателем? О нет, при всём уважении к вашему детскому воображению, а мы-то помним, какой вы представили шаттл в коробке из-под холодильника, это вам и не снилось. Мы хотим предоставить вам ЭТО. Если вас заинтересовало ЭТО преимущество — просто кивните. Вы можете продолжить попытки покончить с собой и окунуться в неизвестные покровы тьмы или всё же согласиться на приключение всей жизни, не жертвуя при этом жизнью, а смерть отложить на потом. Ко всему прочему, что бы вы сейчас с собой не сделали, вы пока далеки от конца, так что вы выживете, но вам придётся мириться со стыдом. Вселенная надеется на вас. Но знайте, если вы кивнёте — назад пути не будет. Вам придётся выполнять всё, что потребуется в будущем.

Нависло молчание. Спикер закончил вещать, но Юрий видно ожидал продолжения. Тишину наполнил ритмичный тик-так часов. Странно, откуда этот раздражающих звук часов, ведь Юрий не переносил его и избавлял пространство, в котором ему намечалось быть дольше получаса от источника напрочь. Наконец, Юрий начал.

— Бред какой-то… А что если я не кивну?

— Вы поймите, это принудительная премия. Так что все ваши рассуждения насчёт того, что может быть хуже смерти, покажутся вам самым сладким сахаром для диабетика. Вы познаете такие глубины своих рассуждений, о которых сами никогда не догадывались. Да-да. Ещё хуже. Намнооооого хуже.

Голос замолк. Юрий, переварив информацию, понял, что они ждут. Он медленно кивнул, и его шея предательски хрустнула. Не то, чтобы он верил, но в данный момент всё потеряло смысл. Юрий лишь на миг вспомнил, на чём остановился в своих размышлениях о смерти и тут же без колебаний решился. Решился уже тогда, когда кивок был исполнен. Он впервые пожалел, что так далеко зашёл в своих размышлениях, и мысленно поклялся себе больше не замахиваться в голове так далеко. Пускай даже на гипотетические темы.

— Замечательно! Через 442 дня ждите письмо и следуйте его инструкциям.

Способность удивляться при таком количестве удивлений притупляется. Наверное, поэтому после разговора Юрий вылез из ванны, мокрый упал на кровать, и, не расстилая её, уснул. Ему было плевать, да так, по-настоящему, по-взрослому, взахлёб. На всё плевать. В такой момент, если бы они сказали отрезать правое ухо, он без раздумий отрезал бы его, даже может и левое, главное, чтобы от него отвалили. К тому же это звучало, как чудо. Словно он избранный. Хреново избранный для хренового чуда, которого не просил. Он просто хотел обычной жизни, стабильности, серости и постоянства. Без перепадов, скачков, перемен…

Наутро никаких следов того, что ему кто-то писал или звонил, не осталось. Это был сон. Просто глупый сон. Сон же? Сон, так ведь?

Человеком Юрий был простым, поэтому быстро забыл всё это, как хороший сон. Юрий считал, что хорошие сны забываются быстрее, чем плохие. Плохие остаются, оседая на дне души. Ещё долгим эхом отдаются в подсознании. Он решил не размышлять на эту тему, после этого сна он вообще стал намного меньше углубляться в свои раздумья.

Так жизнь его пришла в норму, приобрела приятный ему оттенок серой стабильности из болотисто-желейной массы. Работа, дом, работа, дом, по выходным любимые передачи: «Ремонт по-честному», «Квартирный вопрос», «Уральские пельмени», «След» и «Новости» — идеально, так как надо в самый скучный, но спокойный раз. Пожалуй, рождаются люди, которые не могут толком и с ума сойти — до такой степени у них скучная жизнь и она им по нраву.

Чуть больше года спустя сон повторился. И вот теперь, Юрий, как обещал, растерянный стоял у платформы, в надежде на то, что это продолжение глупого сна и держал письмо со странным текстом, — которое пришло по факсу. Он в который раз вчитывался в каждое слово, пытаясь понять смысл послания, но ничего не понимал. А есть ли он, этот смысл или легче сброситься с мыса бессмысленности?

