Симфония времени и медные трубы

Юрий Юренев, 2023

Юрий Петрович Юренев (Княжинский) (1907–1976)Дирижёр, композитор. Во время Великой Отечественной войны воевал в составе 100-й стрелковой дивизии, будучи руководителем и дирижёром военного духового оркестра. Юрий Петрович вёл военные дневники, на основе которых написал книгу о приключениях своего оркестра на фронте. В документальном романе описаны события с 21 июня 1941 года по февраль 1943-го. Юрий Петрович подробно описывает в своих дневниках бытовые коллизии военного времени, забавные и даже чудесные истории музыкантов, людей гражданского свойства, оказавшихся в сложной военной обстановке. Простым и чётким языком автор передаёт настроение того времени, характеры своих товарищей и невероятные повороты судьбы."Роман «Симфония времени и медные трубы» – это документальное свидетельство от очевидца событий и первое литературно – художественное произведение о героическом подвиге музыкантов на фронтах Великой Отечественной войны."

Глава 13

Занятия оркестра были в полном разгаре, когда вдруг хлопнула входная дверь и вошёл посыльный штаба.

— Товарищ старший лейтенант! — обратился он к Егорову. — Вас вызывает начальник штаба. Немедленно, — и доверительно, по-свойски, добавил: — Там приехал какой-то начальник по вашей части!

Старшина Сибиряков сейчас же вскочил, очень внимательно осмотрел Егорова, всё ли у него в порядке, не сделает ли ему каких-нибудь замечаний приехавший начальник. И сейчас же заявил:

— Уборка, товарищи! Немедленно. Всё до блеска! Пусть посмотрит начальник, как живёт оркестр в лесу. И всем побриться, пуговицы начистить, сапоги до блеска довести…

Не успел Егоров выйти из домика, как там уже закипела работа.

Егоров никогда ещё не встречался с оркестровым начальством. Посещали его концерты в своё время руководящие работники Комитета по делам искусств, работники Главного управления музыкальных учреждений, но впервые в жизни он шёл на встречу к «начальнику по оркестровой части»! Что несла с собой эта встреча, Егоров не знал, но, как это ни странно, был он совершенно спокоен.

В коридоре штаба его встретил Калерин, дежуривший в этот день по части, и шепнул, что приехал инспектор военных оркестров и что ждёт его в кабинете начальника штаба.

Егоров подошёл к кабинету Безродного, постучал в дверь и, услышав «Войдите», открыл дверь и шагнул в кабинет. Приложив руку к шапке, доложил о прибытии.

— Старший лейтенант Егоров по вашему приказанию прибыл!

И, только доложив, увидел, что помимо Безродного в кабинете находится ещё один человек. Человек этот был невысоким, в отлично сшитой шинели, со шпалой в зелёной петлице, он сидел на стуле около окна и внимательно смотрел на Егорова.

— Знакомьтесь, Егоров! К нам приехал инспектор военных оркестров интендант третьего ранга Сенский. Ему поручено ознакомиться с оркестром нашей части и, если надо, помочь ему, — обратился Безродный к Егорову.

Егоров сделал несколько шагов в сторону Сенского, но Сенский опередил его. Он быстро вскочил со своего стула, подбежал к Егорову и не взял его руку, а порывисто, крепко обнял его и быстро заговорил:

— Вот ведь, и не думал никогда, что я тебя встречу! Егоров! Дорогой! Да помнишь ли ты меня? Ну-ка, припомни!..

И Егоров вспомнил! Вот как бывает! Да! В консерватории они были почти в одно время. Сенский учился на оркестровом факультете и считался очень даровитым валторнистом. Он не чужд был и композиторству, но с ещё большим увлечением занимался оркестровкой для духовых оркестров. Он и тогда был такой же, как мячик, упругий, подвижный, всегда весёлый, жизнерадостный. Но был он примерно на два курса старше Егорова, окончил консерваторию, когда Егоров был ещё студентом, и как-то исчез с горизонта. Сенский был хорошим, добрым товарищем, он всегда был готов поделиться всем, что у него было, а самое ценное — он всегда мог подсказать, где можно найти временную работу, чтобы иметь возможность обновить костюм или улучшить питание. Сенского любила вся консерватория, даже, вероятно, и такие строгие профессора, как А.Д. Гольденвейзер и А.Ф. Гедикепо, по своей специальности не имевшие к Сенскому прямого отношения. Знала же Сенского не только вся консерватория, но, кажется, и вся Москва.

