Увеличительное стекло

Эндрю Мэйн, 2018

Доктор Тео Крей поймал одного из самых жестоких серийных убийц в истории, используя революционные научные методы. С тех пор в его жизни произошли серьезные перемены: он больше не может преподавать в университете и теперь работает в секретном подразделении Разведывательного управления. Но новая реальность вовсе не по душе Тео, и он берется за очередное расследование. Отчаявшийся отец пропавшего ребенка, игнорируемый полицией и властями, обращается к доктору Крею за помощью. Все, что имеется в распоряжении Тео, – детские рисунки и городская легенда о человеке по имени Тоймен. Чтобы разобраться в этом деле, доктор Крей должен на время отказаться от своих научных предубеждений и погрузиться в мир, в котором фантазии и ночные кошмары не менее значимы, чем объективная реальность. С каждым новым витком расследования масштабы преступного заговора лишь увеличиваются, а времени на спасение очередной жертвы становится все меньше…

Глава 4

Фан-клуб

После поимки одного из самых известных серийных убийц ваша жизнь может измениться неожиданным образом. Для начала полиция, которая еще недавно вообще не верила, что убийства связаны и совершены одним человеком, создает абсолютно новую версию истории, в которой бравые полицейские давно следили за преступником и были чрезвычайно близки к его поимке. Это ладно, пусть рассказывают журналистам, как они трудились в поте лица и почти достигли успеха.

Куда сложнее справиться с тем, что ты из одинокого борца с ветряными мельницами превращаешься в псевдознаменитость, а количество входящих запросов самого разного характера моментально превышает все мыслимые пределы. Моя почта ломится от просьб найти пропавшего родственника, теорий заговора, и как минимум раз в неделю очередной псих пишет, что на самом деле это он Гризли-Убийца и мне конец. Я пересылаю все это в ФБР и регулярно обновляю разрешение на скрытое ношение оружия.

Посреди всего этого шума теряются множество голосов несчастных, которые искренне страдают, потеряв близких. Им некуда больше обратиться, этим матерям пропавших детей, мужьям, чьи жены не вернулись из магазина, и многим-многим другим, оставшимся без родных и близких. Раньше я старался отвечать на все письма, перенаправлял их в организации по поиску пропавших без вести или в полицию. Но однажды я понял, что больше не могу. На это уходили часы и дни, а меня самого становилось все меньше.

Проблема в том, что каждому его собственный случай кажется уникальным. Как охотникам за автографами, сотнями гоняющимся за звездой, — им кажется, что для звезды эта встреча будет так же уникальна, как для них самих. Но это не так. В Соединенных Штатах на любой наперед заданный момент времени числится девяносто тысяч пропавших людей. И это только зарегистрированные случаи. Охотясь за Гризли-Убийцей, мы выяснили, что многие его жертвы не были зарегистрированы как пропавшие, об их исчезновении никто не знал. Это значит, что счет убитых Джо Виком на самом деле шел на сотни, если не больше. В результате каждый, кто обращается ко мне со своим «уникальным» случаем, на самом деле лишь один из девяноста тысяч. Статистическая погрешность, как бы цинично это ни звучало.

И вот когда, возвращаясь домой, я вижу на крыльце человека с конвертом в руке, я заранее знаю его историю. Если бы он нервно расхаживал туда-сюда, поминутно затягиваясь сигаретой, то следовало бы ожидать очередной теории заговора, рассказа о том, что Джо Вика на самом деле тренировали в ЦРУ, а Земля плоская. На это у меня был стандартный ответ: «Существуют ли аргументы, которые смогут вас убедить в обратном?» Для адептов «истинной истины», приверженцев теории «высадка на Луне — фейк» и радикалов любого розлива ответ был всегда один: аргументов не существует!

Ну, а если никакие аргументы не могут убедить человека, что он ошибается, значит, мы вышли за пределы рациональной мысли и находимся в зоне чистой веры. А идея соединить веру и науку меня всегда от души смешила своей утопичностью. Наука основана на том, что факты и логика объясняют реальность, а если факты не подтверждают теорию — теория ошибочна. С верой все наоборот: если факт не подтверждает веру, значит — это плохой факт и от него нужно отказаться.

В следующий раз, когда вас втянут в спор о политике, остановитесь и спросите себя: что сможет убедить вас сменить точку зрения? Если ничего, тогда признайте, что вы на самом деле ведете религиозный диспут, адепт одной религии с адептом другой.

Да, я говорил, что у меня нет страницы на «Фейсбуке»? Я завязал с социальными сетями, когда понял, что в них мои коллеги-ученые, совершенно забыв принципы логики и доказательности, начинают спорить, ругаться и выдвигать аргументы, которые диктуют эмоции и вера, а никак не научный подход. Но если соцсети можно отключить, а психов отправить действовать на нервы кому-нибудь другому, то с теми, кто действительно потерял любимого человека, сложнее всего. Их боль реальна. Их действительность проще и ужаснее моей.

Вылезая из машины, я отчетливо представил, что произойдет дальше. Темнокожий мужчина средних лет в пиджаке поверх голубого свитера достанет из конверта фотографию и начнет показывать ее мне. Это будет фото пропавшей жены, сына или дочери. Полиция ни чем не может помочь, он нашел меня в Сети, я — его последняя надежда. Я снова завожу двигатель и собираюсь сдать задом со своей парковки. Если я не увижу этой фотографии, меня ничего не будет связывать с этим человеком. Я просто дождусь, пока он уйдет. А если он будет ждать, вызову полицию. Имею право, между прочим.

Направляясь к выезду из жилого комплекса, я прикидываю, где можно поужинать, с чистой совестью игнорируя человека на крыльце. Я и так сделал больше, чем можно ожидать от любого. Тео Крея и так почти не осталось. Но, черт подери, кто вообще такой этот Тео? Что от него все-таки осталось? Та часть, которой плевать?

Когда я сидел, скорчившись, в машине скорой помощи в ожидании, что Джо Вик вот-вот доберется до нас с Джиллиан, детектив Гленн был снаружи, чтобы защитить нас. Да, я не струсил. И Джиллиан не струсила, о господи, нет! Но основной удар принял на себя Гленн. Он погиб, мы выжили. Будь Гленн на моем месте сейчас, уехал бы он? Бросил бы мужчину на крыльце?

Ах, чтоб меня!

Я снова разворачиваюсь и еду обратно на парковку. Делаю глубокий вдох и пытаюсь сообразить, как хотя бы выслушать его спокойно, утешить, помочь примириться с тем, что он и так знает: человек на фотографии мертв. Его не вернуть. А если это произошло недели или месяцы назад, то убийцу тоже уже не найти. Откуда я знаю? Очень просто: оставайся хоть какая-то надежда, он не сидел бы на моем крыльце. Ко мне не приходят с простыми случаями. «Убийца — садовник с криминальным прошлым» — это не про меня. Только с теми, где нет ни свидетелей, ни улик, даже тела — только пустота на месте человека. Но я не могу заполнить эту пустоту. Чего уж там, я не могу заполнить пустоту в собственной душе, где, по идее, должны быть близкие мне люди.

— Доктор Крей? — обращается ко мне мужчина.

— Один час. Это все, чем я могу помочь.

Он уже достает фотографию.

Черт! Все, я попал. На фото — зеленоглазый мальчик. Да, с такими же зелеными глазами, как убитая в Йемене. Совпадение! Я видел фотографии тысяч пропавших. Из них множество зеленоглазых. Но надо же было этому попасться именно сегодня! Появляется ощущение, что дело отнимет куда больше часа моего времени.