«Поздравляем!!! На всепланетном собрании „„Бог уснул за штурвалом““ вы выиграли в номинации „„Самый средний человек человечества““, а значит, выиграли путёвку в Ч. Д. В день получения письма ждите змея на Павелецком вокзале у любой платформы. Змей прибудет и заберёт вас в бесконечность. Он уведёт вас туда, где заканчиваются вопросы и начинаются ответы. Ждите своего времени. Оно наступит, когда вы осознаете свою номинацию и ощутите дисбаланс. Jdfsdkdsdf dj24ь оаf; aж 39952ksfooщ, с уважением, ваша Б.Х.:**»

— Глупый-глупый, чёртов сон с нелепым, дурацким текстом, — ворчал, подрагивая Юрий, хотя на языке болтались совсем иные, более злобные и похабные словечки. В силу своего воспитания, он даже сейчас не мог позволить себе сквернословить. На самом деле, он ещё и начал обдумывать текст, как сразу же перестал задумываться об оном: его отправителе и о том, что там дальше по сюжету. Камо грядеши, чёрт побери? Юрий уже не придумывал причин, «напридумывался», блин. А находить оправдания ему было лениво. Зачем пустые оправдания без причин? Раньше в них было больше смысла, пока они помогали жить, но ныне…

Теперь же он волновался именно по тому поводу, что осознавал своё пребывание во сне, и как бы абсурдно это не звучало, от этого всё меньше верил в то, что это всё же сон. Но если это не реальность и не сон, то, что? Может действие каких-то наркотиков? Хотя каких? Он уже давно ими не баловался, даже не пил спиртного около двух лет. Бокал вина или пива в конце недели да пара рюмок горячительного в праздник разве в счёт? Хотя сколько этих праздников… В России-то? Может, всё же розыгрыш? Нет, точно не розыгрыш. А может он умер? Но на смерть всё это не похоже… Хотя откуда ему было знать, на что похожа смерть? Да и с каких пор смерть отговаривает тебя от смерти? Тогда оставалось одно: он сходил с ума. Натурально. Без шуток и химии. И от этой мысли его бросало в дрожь.

Как же так? С чего всё началось?

— ВЫ ЗАМЕЧАЛИ, ЧТО МЫ СОМНЕВАЕМСЯ В РЕАЛЬНОСТИ ПРОИСХОДЯЩЕГО ЧАЩЕ ПРИ БОДРСТВОВАНИИ, НЕЖЕЛИ ВО СНАХ? — задал он вдруг вопрос воображаемым читателям, наблюдателям его жизни. Но они не отвечали.

Вынырнув из ямы безумия, которая его поглощала, он решил насладиться всем этим процессом, ведь если это плод его воображения, то ничего страшного не произойдёт. Возможно, это его последняя возможность, ведь если он не вернётся в нормальное состояние, то гнить ему в психушке, если он уже не там. Поэтому надо по полной выжимать все возможности из нынешней ситуации, сложившегося в оригами лебедя-обстоятельства. Это же его фантазия! Пускай и кошмар. Но любая бесконтрольная фантазия становится кошмаром.

Он снова прочёл текст, уже вникая в смысл и пытаясь разобраться в том, что придумало его сознание. Головоломка покруче любого детектива. Символизм снов частенько обретает не самый очевидный контур, особенно для личинки не развившей определённый контур мозга. И начать разбор он решил с того, что больше всего зацепило его в первом же письме, а именно с номинации: «Самому среднему человеку…»

А ведь он и вправду мог бы быть самым средним человеком человечества. Во-первых — он средних лет. Во-вторых — среднего достатка.

Он не красавец, и ему не дано понять, когда за ним ручейком плыли девушки. Он не урод, его не обзывали, и ему не приходилось стесняться своей внешности. Да, он не был горд за себя, но ему и не было стыдно. Обычный.

Он неглупый — понимает обычные жизненные вещи, которые необходимы для полноценной жизни и даже больше, однако, он и не умён — ему не дано понять сложные термины, формулы и закономерности. Типичный.

По сути своей он даже не добрый и не злой. Лояльный.

Даже по росту, весу и растительности на теле. Умеренный.

Поведение, повадки, привычки, характер. Стандартный.

По всем признакам среднестатистический. Во всю свою жизнь он не мог однозначно сказать, хороша она была или ужасна, ведь в ней были и светлые моменты и тёмные, но в большинстве своём всё было сбалансировано и ровно. Не прыгал выше последнего этажа в девятиэтажке и не опускался ниже первого, хотя по молодости заглядывал в подвал и мечтал о чердаке. Как и все.

