Шарль Демайи

Эдмон Гонкур, 1860

«…В этой комнате, которая была конторой редакции газеты „Скандал“, сидело пять человек. У одного были белокурые волосы, небольшой лоб, черные брови и глаза, небольшой нос прямой и мясистый, завитые белокурые усы, маленький рот, чувственные губы и пухлое лицо, обличавшее в молодом человеке наклонность к полноте. Другой был молодой человек лет тридцати четырех, маленький, коренастый, с плечами Венсенского охотника, с налитыми кровью глазами, рыжей бородою и передергивающимся лицом, напоминавший горбуна. Он имел вид хищника мелкой породы…»

IV

Мальграс завладел разговором. Он утопал в многословии, которое было его потребностью. Он говорил об общей посредственности, о второстепенных талантах дня, о дурной нравственности современных произведений.

— Не логично ли это вполне, не есть ли это нечто неизбежно роковое, Бурниш, — один только Бурниш обладал терпением слушать Мальграса, который избирал его постоянной жертвой своего красноречия — да, не фатально ли, что ослабление существенных истин и нравственного порядка, упадок здравомыслия, и забвение принципов влечет за собой ослабление, скажу больше, гибель дара творчества, фантазии? А когда злоупотребление парадоксами, Бурниш, и то, что я называю недостатком уважения к интеллигенции, вкореняется в сердце поколения, каждый раз, как в обществе благоговение к идеям, контролируемым рассудком и поддерживаемым традициями…

— Очень ты был пьян вчера, дядя Мальграс? — прервал его Кутюра.

— Господин Кутюра, — отвечал Мальграс с достоинством, — я вам не давал никакого права обращаться ко мне на «ты»… У меня нет привычки пить.

— Я с тобой говорю на «ты»… с уважением, во-первых; а потом, что ты надоедаешь нам со своими скучными идеями… точно жилы тянешь, право! Бурниш даже посинел, слушая тебя!

— Правда!.. Бурниш!.. Бурниш! Ему сейчас сделается дурно.

И Нашет насильно дал понюхать Бурнишу коробку с серными спичками.

— Бурниш, — продолжал Кутюра, — я запрещаю тебе слушать Мальграса! Он тебе все уши прожужжит своим высоким слогом, несчастный!

— Вы все шутите, господин Кутюра, — сказал Мальграс, — но о чем я говорил, однако…

— Темно!.. Совсем темно, дядя Мальграс! — сказал Кутюра, опуская штору у окна, так что в комнате стало совершенно темно.

— Когда вы не будете более молоды…

— Осветим рассуждение.

И Кутюра поднял штору.

— Ты не выносим, Кутюра, со своей шторой! — сказал Молланде, — дай же мне читать!

— Что ты читаешь?

— Четвертое издание книги Бюргарда.

— Знаем мы эти четвертые издания, — проговорил Нашет, — все деньги, вырученные от первого издания, идут на объявления, переходят ко второму, и т. д….

— Господа, — сказал Молланде, — Бильбоке, прежде чем умереть в объятиях ангела Рекламы, указал на обетованную землю десятку молодцов, которых я не называю…

— Поди сюда, Нашет, — сказал Кутюра, — предположи, что тебя зовут… что ты англичанин, и ты говоришь очень плохо по-французски; предположи, что ты путешествуешь, ища спокойствия сердца; предположи, что ты приезжаешь в гостиницу и что хозяин гостиницы…

— Бурниш, сюда!.. Ты будешь хозяином! предположим, что хозяин спрашивает тебя, чего ты желаешь, и ты говоришь ломая французский язык: la paix di cûr; предположи, хозяин понял, что ты спрашиваешь pédicure… Молланде, подойди! Ты будешь мозольный оператор… Нет ничего не выходит… Нас мало… Жаль…

— Сколько должно быть? — спросил Бурниш.

— Тридцать девять…