Хорошо в деревне летом

Эмиль Коста, 2021

Приморский край, почти наши дни. Во время крещенских купаний жители деревни находят труп местного художника. Праздник испорчен, а милиция убеждена, что неудачливый служитель искусств покончил с собой. Видимых причин для этого нет: он был не стар, вполне доволен жизнью и полон творческих планов. Имел место несчастный случай? Или смерть непризнанного гения оказалась кому-то выгодна? За расследование берется лучший друг погибшего, бывший моряк и молодой пенсионер Иван Ильич Осинников.

Глава вторая

Он проснулся, потому что тетя Зоя гремела посудой на кухне. Должно быть, готовит завтрак. Или обед. На пенсии Иван Ильич совсем отвык смотреть на часы и попросту не имел их. Чтобы узнать время, использовал примитивную дедукцию: подошел к умывальнику и взглянул в зеркало. Легкая краснота глаз, волосы всклокочены с одной стороны и примяты с другой, на колючей щеке исчезающий след наволочки — так он обычно выглядит к одиннадцати.

Иван Ильич потрогал заднюю стенку кухонной печи, обогревавшую его спальню — топили часа четыре назад. Отец Геннадий разжигает огонь рано, перед тем как уйти в свою часовню. В комнате у тетки своя печь, которая отапливает еще и комнату священника. Так себе отапливает… еле бздит. Впрочем, батюшка не жалуется.

Стало быть, время ближе к обеду, а вообще ни туда, ни сюда. Суп варить еще рано, наверняка тетя Зоя затеяла новые плюшки.

Отражение удовлетворенно кивнуло: дедуктивный метод и знание человеческой природы никогда не подводят. Между тем Иван Ильич отражением удовлетворен не был и потянулся за электробритвой. Пока при памяти, ходить неряхой он не будет.

Умывальники стоят в каждой комнате. Даже при наличии ванной это удобно: можно привести себя в порядок, едва встав с постели. Иван Ильич закончил бритье, ополоснулся прохладной водой, и лицо в зеркале обрело человеческий вид. Не скажешь, что пил! Настоящий молодой пенсионер.

Молодой пенсионер — так его называют бюрократы и завистники. Хотя чему тут завидовать? Четверть века пахал как папа Карло, берега месяцами не видел, поляркой не брезговал, лишь бы заработать побольше. Семье, даже бывшей, есть было нужно, ну и тетке помогал.

На заслуженный отдых его оформили в девяносто восьмом. Напоследок сходил наконец в Японию, удачно продал свою первую «Тойоту» и с кучей долларов приехал к тетке. С тех пор среди местных он слывет богачом, хотя от валюты мало что осталось — почти все на ремонт ушло, что-то дочке на свадьбу подкинул да старенькую «Ниву» прикупил. В деревне без машины никуда.

Через десять минут причесанный и одетый в домашние брюки с рубашкой Иван Ильич вошел на кухню. Большую часть времени простоял у двери своей спальни, прислушиваясь, когда тетка уйдет к себе. По утрам он вялый и сонный, а столкнуться с такой энергичной особой, как Зоя Ивановна, не выпив кофе — это чересчур.

Часы в простенке между окнами показывали одиннадцать двадцать четыре. Печка давно прогорела, кофе не сваришь. И электрическую плитку не включить — в духовке уже что-то подозрительно румянится, и проводка нагрузки не выдержит. Кто поздно встает, тому кипяток из термоса и растворимая бурда.

В холодильнике нашелся сыр, в шкафчике лежал подсохший кирпичик хлеба. Иван Ильич соорудил на блюдце бутерброд, заварил кофе и уселся к небольшому столу. У себя он не ел никогда: от крошек уборки невпроворот. Завтракал на кухне, а обедал и ужинал в теткиной комнате. Иногда она приглашала отца Геннадия, но в такие дни племянник старался вовсе смыться из дома. Обычно — к Василию.

В коридоре хлопнула дверь, и вошла Зоя Ивановна.

— С добрым утром, Ваня, — она приоткрыла дверцу духовки, принюхалась к чему-то. — Сегодня тот же рецепт, только не с корицей… Хлеб-то совсем засох.

— После завтрака схожу.

— Как спалось?