Да, это был Дима, Дима Сенский. Егоров с большим удовольствием обнял его. Они крепко, по-мужски, расцеловались. Безродный с удовольствием смотрел на эту сцену. Вероятно, и ему было приятно увидеть свидание старых приятелей в это бурное и суровое время.

— Значит, старые друзья? Это приятно! — сказал он. А затем обратился к Сенскому и сказал:

— Так вы, товарищ инспектор, пройдёте с товарищем Егоровым в его хозяйство? А обед я вам закажу, потом Егоров проводит вас в комнату командира части, в столовой. В 18:00 я буду в штабе, вечером мы увидимся, а там будет видно.

— Да, да… — торопливо ответил Сенский. — Мы пойдём с Егоровым, а потом всё будет ясно. Идём, дружище!

Выйдя из штаба, они направились к оркестровому домику.

По дороге в оркестр Сенский участливо расспрашивал Егорова о том, как он попал в эту часть, почему не обратился своевременно в Инспекцию военных оркестров РККА с тем, чтобы быть назначенным в «стоящую часть», расположенную в большом городе, с большим штатным оркестром, как он построил свои взаимоотношения с командованием части, не обижают ли его представители командования, доволен ли он своим оркестром, и ещё массу вопросов задавал он, вопросов, бесспорно жизненных, но чересчур уж направленных в сторону личного благополучия. Егоров старался отвечать ему подробно, но на вопрос о просьбе дать ему хорошее назначение в Инспекцию военных оркестров ответил кратко:

— Но ведь и здесь оркестр штатный, и здесь кто-то должен быть! В данном случае этим «кто-то» оказался я. И почему Инспекция военных оркестров должна была дать мне лучшее назначение? Кто меня знает в Инспекции, а я Чернецкого знаю только по рассказам да по анекдотам.

В это время они подошли к дому. Навстречу им из дома выбежал старшина Сибиряков и дежурный по оркестру Зуев. Они блистали ярко начищенными пуговицами, сапогами и только что выбритыми щеками.

Зуев, ловко соскочив со ступенек крыльца, стал в положение «смирно» и заорал во всю свою мочь, а голос у него был сильный, хотя и не певческий! С хрипотцой! Затем, подскочив к Сенскому, он таким же фортиссимо отрапортовал:

— Товарищ капитан! Оркестр проводит самоподготовку. Дежурный по оркестру красноармеец Зуев!

— Отлично! Только я не капитан, а интендант третьего ранга…

Зуев отошёл в сторону.

Егоров познакомил Сенского со старшиной и заодно сказал, что лучшего помощника и товарища он в своей жизни не видел. Сенский понимающе улыбнулся. Они вошли в помещение.

Да! Тут уже и Сибиряков, и все музыканты превзошли себя! Помещение блистало чистотой. Порядок был наведён великолепно. А сами музыканты были выбриты, подтянуты, все были в белоснежных подворотничках.

Сенский от удовольствия даже зажмурился!

— Ну, братцы мои, красиво живёте! Порядок у вас — образцовый! Внешний вид — хоть в столицу, на парад, на Красную площадь! Отлично! А вот как инструменты-то ваши себя чувствуют? — И, повернувшись к Егорову, спросил: — Это те самые, геройски добытые?

Тут, к ужасу Егорова, Сенский подошёл к вешалке с инструментами, снял один из альтов, вынул из кармана белоснежный платок и… полез им в раструб… Егоров, гражданский человек, не знал и не подозревал, что именно таким способом проверяется качество чистки «материальной части» в армии и флоте, чистки не только музыкальных инструментов, но и орудий, да, да, артиллерийских орудий, и даже, в своё время, и коней в кавалерии.