Не имел ни врагов и ни друзей, никому не завидовал и никто не завидовал ему. Он не видел чему, как и другие. Если посмотреть на него, он и вправду был идеалом для этой номинации. Более сбалансированного и среднего человека он не знал. Как и самый обычный гражданин, предпочитал больше размышлять, философствовать, нежели действовать. Хотя раньше он этого и не замечал, его всё устраивало, всё шло своим чередом, но теперь от этих мыслей ему стало плохо. Очень плохо от осознания того, сколько всего он не пережил. А после ему стало хорошо. Очень хорошо от осознания того, сколько всего он не перенёс. И снова плохо, и снова хорошо. Таких частых внутренних приливов и отливов он никогда не ощущал. В нём бушевало море из человеческих выделений. Буря в гранёном стакане. В нём молчал штиль из энергии космоса.

— Качели, — найдя подходящее слово для данного процесса, произнёс вслух Юрий и тут же вспомнил, как в детстве он обожал кататься на них. Бывало, что-то случится — сразу уходил качаться, и большего удовольствия ему не было. Правда, с возрастом он утерял это чувство, позабыл этот кайф. Да и качели теперь не те.

Он не знал, зачем и кому говорит это вслух, просто иногда чувствовал необходимость произнести что-либо. Видимо внутренняя потребность выговориться, быть услышанным. Может поэтому он часто читал надписи на стенах или на рекламных щитах вслух? Необязательно же самому среднему человеку быть без странностей? Тогда он вспомнил отрывок из своего дневника, который ещё в юном возрасте забросил:

«Они считали меня избранным, пророком, мудрейшим человеком, и в целом, цепляющей и умиротворяющей личностью, а я всего лишь читал вслух попавшиеся на глаза вывески и этикетки, когда отвечал на их вопросы».

Вспомнил и улыбнулся. А после расстроился. Чуть не заплакал от горя, чуть не прослезился от счастья.

— Как, кстати, называются странности, которыми обладают многие? Например, грызть ногти или нажимать на кнопку лифта, когда на неё уже нажали? Обычности? А странности для большинства? Например, петь в душе? Типичности? Следует ли из этого тот самый факт, что я идеальная комбинация из этих поведенческих норм? Насколько это хорошо или плохо, что я самый усреднённый показатель целого вида? Насколько это ответственно?

Его голову закружила вьюга вопросов. Голова была охвачена ветром, а тело — морем. Это ощущение было похоже на потерю равновесия, его тело всё пошатнулось, голова закружилась, и он еле-еле удержался на ногах. В голове вдруг затанцевала странная мысль, затмевая другие:

«Шагая по небу-пустыне широкими-маленькими шагами с пустыми-полными глазницами-глазами. Утопая в облаках-песках. Руками, пытаясь поймать молнии-змеи, так похожие на пальцы-ветки. Ловил только птиц-ящериц. И падал вверх, летел вниз. К солнцу-земле. Зависая в полуметре над метровыми мёртвыми деревьями-звёздами, касаясь верхушек-корней и задыхаясь-дыша ты задумался…

Задумался, о том, что чай-то был непростой.

Без сахара. Лимона. Молока. Женщины. Тепла».

Одиночество, вооо! Вот, пожалуй, самый усреднённый показатель человечества. И есть Одиночки, а есть одинокие — остальное невнятная прослойка между двумя буквами О.

_{(ей богу, какой-то вечно удивляющийся смайлик выходит )>>} О___о

Именно в тот момент он смирился со своей участью. Тогда к платформе и прибыл поезд. Или не поезд. Это было нечто, похожее на огромного змея. Всё пятнистое, без окон и дверей, а вместо кабины водителя — морда с огромными янтарными глазами.

— И вправду змей, — удивлённо усмехнулся своей наблюдательности Юрий и вошёл в открывшуюся в теле этого существа складку. Почему-то он совершенно не боялся, хотя мало кто так же спокойно вошёл бы в нечто похожее.

Внутри всё было не так страшно, как снаружи. Внутри его ждал длинный сплошной коридор, как поезд «Москва», усыпанный чем-то вроде разноцветного переливающегося конфетти, а по левому и правому краю жёсткие, как в метро, сиденья, которые меняли цвета каждые несколько минут. Юрий сел на ближайшее, и оно оказалось самым мягким сиденьем в мире. Мягче даже того случая, когда он случайно сел на пушистого урчащего кота. Да и сиденья, ко всему прочему, не были против такой наглости, в отличие от кота.