— Хорошо, спасибо. Засиделся вчера, конечно…

— День-то тяжелый был, — понимающе кивнула тетя.

Однако тревожный взгляд выдавал ее истинные мысли. Иван Ильич опустил глаза и принялся с удвоенным усердием жевать бутерброд. Зоя Ивановна уселась напротив и наклонилась к нему.

— Ты не пил бы лучше.

— Тёть Зой! — он отодвинул чашку. — Только не начинай, а!

— Конечно, с Васей вы посидеть любили и меру всегда знали, но только одному не надо, пожалуйста.

— Да с чего ты взяла вообще?

— С чего? — она с усмешкой вскинула аккуратно выщипанные брови. — Ты сейчас не прямо в кухню пошел из комнаты, а сперва к вешалке свернул. Уши-то у меня на месте. Стало быть, прятал что-то. А что ты от меня в пятьдесят с лишним можешь прятать, если не бутылку?

Иван Ильич почувствовал, как пылают его уши.

— Тоже мне, мисс Марпл, — выдавил он. — Почему бутылка-то сразу? Почему не любовное письмо или контрабандные наркотики?

— По кочану… Скучновато живешь для этого. Не пей один, Вань.

— Я больше не буду.

Зоя Ивановна чмокнула покорного племянника в макушку и вышла. Из духовки потянуло ванилью и подогретым силосом, причем последний аромат явно побеждал. Иван Ильич быстрее закончил завтрак и отправился в магазин.

Лавка Мурашовых располагалась в центре деревни, выше по склону. Кузьминична вела учет, принимала и отпускала товары, ругалась с должниками и договаривалась с ревизорами. Ее супруг тащил на себе все остальное.

Стены магазина были выкрашены остатками охры, растащенной местными с закрытого после перестройки консервного заводика. Зачем на пищевом производстве понадобилось столько краски, осталось неизвестным: последний директор успел приватизировать бизнес и тут же уехал во Владивосток, где благополучно исчез.

На крыльце магазина примостился с папиросой Иннокентий Мурашов.

— Доброго денечка, — Иван Ильич обменялся рукопожатиями с хозяином. — А меня вот тетка за хлебом послала. В тот раз не было. Свеженького не завозили?

— Этот завезет, — протянул с ненавистью Иннокентий.

В начале девяностых, когда Мурашовы только начинали предпринимательскую деятельность, он сам ездил закупаться в райцентр, а то и во Владивосток. Но постепенно на большой земле самоорганизовался крупный бизнес, оптовики назначили своих экспедиторов, и деревенским лавочникам осталось только сбывать товар. Из серьезного бизнесмена мужик превратился в не пойми что при магазине. И заскучал. И запил.

Своего «заместителя» — молодого водилу из райцентра — Мураш считал заклятым врагом, хотя тот едва ли догадывался, какие страсти по нему кипят в самой отдаленной из приморских деревушек.

— Жаль. Дома уже шаром покати.

— Логистика, — задумчиво пробормотал Иннокентий, затянувшись папиросой. — Попробуй у Лизки спросить — может, чего и заныкала.

Иван Ильич зашел в магазин, прикрыл за собой дверь и, никого не увидев, на всякий случай все же сказал:

— Здорово, Кузьминична. Что с хлебушком?

— Прошлогодний, — прогудела хозяйка из-под прилавка.

Эту шутку она вполне серьезно повторяла перед покупателями третью неделю. Одиозный районный экспедитор до сих пор не вышел из новогоднего пике. Ассортимент не обновлялся с конца девяносто девятого. Обычное дело на праздниках.

В этом году Кузьминична могла выдать что-нибудь поостроумнее, вроде «миллениальный», но она не стремилась никого впечатлить. Кому надо, возьмет и черствый хлеб, а кто брезгует — пусть дома печет. Благо народ в приморских деревнях пуганый и потому запасливый.

— Жаль. Ну, давай один, помягче. И «Студеного» бутылочку… — он положил сотню на прилавок и, пока хозяйка отсчитывала сдачу, спросил: — А вы как? В себя пришли?

Рука Кузьминичны дрогнула, рассыпав немного мелочи — признак высшей степени волнения.