Но Сибиряков был спокоен, и весьма хитрая улыбка блуждала на его лице.

Сенский вынул платок из раструба и внимательно начал его рассматривать. Но… платок был девственно чист. На нём не было ни пятнышка. Затем Сенский, как бы мимоходом, между делом, даже разговаривая о чём-то с Сибиряковым, снял трубу, затем баритон, тромбон и тоже, будто бы машинально, по инерции, слазил и в их раструбы платком. Платок продолжал быть чистым.

— Молодцы! — в конце концов сказал он. — Очень хорошо. Инструментарий этот, по совести говоря, конечно, давным-давно надо бы в утиль сдать, выношенный, старый, но… время… время… других пока нет, поработаем на этих! Делать нечего!

— Так точно! — поддакнул Егоров. — Уж и то радость, что эти-то удалось достать!

Потом Сенский поинтересовался списками личного состава, планами, расписаниями и, наконец, дошёл до журнала учёта игр.

— Многовато играете! Очень даже многовато! Балуете, товарищи, людей! Это что же? Рота, какая-то там рота, проводит строевые занятия, а вы оркестр выводите для роты? Это излишний шик! Это, прямо скажу, ненужная роскошь! Прямое излишество! Ну, я понимаю, батальон, да и то ещё надо, чтобы батальонный командир попросил вас, товарищ Егоров, лично. Ваше дело — вся часть. Вышел командир части, вышел и оркестр. А это! Ай, батюшки! И в столовой чуть ли не каждый день. И в клубе. И разводы караулов ежедневно! Да вы что?

— А как же иначе? — недоумённо спросил Егоров. — Эта рота плохо пошла на смотре. Командир части был очень ею недоволен. А люди в ней такие же хорошие, как всюду. Надо бы ей помочь. Вот мы и помогли. Они научились ходить под музыку, научились поднимать ноги, научились поворачиваться, у них осанка появилась! Доброе дело сделали. В столовой играем? Это же удовольствие для людей. Что они здесь видят? Что слышат? Для них и наш оркестр — праздник. Если мы хоть на двадцать минут улучшим настроение человека, и то большое дело. А развод? Знаете, какой у нас огромный караул? Невозможно без оркестра. Их надо обязательно с оркестром на посты проводить! Нет, играем мы в норму и всегда с пользой.

— Как? Старшина? — повернулся он к Сибирякову.

— Играем мы, товарищ интендант, столько, сколько положено! Не по приказу положено, а по человечеству. Для людей, для своих же товарищей. Облегчаем, так сказать, их обязанности. И, опять же, никаких жалоб от музыкантов не поступало. Сознательно играют! Понимают положение.

— Это, конечно, очень хорошо. Это, прямо скажу, отлично! — засоглашался Сенский. — Вот в городских-то гарнизонах — там как раз наоборот норовят! Поменьше бы игр, поменьше бы на воздухе!

— Но там ведь в основном сверхсрочники. У них другое в голове, дом, семья! — вставил Сибиряков.

— Верно, верно! — согласился Сенский. — А теперь, товарищ Егоров, хорошо бы послушать оркестр. Давайте начнём со строевого репертуара. Дайте командиру одеться, и с инструментами выйдем на воздух.

Егоров дал распоряжение Сибирякову, и через несколько мгновений оркестр был уже построен на аллее недалеко от дома.

Строевой подготовкой Сенский остался доволен. После этого он распорядился, чтобы оркестр прошёл с игрой. Оркестр прошёл, исполняя один из маршей.

— Да! Конечно, очень заметно, что нет большого барабана! — заметил Сенский. — Ну, ещё один раз!

Оркестр прошёл ещё раз, с другим маршем. После этого Сенский отошёл от оркестра и обратился к Егорову:

— Ты не будешь в претензии, если я кое в чём поправлю твой оркестр?

— Пожалуйста! Буду только благодарен.