Юрий был близок в своих ассоциациях-ощущениях, эти сиденья оказались внутренней стороной змеи — пульсирующей, тёплой и приятной на ощупь. После, потолок в чудо-коридоре стал прозрачным и Юрий увидел планеты, кометы, звёзды… Он был в космосе: летел от маленького, будто игрушечного шарика Земли, наполненного шестью миллиардами проблем, к Чёрной Дыре. А запах был детства: такой приятный и родной, но трудно определяемый. Такой запах иногда можно было уловить на улице на короткий момент, вспомнив радостные секунды детства, но удержать — никогда. Приходилось бежать за ним в неизвестность, хватая незнакомцев и незнакомок за плечи. Но разве догонишь запах? А здесь он был постоянным. Здесь тебе не приходилось в панике искать источник этого запаха и бежать за ним, чтобы хоть на секунду продлить своё пребывание в прошлом. Не в воспоминании, а в ощущении.

— — — NадеюSь, vаше путеshествие будeт комfортабельnым, — — произнесло существо непонятного пола, которое возникло около Юрия.

Существо каждый раз меняло голос и облик. Юрий быстро понял, что от его желания зависит то, как оно выглядит. Вот оно превратилось в маленького ребёнка, затем в шикарную, шоколадного оттенка цвета латиночку-порноактрису, после — в него самого, чуть позже — в его отца стекольщика, с вечным румянцем на щеках. И так до бесконечности. От существующих существ до плода его фантазий. Существо, словно пластилин, который не надо было трогать руками, просто загадывать форму и всё. Это было забавно: ты мог быть моментальным скульптором, даже если не умел лепить, мог почувствовать себя пластическим хирургом, хотя никогда не учился на него. Стоило просто представить! Оказывается, в своих головах мы все уже давно великие творцы. Только реальность наших рук и физических умений является барьером…

Единственное, что было ему не подвластно поменять в этом существе, так это ярко-голубую надпись на груди «Black Hole», которая просвечивалась сквозь любую выдуманную им одежду и на любой созданной им форме.

— — — Kак виdите-с, кое-chто мbI не в силах Izменить, — — словно прочитав вопрос Юрия, ответило существо.

Конец ли это? А существует ли конец этой истории? Возможно, если было начало. Но Юрий однозначно не хотел просыпаться — если это был сон, и не хотел приходить в себя — если это была кома. Побывав во чреве тьмы, он там так и остался, промок насквозь, проникся сквозь.

Тьма всему голова, тьма была в начале, тьма была в конце, она сверху, она снизу, слева, справа, вокруг темнота, просто мы научились в ней что-то видеть. Всё состоит из разных форм пустоты, точнее тёмных пустот. Случайное стечение обстоятельств, которое стремится к самоликвидации, жестокое равнодушие и жалкая ненависть.

Всё — ничего, Всё — ничто, Всё остальное плотная тьма, которая заполняет тебя с двух сторон, а ты лишь оболочка, сосуд, почти как секс-игрушка. Презерватив для пустоты.

∞

Янис открыл глаза, дедушка тоже. Дед улыбался. Впервые за долгое время Его осенило — он освещён счастьем! И это было всегда, и это будет всегда.

Только без «было» и без «будет» — это необходимое уточнение.

Его тусклая лампочка разлетелась в ярчайший свет, который никто не включал, который просто был здесь изначально, и который никогда не погаснет. Этот Свет, постоянен всегда, потому что Свет создал «Всегда». Бесконечен. Дедушка всегда им светился!

Светом, который не погаснет в будущем и не возникнет в прошлом. Светом, создавшем время. Светом, объясняющим Всё, раскрывающим Все смыслы, замыслы, миссию, дар и желание любить.

Счастлив по-настоящему, полностью, насквозь, весь и навечно. Счастлив насквозь. В значении счастья, которое «щассвет»>> «сейчасцветье»>> «цветёт в настоящий момент», а не отцвела или только собирается.

Это было похоже на неподдельное переживание самого главного момента в жизни. Не воспоминание и прокрутка оного, а настоящее пережитие — это необходимое уточнение.

То есть то самое счастье, которое никто никогда не испытывал. Никто не может пережить, как бы ни желал, или прожить, потому что живёт этим постоянно.