— Придешь тут в себя, всю ночь снился, зараза. Как живой! И ведь накануне только его видела, — пробормотала она. — В магазине, да еще в окошко, когда ужин грела.

— На реку шел, что ли? — насторожился Иван Ильич.

— Ну, да, — Кузьминична подвинула покупки к краю прилавка и спросила: — А Зоя Ивановна что, не печет разве?

— Все больше сдобу, за хлеб не берется… Когда ж этот гад просохнет-то?

— Собиралась Назаренку на него натравить — склад-то уже пустой, считай. Вот и пригласила вчера, а тут вон что. И погуторить не успели.

— Да, кто б мог подумать. Слушай, — вспомнил вдруг Иван Ильич, — а Петр вчера заходил домой вообще?

— Вроде нет. Он только машину забрал, а потом уж сразу в райцентр поехал.

— Я, наверно, схожу. Погляжу, чего там как, дом проверю — зима все-таки.

— Верно, — одобрила Кузьминична.

— Успешно? — осведомился Мураш, когда Иван Ильич вышел на крыльцо.

— Порожняк.

— Ну, чем богаты… На неделе, может быть.

— В другой раз счастья попытаю, — Иван Ильич оглядел сверху деревню и бухту. — Вид у вас отсюда царский, прямо скажем. Не магазин, а ресторан бы строить.

— Может, и построим. Лизка совсем взбесилась. Загорелась этим ту… турбизнесом. Летом, говорит, домики для городских сколотишь. Будто у меня других дел летом нет! И так в огороде пашу не разгибаясь. А грибы! А рыбалка! Корова еще эта… Жить-то когда?

— Домики, говоришь… Смотри, городские конкуренцию не любят.

— Да хрен бы с ними, — Мураш в сердцах сплюнул на снег. — Все одно эту базу первой же цунамой смоет.

Последняя «цунама» в Двупалом была в восемьдесят шестом и облизнула лишь территорию завода. Новые домики стояли как раз на этом месте, так что он мог оказаться прав.

Иван Ильич постоял для приличия еще немного на крыльце, пожал руку Кешке и неспешно зашагал вниз. Единственная улица спускалась прямо к морскому берегу. Посреди бухты из незамерзающей даже в самую лютую зиму воды выглядывала небольшая двуглавая скала. Два пальца. Мальчишкой он там не раз рыбачил.

Места здесь, конечно, живописные. Не только художник оценит. Теперь правую часть пейзажа безнадежно портит новая база отдыха, выстроенная в начале осени какими-то неразговорчивыми парнями. Поговаривали, что здесь замешан тот самый директор рыбзавода. Вообще много чего поговаривали, но Иван Ильич не доверял слухам.

Дома Бондарей и Мурашовых — первые на въезде в деревню. Почти одинаковые пятистенки, только один обнесен высоким сплошным забором, а другой окружает жиденький штакетник. От них до начала улицы метров полтораста вдоль берега. На отшибе стоят — потому и хутор.

Мурашовский дом расположен на перекрестке: посередине основная дорога, влево к реке уходит раздолбанная колея, а справа ровный, отсыпанный щебнем подъезд к базе отдыха.

Иван Ильич недобро покосился на двухметровый забор из рабицы. База была для местных бельмом на глазу. Вообще построено хорошо, новенькие домики из кругляка — это даже красиво, но какое-то все нездешнее. И вывеска «Солнышко» перед воротами казалась настоящим издевательством над вымирающей деревней.

Он подошел к высокому забору Бондарей. Калитка оказалась незапертой. Петр уезжал впопыхах, мог и дом не закрыть. Иван Ильич пересек двор, дернул за ручку дверь — не поддалась. Он хмыкнул и направился к ближайшему сараю, где с давних времен хранили запасные ключи.

Связка висела не неприметном гвоздике над старым верстаком. На самом верстаке сиротливо валялись инструменты: пила, молоток, топор, которым Василий рубил лед на реке. Лезвие совсем затупилось. Иван Ильич вернулся к дому и вставил потертый ключ в замок.

Об ногу потерлось что-то теплое. Он вскрикнул от неожиданности, но, взглянув вниз, узнал Васиного кота. Тот жалобно щурил на солнце глаза и еле слышно мяукал — совсем, бедолага, ослаб за сутки на улице.