Сенский подошёл поближе к оркестру и начал говорить:

— Вы молодцы! Всё у вас хорошо. И порядок, и работа ваша. Но есть одно, в чём я хочу вам сейчас же помочь! Играете вы хорошо. Смотрите, какие у вас старые заигранные инструменты, ведь это, скажем прямо, лом! Утиль! А звучит стройно, значит, строем вы занимаетесь вплотную. Хорошо звучит аккомпанемент. Очень полные получаются аккорды. Это правильно. Но есть одна беда! Марши вы играете «по-граждански». И это понятно. Ваш дирижёр — настоящий дирижёр, мастер, но не военный и не знает ещё изюминки исполнения строевого марша. А вы, хоть и служили в военных оркестрах, да уж давно это было, и тоже позабыли, в чём тут соль. Давайте-ка сыграем сейчас, ну хоть вот этот марш, и поставим с вами акценты, особенно на концах вольт. И не так, чтобы кто-то один отчеканил все восьмушки и шестнадцатые, но весь оркестр, весь аккорд. И посмотрим, что получится из этого.

Он поднял руку, начал марш и в том месте, где фраза, музыкальная фраза, по всем правилам должна смягчиться, чтобы возникнуть в своём повторении или в начале новой фразы, наоборот, усилил звучность и твёрдо поставил точку на слабой доле такта. Егоров с изумлением слушал и отмечал, что марш играется тот же самый, но приобрёл совсем другой характер, стал твёрже, мужественнее, пожалуй, воинственнее.

А Сенский продолжал:

— Так! Вот так и играйте марши! Но — только марши. Всё остальное играйте так, как и играли. Но в маршах, вольты, только так. И ещё. Всё играть короче. У всех партий. У труб, корнетов, теноров, баритонов, басов, альтов, деревяшек. Все длительности выдерживать вдвое меньше. Конечно, кроме выдержанных нот, половинных, целых. Так. Короче и острее язык. Чеканьте! Ну-ка, давайте попробуем! — И он опять поднял руку.

Оркестр заиграл, и Егоров опять отметил, что этот штрих значительно оживляет марш. И тут уж сам подошёл к Сенскому и попросил его поиграть несколько других маршей. Сенский с удовольствием согласился и напомнил музыкантам о необходимости играть короче и твёрже, ярче акцентировать вольты, проиграл всё просимое Егоровым.

— Вам всё ясно? — спросил Сенский у музыкантов. — Если так, то идите в помещение, поиграйте для меня свои концертные вещи. Ведите, старшина, оркестр.

Егоров подошёл к Сенскому и молча, с чувством, пожал ему руку!

— Век живи — век учись! Смело и открыто говорю об этом. Спасибо, Дима! Урок ты мне дал наглядный, очень полезный и очень интересный! Конечно, только так и надо играть строевой репертуар! Я тебе очень благодарен!

— Не говори глупостей! Всегда я помогал и всегда буду помогать всем, чем могу. Я же знаю, что ты всегда был далёк от военной музыки. А уж если, по воле судеб, ты занялся ею, то я должен тебе помочь! Пойдём, поиграй мне свои вещи.

Художественной программой Сенский остался доволен вполне. Он очень искренно благодарил Егорова, благодарил музыкантов, отметил их заинтересованность в работе, их старание и рвение, пообещал найти им большой барабан, прислать ноты и строевого, и художественного репертуара, закончил же тем, что приказал поставить оркестр в положение «смирно», сам стал в такое же положение и официальным, командным голосом объявил: «Личному составу оркестра части благодарность от лица службы!»

В командирской столовой почти никого уже не было. Сенский и Егоров прошли в комнату командира части (бывшую до этого времени таинственной для Егорова), и, к своему удивлению, Егоров обнаружил там и майора Рамонова, и капитана Безродного, которые, по-видимому, их поджидали.

— Ну, садитесь, садитесь! — гостеприимно обратился Рамонов к Сенскому и Егорову. — Ну, как ваше впечатление, товарищ инспектор? Что касается нас, то мы довольны, хотя и неэтично говорить так при Егорове. Ну да ладно! Пусть знает наше мнение! Он не гордый.