Янис улыбнулся в ответ и начал спускаться в переход. Это всё, что он мог сделать или всё, что хотел. С каждым его шагом дед начинал выцветать, как старая фотография. В конце концов, старичок стал лишь чёрно-белым изображением. Дед зарыдал с такой болью, с какой мог бы плакать человек, потерявший во второй раз самое ценное создание спустя пару секунд после его воскрешения. Янис впервые видел человека, которому был дан шанс оплакать самого себя при жизни.

Старика обманули, «сrаные зелёные человечки» ни черта не знали! От их предела знаний он лишь отдалился от истины, больше запутался. Даже те внеземные существа способны заблуждаться, и заблудились они намного сильнее. Знали бы они на сколько же незримо дальше они отдалились от истинного источника света-энергии, устремившись лишь за его бликом в далёких потёмках космоса. Этот свет, не имеющий источника, единственное, истинное знание. Обидно было не то, что заставили участвовать в глупой в лотереи без покупки билетика, а то, что выигрыш в ней был хуже смерти, как бы ей не запугивали. Вот что на самом деле хуже начала, процесса и конца любой боли — осознание, на сколько шагов ты ушёл дальше в мучительные дебри от понимания отсутствия боли. Сколько лишней боли ты испытал, веря, что это необходимое испытание, а не попросту неверный путь. Надо бы кое-кому в морду дать за такую мораль, да только морды там нет!

Насильно подарив что-то, казалось важное, они без доли сомнения отнимают самим этим ложным, односторонним знанием смысл дальнейшего существования. Как если бы тебя научили дышать в темноте, питаться ей и ничего не объяснив выкинули за борт человеческих стремлений, достижений. Утопили. А про воду больше ничего не известно, и в воде ничего нет, ты находишься в ней, захлёбываешься, потом, когда ты догадываешься, что пытка никак не заканчивается и ты не умираешь, ты понимаешь, что вода — это тьма, она ничем не отличается от темноты, быть может лишь плотнее к твоей внутренней пустоте прилегает. И ты начинаешь дышать. И питаться. Во тьме только и умеешь — как дышать тьмой, жить ей, быть ей.

Ты — единственная реликвия, что сохранилась от Атлантиды, ты книга, ты причина по которой она никогда не всплывёт и каждый обнаруживший её — останется на дне. Так же, как у книги от сырости и времени выцветают буквы на страницах, выцветали и волосы на голове старика, и душа, и сердце, и последнее, самое ценное — воспоминания. Ведь старик всё забыл, смутные воспоминания казались сном, он чувствовал, что забыл что-то важное, что пытался вспомнить много лет. Он забыл, но сила знаний хранилось, пускай прочитать почти не представляло возможности, но проклятие, запечатанное в этой буквенной форме силу свою не утратило. Обидно было не помнить, как ты стал стариком. Но теперь, когда воспоминания снова вспыхнули, когда он вновь их пережил и потерял, старик жалел о том, что вспомнил. Ему было легче считать себя больным Альцгеймером или амнезией. Ведь тогда он мог сам заполнить пробелы, а теперь только парабеллум… После увиденной тьмы он не выдержал и впал в слабоумие, точнее запер себя там, не помнил зачем, но помнил, что почему-то это необходимо. Был ли он благодарен встрече с Янисом? Как если бы встретил себя молодого, который бы пришёл с тобой попрощаться. Но кажется его зовут так же… Или нет, Анис возможно. Не вспомнить.

Люди совсем не знают, чего хотят. Вот только кто сказал, что джины лучше? Оттого, что у них база данных больше? А разве в базе неверных данных может быть польза? Возможно, джины заблуждаются сильнее, ведь знания у них в основном из опыта худших, а значит они либо знают, либо не хотят, но в любом случае будет хуже. Не спрашивайте джинов никогда об их желаниях — перестанете вообще что-либо желать.

Порой, люди не в силах пережить счастливые моменты прошедшей жизни заново. Особенно, когда на самом деле давно мертвы и бродят трупами. Просто их суть не выдерживает второго шанса, эта оболочка — разум и организм человека достаточно ограничены для счастливых моментов и реваншей. Достаточно ограничены для счастливых, но весьма просторны для несчастных. Наверное, поэтому самые счастливые люди живут меньше остальных. По этой причине Янис предпочитал забывать. Ничего страшного, через несколько шагов Янис забудет деда и образ змеи-паровоза, лампочка же позади Яниса с треском лопнет, но не в его правилах оглядываться.

Помимо счастья, у людей смертельная непереносимость истины.

В защиту своей памяти скажу: «Не помню»!