— Кешка… Ах ты, дурилка картонная!

Вошли вместе. На веранде Кешка приплясывал от нетерпения, а на кухне сразу метнулся в свой угол, где стояли миски с кормом и водой. Ничего замерзнуть не успело, хотя холод уже начинал окутывать дом своими щупальцами. Иван Ильич положил авоську на стол и принялся растапливать печь.

Сухие дрова занялись быстро, в топке заплясало пламя. Уже через несколько минут на кухне стало теплее. Здесь царил обычный «живой» беспорядок, будто хозяин на минутку выскочил. Чайная кружка с остатками заварки, хлебные крошки на клеенке… Иван Ильич подавил вздох и прошел в комнату.

Петр забрал родителей в город лет десять тому назад, тогда Василий и превратил половину дома в художественную мастерскую. Жил фактически на кухне, а здесь только работал и спал на стареньком диванчике. По периметру комнаты стояли картины — десятки картин на подрамниках — и все лицом к стене.

— Мяу!

Кеша сидел на пороге комнаты и с некошачьей грустью глядел на Ивана Ильича.

— Хозяин-то тебя, выходит, подвел. Все думают, это он сам, значит… Плохо ему, стало быть, жилось, что аж умереть захотелось. А я вот не замечал ничего, — Иван Ильич присел на корточки и неумело почесал коту за ухом. — Ну да, пил. А кто в деревне не пьет? Скучно же! Он зато рисовал много, ни дня не пропускал — до запоев ли тут? Я вот тоже развлекаюсь, читать люблю, а Кешка Мурашов, тезка твой, до последнего класса — по слогам. А потом обижается, как его пацаны прозвали. А чего обижаться на правду? Но Василию до такого далеко было…

Тетя Зоя верно подметила: он и в безвестности не унывал, рисовал и рисовал. Каждый день. Самые лучшие работы отправлял с братом в город, там они понемногу продавались. Какая-никакая а копеечка. Сейчас мольберт пустовал — значит, и последнюю картину художник закончил. Иван Ильич постоял еще минуту посреди мастерской, а потом принялся за работу.

Через два часа дом был готов к зимовке. Он перемыл всю посуду, повыливал воду, которой хозяин натаскал с запасом, собрал все важные документы. В деревне народ хороший, но пустое жилье всегда дурное притягивает.

Все, что весной превратилось бы в гниющую мерзость, Иван Ильич распихал по пакетам и вынес к калитке — позже подъедет и отвезет на мусорку. Особого порядка не добивался: Василий в целом жил аккуратно, но не будет в опустевшем доме уюта, как ни бейся.

Покончив с делами, он уселся на табуретку посреди кухни и открыл свое пиво. Вспомнив теткин наказ, предложил коту:

— Будешь?

Понюхав горлышко бутылки, Кешка мяукнул что-то невразумительное. Иван Ильич пожал плечами и угостился сам, после чего задал собутыльнику второй насущный вопрос:

— Чего ж с тобой делать-то?

Выгонять на улицу нельзя — пропадет. Василий зверя избаловал: держал в доме, завел лоток и кормил на совесть — вон, морду какую отъел! Наружу-то выходил только погулять да отработать перед природой должок за выданную для чего-то шикарную шубу. Кот, конечно, загляденье: хвост трубой, шерсть сияет, глазищи изумрудные прямо в душу глядят. И воспитанный, что в деревне вообще редкость.

Тетке предложить? Себе взять? Иван Ильич покачал головой — только зверей в доме не хватало. Еще неизвестно, как к хвостатым отец Геннадий относится. Добрососедские отношения и без того не складываются, а тут кто-то еще углы метить начнет… Нет уж, пусть законному наследнику достается.

Он потянулся за курткой, пошарил во внутреннем кармане и выудил маленькую записную книжку. Городской номер Петра там был. На всякий случай.

Вернув на место ключи от дома, Иван Ильич пошел звонить. Телефон-автомат висел на стене бывшего дома культуры. Культуры в деревне давно не было, но аппарат работал исправно и даже служил неким символом народного единства. Прямо к рычагу был подвешен на леске жетон для многократного использования.