— Я очень доволен, товарищ майор! По совести говоря, не ожидал в такой глуши, в таком «заповеднике», уж извините, в таком диком месте, найти такой оркестр! Но оркестр оркестром, а каков у них порядок?! Каков внешний вид?! Честно говорю, в городских гарнизонах хуже. Я объявил им благодарность, так что прошу вас зафиксировать это в приказе.

— Обязательно! Только вы уж не забудьте, для основания актик-то напишите. Приказ любит форму!

— Акт напишу сейчас же. После обеда. Капитан говорил, что с восемнадцати часов он будет в штабе, вот и сделаю.

— Отлично! Ну а если всё так хорошо, то надо отметить это за столом.

Рамонов подозвал заведующую столовой, и та, очень быстро сходив куда-то, поставила на стол бутылку водки. Это было столь неожиданно, что Егоров даже растерялся.

Рамонов разлил водку по стопкам и произнёс маленький спич: за успехи, за искусство, за победу. Стопка-то была единственной, хотя и вместительной, поэтому в спич надо было вложить всё важное и нужное.

Но обед в комнате командира части был совершенно таким же, как и в общей столовой, разве только суп был немного погуще.

Закончив обед, майор Рамонов поблагодарил Сенского за работу. Сенский же благодарил Рамонова за радушный, гостеприимный приём, за заботу об оркестре, пообещал помочь оркестру нотным имуществом. Затем они тепло попрощались и пошли вместе с Безродным в штаб части.

Сенский написал акт проверки оркестра в очень хороших тонах, объективно, лаконично, отметил все достижения оркестра, упомянул о своей благодарности, объявленной личному составу, и пожелал дальнейших успехов. Безродный, очевидно, остался доволен актом, так как сейчас же подозвал одного из штабных командиров и приказал сформулировать пункт с благодарностью оркестру от инспектора, с тем чтобы включить его в завтрашний приказ по части.

— Великолепно! — сказал Сенский.

— Теперь подумаем или об отдыхе, или об отъезде. Когда у вас будут машины в Влг**? — спросил он у Безродного. — Ах, завтра утром! Значит, можно ночь поспать! Ты где обитаешь? — спросил он у Егорова.

— Да мы устроим вас в моём кабинете, — сказал Безродный. — Сейчас скажем дежурному, он принесёт бельё, на диване постелит, и чудесно…

— А вот пусть он всё это отнесёт к Егорову. Мы с ним и поспим, и поговорим, и старину вспомним, и нашу мирную жизнь! Ты не против, Егоров?

— Я буду очень рад! Пойдём!

Товарищей по жилью Егоров познакомил с Сенским, все они, кажется, понравились друг другу. Вечер прошёл очень оживлённо, и никто не возражал против того, что Сенский и Егоров всю ночь почти прошептались. Им, конечно, было что вспомнить.

А утром, по дороге в штаб, Сенский огорошил Егорова:

— Ты знаешь, что я придумал? Чудесное дело! Я тебя переведу? Ну что это за жизнь? Лес, трущоба, дичь! Назначим тебя дирижёром в пулемётное училище! Город А** хоть и север, но город большой, культурный. Можешь в нём работать, совместительствовать! Оркестр большой, на манер окружного, показательного. Давай-ка!

— Дима! Ты как-то неожиданно всё преподносишь! Разве можно это сразу решить? И как это будет? А здесь как? По-моему, это не очень честно будет выглядеть.

— Что ты толкуешь! В нашем положении приказ — это всё. Кто же посмеет подозревать нечестность, если ты будешь выполнять приказ? Нет, давай без разговоров!

Видя такую напористость Сенского, Егоров дал ему согласие подумать, списаться с женой, поговорить с товарищами, а потом сообщить ему.

Сенский уехал, взяв слово с Егорова, что он обязательно решит вопрос в смысле «да» и немедленно напишет ему.

Сенский произвёл хорошее впечатление на всех, а майор Рамонов даже позавидовал Егорову:

— Вот ведь какой хороший парень ваш инспектор! А ведь у него большие полномочия и права. А то наши! Приедут, походят и такую беллетристику напишут в акте, что потом за ними ещё десять поверяющих наедут!

Жизнь пошла своим чередом.