Можно было запросто оборвать леску и стать единоличным владельцем жетона, но он почему-то неизменно оказывался на своем месте. Какие бы волчьи рожи не строили друг другу односельчане, в душе они оставались приличными людьми. По крайней мере, Ивану Ильичу в это очень хотелось верить.

— Алло? Петя, это Иван. И-ван! Из деревни, вчера распрощались… Я нынче заходил к вам, дом прибрал. Воду повыливал, продукты выкинул, отключил все… да не за что, ты чего! Тут такое дело: кот у Василия остался. Домашний… Нельзя его на улицу, пропадет!.. Да кому он тут нужен?.. Я с теткой поговорю, конечно, но сомневаюсь…

— Мне этот кот тоже незачем, — знакомый голос в телефонной трубке звучал как совсем незнакомый. — У нас и так собак полный дом.

— Ну, нельзя так, Петь! Живая тварь ведь… В общем, покормил я его и в доме оставил, натоплено там…

— Тебе охота — топи и корми, — сухо буркнула трубка. — Дом все одно на продажу пойдет, а до весны пусть живет. А ты как внутрь попал-то?

— Так запасные ключи ж в сарае. А дом… неужто продашь?

Иван Ильич не смог сдержать удивления. Многие уезжали из деревни, но старые связи так просто не оборвешь. На Дальнем Востоке триста километров — не расстояние; семейные гнезда потихоньку превращались в дачи. Совсем заброшенными становились только те, чьи хозяева умерли, а наследники уехали на запад. Оттуда возврата нет. Но Петька-то здешний, владивостокский!

— Людмила деревню не любит, — ответил предатель малой родины. — Да и мне там теперь мало радости. Продам… У тебя все? Мне еще насчет банкета договориться надо…

— Даже банкет будет?

— А… ну, ты приезжай, — предложила трубка довольно фальшиво, потом посопела и добавила уже вполне человеческим голосом: — Ей-богу, Ваня. Вы с Васькой столько лет дружили, приезжай.

— Когда?

— Завтра в полдень, сперва у меня панихида. Адрес помнишь?

— Помню. Буду.

Он повесил трубку и пошел домой. У Петра Иван Ильич побывал однажды, передал какой-то гостинец от Василия родителям. Лет восемь тому…

К обеду он опоздал. Тетка оставила на плите кастрюлю с гречневым супом. Иван Ильич поднял крышку, поморщился от запаха, но тарелку все-таки наполнил. Не голодным же ходить! Потом отрезал себе хлеба, нещадно крошащегося под ножом, выложив его на блюдце аккуратной стопкой, заварил чай кипятком из термоса и с обедом на подносе пошел в теткину комнату.

— Теть Зой, ты как к котам относишься?

— Вороватых не люблю, — она оторвалась от детектива в мягкой обложке и сдвинула очки на лоб. — Не притащил, надеюсь?

— Пока нет, — он поставил поднос на стол. — Но придется, скорей всего. У Васьки остался…

— Час от часу не легче. Может, Петя заберет?

— Звонил ему — говорит, не нужен. И дом будет продавать весной.

— Ничего себе новости! — тетка даже книгу отложила. — Уезжать, что ли, собрались?

— Нет, просто ни к чему, говорит, — расставив посуду на столе, Иван Ильич убрал поднос и уселся. — На похороны позвал. Завтра с утра отправляюсь. Надо нам в городе чего-нибудь?

— Да вроде нет, хотя… хорошей корицы поищи, моя что-то совсем выдохлась. Творог у Мурашовых сейчас копеечный, а до чего замечательно в выпечку идет. Сейчас тебе сладенького к чаю принесу. Не волнуйся, в дорогу еще сделаю…

Тетка вышла из комнаты. Племянник только вздохнул.

Зое Ивановне скоро семьдесят. Когда отец Ивана Ильича, владивостокский таксист, уходил на фронт, она заканчивала десятилетку — каждый день моталась в райцентр на попутках, а то и пешком. Вскоре пришла «похоронка», а она уехала в пединститут, после которого сама попросилась в родную деревню.

Думала, что это ненадолго. В городе у нее был жених. Думала, если любит, приедет. Не приехал. Зато появилась невестка с пятилетним племянником и объяснила: у меня новый муж и новая жизнь. Хочешь — бери, не хочешь — в детдом пойдет. Взяла.